Желтый дом. Том 1 - Александр Зиновьев

Но у меня не было сомнений в том, что так или иначе, но именно моя линия является единственно жизнеспособной. То, что она срослась со Сталиным, было делом случая. Хотя если бы не я, то другие люди выполнили бы ту же роль примерно так же. Если бы не Сталин, то другой вождь в идеологическом плане вынужден был идти тем же путем. Сталину повезло, что для него нашелся я. А мне повезло (или не повезло?), что я встретился с ним.

Секс и революция

Потом состоялось закрытое совещание дирекции, на котором присутствовали представители ЦК, МГК, РК, президиума АН, Института идеологии АН. Тузик сказал, что проблеме надо придать философскую направленность. Трус предложил учесть данные математической логики. Умильяновский настаивал на обобщении открытий кибернетики и генетики. Тваржинская потребовала провести непримиримо-партийную линию, придав проблеме остро-боевито-идеологически-политическую направленность. Заслуженный антисемит Ежов потребовал подвергнуть острой критике сионистскую лжетеории обрезания. Его поддержали Ойзерман, Рабинович и Фриш, которых допустили на совещание исключительно для того, чтсй бы доказать, что никакого антисемитизма у нас нет и быть не может. После совещания Тваржинская спросила у Ежова, кае же евреи размножаются, если им делают обрезание. А они хитрые, сказал Ежов, они отрезают то, что не нужно, а то, что нужно, они имеют побольше, чем наш брат иван. Безобразие, сказала Тваржинская с чувством. Ну, мы теперь за это возьмемся!

Дискуссия о партии

— Все наше общество, — говорит Сталин, — есть разрошаяся партия. Так что вступишь ты в партию или нет, для партии роли не играет, ибо ты все равно есть неформальный (или неоформленный) член. Это играет роль лишь для тебя. Не вступишь в партию, не допустят в кандидаты философских наук, не напечатают монографию, не дадут должности старшего сотрудника, не повысят зарплату, не дадут три библиотечных дня в неделю, не допустят приобрести в кооперативе отдельную квартиру. Так ведь?

— Так, — говорит МНС.

— Не слушай его, — говорит Ленин. — Он вульгаризирует все, к чему прикасается.

— Я лишь срываю покровы и обнажаю суть, — говори: Сталин. — А если суть вульгарна сама по себе, не моя в том вина. Наш мальчик хочет вступить в партию, и мы обязань сказать ему правду. Так вот, разговоры о том, что партия выражает интересы класса, относятся к чему угодно, только не к нашей партии. Наша партия всегда преследовала и преследует только свои собственные цели, выражала и выражает только свои собственные интересы.

— Сталин прав, — говорит Берия. — Посмотри, кто шел раньше в партию: отщепенцы, обиженные, авантюристы, неудачники, психически неустойчивые, честолюбивые и прочая нечисть. Это потом их облагородили.

— Не преувеличивай, — говорит Ленин. — Были и приличные люди.

— Были, да сплыли, — говорит Берия. — Где они?

— А нынешние диссиденты лучше, что ли? — говорит Маркс. — Тоже отходы всякого рода. Это естественно. Всегда так бывает. Зато теперь в партию идет цвет общества. Вот, например, наш мальчик будет поступать. Ни за что не поверю, что он только корысти ради. Есть же у него чистые побуждения. Так ведь?

— Так, — соглашается МНС.

— Захватив власть, партия все общество организует по своему образу и подобию, — говорит Сталин. — Но при этом обязательно соблюдаются принципы...

— Централизация, иерархия, дисциплина снизу доверху, — перебивает Ленин.

— Секретность, — добавляет Берия. — Секретность всех важнейших действий руководителей и образа их жизни. И вознаграждение по месту в иерархии.

— Все это так, — говорит Сталин. — Это все общеизвестно. И не оригинально. Главное же — единомыслие. Причем единомыслие не как сговор, а как естественная форма поведения. Понимаешь, куда я клоню? А что для этого нужно?

Наши праздники

Но вот, бывает, даже нас

Дарят вниманьем иностранцы.

И забываем мы тотчас,

Что мы — советские засранцы.

Являем знание вещей,

Каких они не знают сами.

Пускаем пыль. И вообще,

Понять даем, что мы — с усами.

Поим их водкою рекой,

Ведем в Большой, презрев препоны,

И кормим черною икрой,

И кажем древние иконы,

И откровенно говорим,

Пусть даже нас стукач не слышит,

Что мы свободно тут творим,

А не по указаньям свыше.

Из рукописи

Я долго не решался описать этот случай. Случаи такого рода стали литературным и киношным штампом. Потом я подумал, что мне ведь наплевать на то, что обо мне подумает читатель. А кроме того, в те времена эти случаи штампами не были. Они только еще изобретались.

Однажды ночью ко мне пришли чекисты. Меня избили так, что я потерял сознание. Очнулся в камере. Цементный пол. Ни окна, ни стула, ни койки. Ничего. Только выщербленные стены и железная дверь. Потом начались допросы. Нет надобности говорить, что это такое. Это тоже стало штампом в разоблачительной литературе. Мне выбили зубы. Сломали нос. И сделали со мною еще кое-что, вследствие чего я навсегда утратил интерес к женщинам. Я толком не понимал, чего они от меня хотели. Но я так и не назвал Его имени. Я до сих пор не знаю, было это устроено Им самим с какой-то неведомой мне целью или сделано всерьез другими и я уцелел благодаря Его защите. Или уцелел случайно. С тех пор у меня пропала радость жизни.

Радость жизни имеет биологические основы. Но в развитой форме и как массовое явление это есть социальное качество индивидов, их поведения и взаимоотношений. Это то, чего в России всегда было очень мало. Здесь работали и ели без радости. Без радости одерживали победы, добивались успеха и благополучия. Даже детей делали без радости, так, между прочим делали. После революции появились какие-то надежды и проблески радости. Но одновременно началось систематическое истребление именно радостного начала нашего бытия. Хотя улучшались бытовые условия, радости не прибавлялось от этого. Я видел, как живут Петин, Федькин, Канарейкин, высокопоставленные чины из ЦК. Кошмар какой-то. Серость ужасающая. Они испытывают удовлетворение. Но настоящей радостью там и не пахнет. Коммунизм вообще, как мне кажется, имеет тенденцию заменять радостность состоянием некоего сытого, чванливого, серьезного довольства и скучного чиновного ликования, подобно тому, как он заменяет религиозные чувства и состояния своей тошнотворной идеологической блевотиной.

Секс и революция

После того как Качурин произнес на малой лестничной площадке пламенную речь в защиту гомосексуализма, Добронравов сказал, что в таком случае надо разрешить и скотоложство, ибо мы в некотором роде тоже скоты. Субботич сказал, что не все мы скоты, что научно правильнее нас считать животными, так как «скоты» — понятие скорее моральное, чем социологическое. Смирнящев сказал, что его сосед по даче специально содержит для этой цели козу. Подростки подглядели, чем занимается сосед с ней, и последовали его примеру. После этого коза стала такой потаскухой, что с ней теперь опасно встречаться в одиночку. Добронравов сказал, что для этой цели удобнее всего курица. Во-первых, дешево и нехлопотно, ее можно держать на балконе. Во-вторых, удовольствия больше, ибо курицы очень темпераментны. Они, сволочи, сопротивляются изо всех сил, царапаются и клюются, кудахчут истошным голосом, перья летят, как из распоротой перины. Это обостряет чувства. МНС сказал, что его волнует другая проблема, а именно — как совокупляются ежи и дикобразы. Все задумались и умолкли. В самом деле, как?

В это время мимо промелькнула Вирусик, бросив на ходу, что в буфете продают противозачаточные средства, что умнейшие люди института во главе с Тормошилкиной уже заняли очередь с утра, что...

Выдвижение на премии

Много лет подряд на Ленинскую премию выдвигали пятитомную «Историю философии народов СССР», созданную авторским коллективом из трехсот философов всех возрастов и национальностей страны под руководством академика Джопчука. И каждый раз проваливали. Но по разным причинам. В либеральный период провалили потому, что Джопчук — сталинский холуй и недобитый культист, что в первом томе полно ссылок на Сталина. Потом этот том переиздали, вычеркнув злополучные ссылки. Но провалили и на этот раз. Конкуренты (Канарейкин, Федькин, Петин) предложили премию не давать, подождать, когда выйдет второй полутом пятого тома. Потом провалили на том основании, что было слишком много ссылок на Хрущева. Соответствующие тома переиздали, ссылки на Хрущева выкинули, вставили ссылки на Брежнева. Но произошло непредвиденное: одного автора посадили в тюрьму за участие в деле крымских татар, другого посадили за избыток русского национализма, третьего упрятали в сумасшедший дом за защиту баптистов. Пришлось опять отложить. Наконец, случилось вообще полное безобразие: более десяти авторов эмигрировали в Израиль. Удар был настолько сильным и коварным, что Джопчук, который был уверен, что премия у него в кармане, на три месяца слег в больницу с инфарктом. На этот раз «Историю» решили выдвинуть не на Ленинскую, а на Государственную премию. Но все были уверены, что и на сей раз провалят, поскольку выработалась устойчивая привычка проваливать и поскольку появился более опасный конкурент — зять самого Председателя Совета Министров, членкор. В верхах уже решили, что Государственную премию следует дать именн ему. Пока Государственную. А Ленинскую ему дадут через пару лет, когда он станет академиком и когда выйдет его новый труд по проблемам управления, написанный для него многочисленными подчиненными. Ленинскую премию в этот раз заранее решено выдать самому Митрофану Лукичу за труд «Идеологическая борьба на современное этапе», в который вошли его многочисленные речи на эту тему.