Желтый дом. Том 1 - Александр Зиновьев

Чтобы понять, что такое социальный интеллект, надо различать руководство обществом и управление обществом. Управление обществом включает в себя сбор информации, обработку ее специальными методами, использование множества наук (экономики, социологии, математики и т.д.). В системе управления могут принимать участие высокообразованные и талантливые с точки зрения науки люди. Абстрактно рассуждая, цель управления обществом — лучше организовать деятельность всех учреждений, организаций, отраслей общества. Управление есть управление деятельностью отдельных людей и их отдельных объединений. Руководство же обществом есть руководство обществом как целым, а точнее говоря — такая деятельность руководящих лиц и организаций и большого числа вовлекаемых ими в это дело граждан, благодаря которой становится возможным рассмотрение общества как единого целого индивида. А еще точнее — деятельность, благодаря которой вырабатывается способность у членов общества к единообразному поведению и осуществляется эта способность на деле. Управление обществом конкретно, то есть всегда связано с определенными видами деятельности людей. Руководство обществом абстрактно, то есть всегда отвлекается от особенностей той или иной деятельности людей и касается некоторых общих форм поведения. Потому руководство обществом касается стереотипа интеллекта граждан, выработки этого стереотипа и его функционирования в качестве такового, — именно социального интеллекта членов общества и, следовательно, общества в целом. Потому социальный интеллект любого члена аппарата руководства обществом является средним социальным интеллектом и не превосходит заметным образом таковой рядовых граждан. Для специалистов-руководителей он ста-« новится их профессиональным интеллектом и их единственным интеллектом. Потому общий интеллектуальный потенциал руководителя выражает некий средний потенциал общества и его граждан. Поскольку в нашем обществе руководство доминирует над управлением, социальный интеллект соответственно доминирует над прочими формами и аспектами интеллектуальной деятельности людей, определяя собой общую интеллектуальную ситуацию в стране. Из этого должно быть очевидно, насколько важным являлось создание образца социального интеллекта нашего общества и навязывание его всем гражданам. И если уж судить за прошлые «преступления», то в первую очередь надо было бы судить не Органы Государственной Безопасности, их создателей и вдохновителей, а тех, кто создавал стереотип социального мышления и навязывал его всем членам общества из поколения в поколение. Ибо только благодаря определенному «повороту мозгов» стал возможен тот разгул репрессий, который поверг в ужас все человечество. Но судить нас за это — значит судить нас за то, что мы были бессильны нарушить законы природы.

Лестничные площадки

В институте две лестничные площадки — большая и малая. Хотя состав сотрудников, болтающих на них, меняется в зависимости от обстоятельств, здесь все-таки есть некоторая тенденция к устойчивости. На большой площадке доминируют самые образованные, талантливые и прогрессивные личности института, возглавляемые Тормошилкиной и Соловейчиковым. На малой площадке доминируют беспринципные, бесперспективные и безграмотные болтуны вроде Добронравова и Учителя. И хотя разговоры ведутся, в общем, на одни и те же темы, в них все же можно заметить существенное различие, ощущаемое всеми, но не поддающееся точным определениям.

— Кто мог бы подумать, что даже в Энске будет построено современное метро, — изрекает Торморшилкина на большой лестничной площадке. — Прогресс неоспорим, и только сумасшедшие и злопыхатели могут в этом сомневаться.

— Слыхали, — говорит Добронравов на малой лестничной площадке, — эти идиоты даже в Энске метро сделали, хотя там алкоголики от одного конца города доползают на четвереньках до другого конца за полчаса.

— И что самое интересное, — добавляет Учитель, — так это его протяженность; там всего одна станция.

— Это бессмысленно, — говорит Субботич, только что пришедший с большой площадки и преисполненный сознанием прогресса общества.

— Почему же бессмысленно, — говорит Добронравов. — Для отчетов важно: трудящиеся еще одного города получили удобный и дешевый транспорт. И вообще приятно спуститься на эскалаторе, поглядеть подземный мраморный дворец и подняться обратно. И стоит все это удовольствие всего пятачок. Не то что на Западе.

— Люди искусства, — вещает Соловейчиков на большой площадке, — открывают простым смертным, каким является мир на самом деле. Возьмите, например, Моне. Или Мане? Впрочем, не в этом суть. Раньше жители Лондона думали, что ихние туманы серые. Но вот приехал Моне... нет, Мане... Впрочем, не в этом суть. И нарисовал лондонский туман фиолетовым. И с тех пор...

— Зайдите в Манеж, — говорит Учитель на малой лестничной площадке. — Животики надорвете от смеха. Там выставка молодых дарований МОСХа. Особенно умилителен некто Ивано-Лаптев. Он изобразил фиолетовую козу. Этот кретин вообразил, что после этого человечество будет воспринимать серых и черных коз в фиолетовом цвете, подобно тому, как лондонские туманы стали восприниматься фиолетовыми после того, как...

— Я недавно посетила Мюнхен, — вещает Тормошилкина на большой площадке. — Немцам все-таки надо отдать должное. Какой порядок! Даже собаки ведут себя так, что нам у них есть чему поучиться.

— Если хотите знать характер народа, — говорит Добронравов, — изучите собак, которых этот народ культивирует. Истина эта банальна. И все же каждый раз удивляешься. Немецкие собаки, например, никогда не бывают щенками. Они с самого начала ведут себя как обеспеченные пенсионеры. У немцев есть специальные места для собак, где они разрешают своим псам вести себя как им заблагорассудится, то есть по-свински. Они приводят собачек туда и говорят им: а теперь будьте свиньями. И те начинают вытворять такое, на что даже наши дворняги, привыкшие к свинству, не способны. Так и сами немцы. Если им позволяют быть свиньями, то они превосходят по свинству даже нашего брата Ивана.

— Могу добавить к сообщению предыдущего оратора еще одну любопытную деталь, — говорит Учитель. — Встречаются в Германии две собаки. Одна — огромная и злая, другая — маленькая и безобидная. Но маленькая принадлежит большому начальнику, а большая — маленькому. Бывает и такое, между прочим. Так вопреки законам биологии большая собака виляет хвостом перед маленькой и ходит перед ней на задних лапках.

— Какое невежество, — возмущается Субботич. — Вы же все-таки университет кончали, и не какой-нибудь, а Московский ордена Ленина и ордена Трудового Красного Знамени, имени М.В. Ломоносова. Могли бы, кажется, знать...

Что наша жизнь

Что наша жизнь? Сплошной обман.

В начале года — липа-план,

Потом идет работа-лажа,

В конце — отчет, и липа та же.

Возражение рецензента и рецензенту

С последним утверждением насчет поворота мозгов согласиться нельзя, сказал МНС. Оно неверно фактически. Террор и зверства начались еще до того, как массе настроили мозги надлежащим образом. Тут скорее шли параллельные процессы зверств и настраивания мозгов, причем — второй даже несколько отставал.

Твое возражение непрофессионально, сказал Учитель. Учти, что террор может быть порожден общими причинами революционной эпохи и специфическими условиями нарождающегося общества. Тут эти два вида террора наложились друг на друга, и теперь критиканы всякий террор относят на счет самой новой социальной системы. Далее, мозги довольно большой части деятелей революции были повернуты должным образом еще до революции, а для подъема широких масс на террор и насилие требовался самый минимальный поворотик. Для него достаточно месяцев, а в революционную эпоху — даже порой дней. К тому же мозги широких масс населения были подготовлены к такому повороту прошлой историей. Наконец, принципиальное соотношение явлений в ставшем обществе не всегда совпадает с их соотношением в процессе становления общества.

Трудно поверить в то, что идеология сыграла такую роль, сказал МНС. Она и сейчас-то не особенно сказывается. Ведь смеются же люди, не верят. И не так-то уж часто им приходится поступать идеологически (если так можно выразиться).

Странно слышать это от тебя, сказал Учитель. Впрочем, этот аспект нашей истории проглядели и более искушенные мыслители. В общем, все проглядели. А теперь, когда до него добрались, он, как кажется, начал терять значение. Но это лишь кажимость. В таких делах принимать все за чистую монету ошибочно. Не верят? Так ведь идеология — не религия. Она касается не веры, а некоторой интеллектуально-поведенческой ориентации. Она бессердечна, хладнокровна, расчетлива. Раньше, конечно, была вера, подъем, энтузиазм, массовая истерия. Но это — не от природы идеологии, а от эпохи и от остатков религиозного чувства и переориентации последнего на идеологию. Потом это пропало. И теперь идеология действует в чистом виде — без веры, с цинизмом, даже с издевкой над самой собой. Ты говоришь, не так уж часто приходится людям поступать идеологически? Правильно. Но часто и не требуется. Идеологические поступки требуются в исключительных случаях. Но — в решающих случаях. Когда дело касается самих основ и самой природы общества. Нет, брат, твой Прохвост очень даже неглуп. Надо бы с его рукописью устроить какую-нибудь веселую хохму!