Перекресток трех дорог - Мария Вилонова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Чародейка стянула со спины клёрс, заиграла напев Дьюша. Ласковый жар второго летнего месяца сложно казалось наречь ветром – то был лёгкий шёпот воздуха, что крался среди деревьев и трав, не задевая листвы или соцветий. Такой и стала его песня: едва слышная, тонкая, звенящая зноем, осторожная, лёгкая. Её несли на крыльях птицы, стрекозы да бабочки, будто сам Дьюш не умел скользить над землёй. Но Эйдре вспоминала дом Вальги, первую свою луну после ухода из Сэйда, думала, как кружилась в пляске среди застывших в тёплом мареве пушинок таволги, как играл ей Ёрку этот напев: мелодию лета, золотых лучей солнца, ароматов полей и лесов. Дева представила рождение Дьюша в сердце Сьюгоря, вообразила, как он вылетает из чертогов Эталла, бережно касается лишь самых крошечных из колокольчиков среди кружев дворца, прячется в брызгах фонтанов, с потехой проносится между листвой ив, стремясь не задеть вовсе. И песня самого нежного из ветров обрела движение не опасливое и скромное, а насмешливое, игривое, ловкое, хитрое. В тот миг, когда последняя нота его озорного танца сорвалась со струны, Эйдре почувствовала рядом с собой тропу и довольно зажмурилась от того, что сумела разгадать характер Дьюша, который не давался двум могучим колдунам, пережившим однажды сердце наваждения.
Проложенный путь привёл их на широкий тракт за несколько часов пути до Олкуда. Для друзей не минуло и мига – всё также стояло утро, а солнцу было далеко до зенита. Шумел бирюзой по правую руку старик Олки, стелились изумрудными покрывалами травы на длинных холмах. Хоть Ульд и утверждал, что вскорости их непременно заметят да передадут весть тану, Эйдре доверяла птичьим крыльям охотнее, чем гонцам людей, а потому шепнула пару слов жаворонку и отпустила к Мельхе, а мужчины не сильно стремились оспорить её решения.
Случайные путники провожали их удивлением да недоверием, косились с опаской на чёрное копьё в руках Ферра, оглядывали осторожно тех, кто шёл рядом с ним. Но были другие: кто обгонял дорогой с юга и коротко кланялся, почти кивал при встрече, а потому друзьям вновь подумалось о Тиле с Норой, и мысленно каждый желал, чтобы у жреца с его сэйд было нынче всё благополучно.
– О чём должен петь Ирду Тагни? – с весельем спросил Ульд, когда стены города и замок уже показались на горизонте. – Не может же каждый жрец изучать его песен с детства, чтобы после никогда не исполнить?
– А Тиль так уверенно говорил о них, словно и впрямь знает давным-давно, – заметила Эйдре с улыбкой.
– Он услыхал твой рассказ, Йорги, – засмеялся Ферр. – Этого довольно, чтобы сложить балладу да спеть её людям. Добавь к тому легенды о защитниках да само пророчество – вот и наберётся на доброе выступление к вечеру.
– А ты, выходит, станешь петь иное? Как бы люди после не разъярились на Тиля за то, что посмел примерить образ вестника и читать в нём другие истории.
– А я непременно спою и о своём брате, – заверил жрец, а после едва слышно добавил: – Об обоих.
У ворот Олкуда собралась толпа: чудилось, будто все горожане побросали дела да устремились поглазеть на тана. Харад стоял впереди в окружении своих воинов и свиты, рядом с ним ожидали Мельха и Огаф. Движение замерло, не спешили по дороге телеги и караваны, не ходили с работой люди. Когда друзья приблизились достаточно, тан поклонился, склонились пред ними и советник с сэйд, а следом повторил изумлённый народ.
– Я благодарю защитников Ирда за то, что сегодня почтили визитом мой город. – Харад выпрямился, мелькнула на миг в серьёзных глазах задорная улыбка.
Ульд сделал шаг вперёд, поклонился в ответ, спокойно произнёс:
– Мой тан, ни сыном людей, ни сыном бога я не оставлю тебя и твоих земель, пока способен держать меч ради вас. Нынче я не гость в твоём городе – я с радостью вернулся домой.
Его слова пришлись по душе слушателям. Ферр приметил в толпе много тёплых взглядов и мысленно поблагодарил Огафа за то, что весенним праздником тот выступил по традиции перед горожанами да, видно, исполнил все свои баллады о Хараде с мергом, потому теперь народу было известно, что Йорги давненько оберегает его покой.
– Желает ли Тагни-вестник сейчас говорить с людьми Олкуда? – Огаф посмотрел на Ферра, спрятал улыбку в уголках губ.
– Я буду счастлив выступить перед вами, – согласился жрец с серьёзностью, за коей старательно скрывал веселье.
Их с почётом проводили к центральной площади, где набилось такое число людей, что та пригрезилась совсем тесной. Народ вытягивался, глазел с любопытством, а Ульд впервые не затерялся среди публики, встал рядом с Ферром. Жрец догадывался, что другу такой расклад не слишком по нраву, но поделать с этим они ничего не могли, а мерг смирился и с лишним вниманием, и с тем, что Тагни не позволил бы ему уйти при всём на то желании сына бога. Лишь Игви оказалось неважно, где ждать тёплой подстилки да миски еды, – пёс замер послушно у ног хозяина, дёргал ушами на звуки да изредка оглядывался по сторонам.
Эйдре поднесли кресло, она села, положила на колени клёрс, тронула струны. Запела арфа под пальцами, зазвучала легенда о Великом Разделе, а рождённые Сьюгорем ветра дарили людям, услыхавшим их, веру, храбрость и мужество перед тяжкими испытаниями. Мелодии переливались одна в другую, сплетались в едином танце, вдохновляли. А Ферр пел: впервые не о Двуликом, а о братьях-богах Балларге и Радга. О дворе Лаиши и искусительнице Мёрб. О коварстве грухи и том, как бороться с ним или иными мороками наваждения. О близнецах Коби и Клив, могучих колдунах, предавших Эталла. Слагал на ходу истории обо всём, что увидели и услышали они за эти полгода, рассказывал о Тиле и Ярге, легенду о Тагни и первой битве с Мергом. В этот миг сбылось давнее предсказание Ульда, и в песнях Ферра не осталось мира, но всё же он говорил не о войне, а о тех, кто встанет на защиту Ирда. И не нашлось
