Донни Браско: моя тайная жизнь в мафии. Правдивая история агента ФБР Джозефа Пистоне - Ричард Вудли
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Даже если электроника отработала штатно, есть большая вероятность, что твои собеседники будут говорить совсем не о том или в самый неподходящий момент. По правилам мы обязаны записывать всю беседу, от начала и до самого конца, после того как включили диктофон или передатчик, и эта запись приобщается к судебным материалам. В полном объеме, вне зависимости от того, что попало на пленку. Мы можем использовать в качестве доказательств отдельные части этой записи, но адвокаты защиты должны иметь доступ ко всей беседе целиком. В противном случае они могут заявить, что мы вырвали те или иные слова из контекста или каким-либо другим образом исказили смысл сказанного.
Вдобавок диктофон или передатчик надо включать заранее, до прибытия на место действия. Нередко случается, что нужные темы в разговоре всплывают лишь спустя несколько часов. Значительная часть пленки и заряда батарей расходуется зря.
Условия для записи создаются спонтанно, агенту они неподвластны. На предполагаемом месте встречи не получится заранее замерить уровень шума или исключить посторонние звуки. Рассадить собеседников нужным образом или попросить их говорить погромче тоже вряд ли удастся. Ты тратишь уйму времени и сил на то, чтобы подстроиться под обстоятельства, подготовить почву для нужной беседы, — и вот, наконец, твой собеседник выдает полезную информацию! Ты передаешь запись агентам, они включают магнитофон у себя в кабинете — а там лишь половина разговора или просто какое-то шипение. От подобных неудач никто не застрахован, но воссоздать условия для новой беседы уже не получится. Ты же не можешь позвонить своему дружку-уголовнику с просьбой: «Помнишь, мы вчера с тобой кое о чем говорили? Давай-ка еще разик поговорим, только сначала выберем местечко, где сигнал получше ловит… и разговаривай помедленней, а то мои ребята с приемником за нами не успевают». Или: «Так, давай еще раз обсудим ту тему, а то вчера у меня батарейки сели, или кассету заело, или пленку зажевало».
Все эти переживания и опасения за целостность звуковых улик лежали грузом на душе и угнетали меня сильнее других особенностей оперативной работы.
Я вообще не любил таскать на себе устройства записи. В семье меня уже воспринимали как своего, что подразумевало традиционные объятия и поцелуи в щеку при каждой встрече. Дружеские тычки и шутливые потасовки были в порядке вещей. С утра до ночи меня окружали одни и те же парни, а Левша так вообще торчал рядом круглосуточно. В отелях мы брали один номер на двоих, поэтому приходилось переодеваться прямо при нем, а иногда и раздеваться до плавок, если мы собирались к бассейну.
Если же без диктофона или передатчика было все-таки не обойтись, я придерживался одного правила: не лепить устройство на кожу, как я однажды сделал в далеком 1975 году, когда мы вели банду угонщиков. Теперь у меня появилась привычка держать диктофон или передатчик в кармане куртки, в свободном положении. Чтобы не засветить провод от микрофона, я обматывал его вокруг диктофона и в таком виде запихивал в карман. Если куртка была не к месту, диктофон отправлялся в голенище высокого ботинка. Оттуда я пропускал провод через всю одежду наверх и фиксировал микрофон скотчем на груди.
Я никогда не хранил подобные устройства рядом с собой. Незваные гости могли в любой момент вломиться ко мне домой или перетряхнуть бардачок в моей машине. Если мне предстояло воспользоваться прослушкой, я договаривался со старшим агентом, забирал у него устройство перед нужной встречей, а потом сразу же возвращал обратно.
Прослушку надевают с банальным расчетом на удачу. Если повезет, на записи окажется ключевая улика, которая очень пригодится в суде, поэтому игра определенно стоит свеч. Агент сам решает, использовать прослушку или нет. Лично я использовал диктофон всего с десяток раз, начиная с операции «Студеная вода».
Сонни упорно добивался встречи с Траффиканте. Он отправил Левшу в Холидей искать посредников для переговоров. Мы рассчитывали, что Левша поделится с нами хотя бы какими-то именами или планами. Для куртки было жарковато, поэтому я поместил диктофон в голенище ботинка.
Несколькими днями ранее Левша сообщил, что скоро мы втроем полетим в Майами на встречу с зятем Меера Лански, известнейшего криминального деятеля, который заведовал всей бухгалтерией мафии, руководил собственной игорной империей и, по слухам, был на короткой ноге с Траффиканте.
Во время завтрака я завел разговор о Майами:
— Так зачем мы туда летим-то?
— Хочу встретиться с тем типом, — ответил Левша. — Он сейчас в Майами-Бич. Через него выйду на другого кренделя, который меня познакомит с главным.
Потом Левша завел свою обычную мантру о том, что Росси не дает ему денег. Оказалось, Росси оплатил ему рейс из Нью-Йорка до Тампы и обратно, но забыл про билеты из Холидея до Майами и не предложил компенсировать дополнительные расходы.
— Ну так приструни его, объясни, что к чему, — отмахнулся я.
— Этим вообще-то ты должен заниматься. Мы тут из-за него торчим, забыл?
— Не забыл, но у него сейчас ни хуя бабок нет!
— Давай поспокойней. Просто передай ему, что мы летим на встречу с зятем Лански. И пусть все-таки мне бабки даст.
Росси с нами не было. Еще до завтрака Левша заявил, что потерял билет на обратный рейс из Тампы в Нью-Йорк, и отправил Тони на поиски в клуб. Когда Тони уехал, Левша объяснил, что никакой билет он не терял, а просто захотел проверить Росси на вшивость.
У этой проверки была своя предыстория. Тем же утром, чуть раньше, в клуб заглядывал Сонни. Ему не понравились номерные знаки Пенсильвании на тачке Росси. Он спросил Левшу, Левша спросил меня. Пришлось объяснить, что тачка из проката и номера на ней висят по месту выдачи.
Но Левша решил устроить Тони еще одну проверку. Спектакль с «потерянным» билетом был придуман неспроста. Левша знал, что Росси купил ему билеты на рейс из Нью-Йорка до Тампы и обратно со своей кредитки «Американ экспресс». Он рассуждал так: если Росси агент, то у него найдутся причины занервничать и выдать себя. Во-первых, ему придется просить деньги у своих руководителей на новый билет. Во-вторых, он испугается,
