Ныряющие в темноту - Роберт Кэрсон

Этим летом первый помощник Брандт отправился в краткосрочный отпуск, чтобы повидать семью в Зинтене. Он играл со своим тринадцатилетним братом Гансом-Георгом, затем наслаждался индейкой и яичницей с беконом. Мать постаралась. Когда наступил вечер, Брандт и отец прошли в кабинет и закрыли за собой дверь. Ганс-Георг на цыпочках подошел к двери и прижал ухо к замочной скважине.

"Я беру с собой пистолет в поход на «U-869», — говорил Брандт отцу. — Не буду дожидаться конца, если что-то случится".

Сердце Ганса-Георга забилось. Что имел в виду его брат, говоря "не буду дожидаться конца"? Их вера запрещала лишать себя жизни. И все же Зигги сказал, что не станет ждать конца. Ганс-Георг напряг слух, чтобы узнать больше.

"Ручаюсь, — продолжал Брандт. — Я могу полностью положиться на каждого из моих людей. От самого молодого матроса до капитана Нойербурга, каждый человек на борту «U-869» — мой товарищ".

В конце отпуска Брандт, одетый в военную форму, поцеловал брата, родителей и попрощался. Но прежде чем выйти из дома, он сел за фортепьяно. Он спел свою любимую песню "Ла палома" — грустную песню моряка со словами "Прощай, моя голубка". Мать кусала губы и просила его прекратить. Все обнялись. Через мгновение Брандт шел по улице — назад к "U-869".

Некоторое время спустя Брандт пригласил Ганса-Георга и мать приехать на подлодку в Пиллау где команда проходила подготовку. Ганс-Георг сгорал от нетерпения, пока они ехали в поезде: скоро он увидит настоящую, готовую к сражениям подводную лодку, на которой его брат служит офицером! В порту Брандт посадил брата и мать на катер, который доставил их в дальнюю гавань, где швартовались военные корабли. Когда катер приближался к гавани, Ганс-Георг сразу узнал «U-869» — массивную, магическую военную машину серого цвета, абсолютно новую, гордую и непобедимую. Олимпийские кольца охраняли боевую рубку субмарины, защищая его брата от всех опасностей.

Брандт пригласил Ганса-Георга взойти на палубу подлодки, одновременно извиняясь перед матерью: капитан Нойербург не пускал женщин на субмарину, считая это плохой приметой. Если она не против того, чтобы подождать, он организует Гансу-Георгу экскурсию. Она с улыбкой согласилась. Сердце Ганса-Георга отчаянно забилось. "Это величайший момент, — думал он. — Ни у кого в школе нет такого брата, как у меня".

Братья Брандты прошли по шаткому деревянному трапу к подлодке. Когда они взошли на палубу, Ганс-Георг увидел там человека в шортах и с шарфом на шее, который лежал на спине и загорал. Человек увидел Брандтов и поднялся. Ганс-Георг поклонился, как приличествовало молодому человеку в такой важный день. Человек пожал Гансу-Георгу руку.

— А, это Брандт-младший! — воскликнул он.

— Капитан Нойербург, это мой брат Ганс-Георг, — сказал Брандт. — С вашего разрешения я покажу ему лодку.

— Разумеется, — ответил Нойербург. — Для нас честь приветствовать его как гостя.

Ганс-Георг стоял с широко открытыми глазами. Всю свою жизнь он верил в то, что командиры подводных лодок не такие, как все. Теперь он видел перед собой такого командира, высокого, красивого и сильного. И когда он шел с братом по палубе, он знал, что переживает совершенно удивительный день — день, когда он увидел командира подлодки на борту своего боевого корабля в шортах.

Брандты спускались по гладкой, недавно окрашенной лестнице боевой рубки. Внутри Ганс-Георг замер при виде техники, которая покрывала стены и потолок субмарины. Неужели кто-то мог знать назначение всех этих приспособлений? Брандт начал экскурсию. Ганс-Георг был смышленым и ничего не трогал. Брандт показал своему брату дизельные двигатели, электродвигатели, радиорубку, торпеды. Повсюду пахло смазкой. Брандт показал Гансу-Георгу свою койку. Мальчик взглядом спросил его: "Можно мне?" Брандт кивнул в знак согласия. Через секунду Ганс-Георг уже восседал на койке брата.

Внизу Брандт показал брату перископ: "Можешь посмотреть в него".

Младший Брандт вцепился в рукоятки перископа так, что у него побелели пальцы, и припал к объективу. Он видел перед собой военные корабли, стоящие в гавани, причем так близко, что мог читать их названия, и пока он рассматривал корабли, брат подробно объяснял ему, что он сейчас видит: Брандт-старший знал названия всех кораблей, которые были в море. Даже притом, что это была подводная лодка, предназначенная для войны, даже притом, что Ганс-Георг знал, что его брат скоро уйдет в поход, он чувствовал себя в безопасности. Зигги был рядом. "Ни у кого, — думал он, — нет такого брата, как у меня".

30 августа 1944 года «U-869» находилась на базе соединения субмарин в Штеттине. Большая часть города лежала в руинах после бомбардировок союзников. Этой ночью членов команды, спящих в своих казармах, поднял на ноги вой сирен воздушной тревоги. Некоторые бросились в подземные убежища. Другие, включая Гушевски, оставались в постели, полагая, что приближающиеся самолеты минуют Штеттин. Но когда Гушевски услышал огонь зенитной артиллерии с борта германских кораблей, он понял, что целью налета были именно они. Он вскочил с койки и бросился в подземное убежище. По дороге он увидел, что несколько человек оставались в соседней казарме. Он распахнул дверь. "Люди! Бегите! — закричал он. — Нас будут бомбить!"

Гушевски слышал, как падали бомбы. Он кинулся к подземному убежищу, но входная дверь оказалась закрытой. Он, что было сил, стал колотить в нее. Один из членов экипажа открыл дверь, и Гушевски запрыгнул внутрь. Бомбы начали рваться. Команда пережидала бомбежку в бункере. Когда опасность миновала, люди осмотрели территорию. Там, где стояли казармы, зияли огромные воронки. Нойербург и Хоренбург рассматривали обугленные трупы. Гушевски смотрел на своего командира и экипаж. Никто не произнес ни слова, но он мог читать их мысли. Каждый, как он полагал, думал вот что: "Война проиграна. Почему же нет мира?"

После изнуряющей летней жары, когда температура внутри субмарины достигала 110 градусов,[4] пришла прохладная осень. Оставалось всего несколько недель до того, как лодке будет приказано выйти в поход. Но в октябре на субмарине разразился скандал.

Ночью, когда «U-869» стояла на якоре, а большинство членов экипажа спали на берегу, кто-то украл с камбуза лодки большой кусок ветчины. Когда кок обнаружил пропажу, он сообщил об этом Нойербургу, а тот сразу же объявил общий сбор экипажа. Воровство у товарищей было редким явлением на подлодке и считалось тяжким преступлением в сообществе, связанном судьбой. Нойербург негодовал перед строем.

"Я не могу обещать, что не отдам виновного в краже под трибунал", — кричал он.

Минуту никто не шелохнулся. Затем третий механик Фритц Дагг, которому исполнился двадцать один год, вышел вперед. "Не хочу, чтобы кого-то зря обвиняли, — сказал он. — Я украл ветчину".

Нойербург увел Дагга в свою каюту. Команда в ужасе ждала наказания, которому непременно подвергнет Нойербург общего любимца Дагга. Через несколько минут Дагг вышел из каюты Нойербурга. Командир не стал его наказывать и приказал экипажу заниматься своими делами. Вся лодка вздохнула с облегчением. Гушевски восхищался таким решением, он полагал, что Нойербург поверил в то, что Дагг раскаивается в краже и наверняка понимал, что Дагг, отличный моряк, не сможет служить нормально, если его и дальше будут стыдить. Все приветствовали Дагга, когда тот вернулся к товарищам, и никто на него не злился. Война становилась безнадежной, но, по крайней мере, еды хватало на всех.

К концу октября экипаж «U-869» знал, что их первый военный поход состоится через неделю или две. Брандт взял увольнительную на один день, чтобы повидаться с семьей в Зинтене. Отец собрал всех в гостиной, и они помолились. Зигрфрид был в офицерской форме, он даже не стал брать с собой сменную одежду. За окном большими хлопьями падал снег. Отто Брандт молился о мире и благополучном возвращении сыновей Зигфрида и Норберта. Он молился о наступлении времен, которые, казалось, были в какой-то далекой, другой жизни, времен, когда его семья могла обедать, петь и спокойно просыпаться по утрам, не боясь ничего.

Брандт вернулся на «U-869». Ему было положено еще несколько дней отпуска, но он отдал свои дни женатым членам команды, чтобы они могли больше времени провести с семьями. Оставшись один, он сидел на своей маленькой койке на борту субмарины и писал письма родным.

"Вчера я узнал, — писал Брандт в одном из писем, — что Фритц С., радист, с которым я постоянно встречался на берегу, не вернулся из похода. Это была его первая отправка на фронт. Всего пару недель назад мы вместе сидели в ресторане. Это жизнь — жестокая и неумолимая".

В середине ноября онвложил в конверт два своих небольших фото и короткую записку, в которой просил семью: "Пожалуйста, думайте обо мне". На одном из фото он сидя спал на палубе «U-869», поджав колени к груди, опершись спиной о боевую рубку и склонив голову. У матери Брандта было много его фотографий, но эта была единственная, над которой она расплакалась. Когда Ганс-Георг спросил ее, почему она плачет, мать сказала ему, что Зигги всегда так сидел. Это напомнило ей детские годы сына, и, хотя Зигги уже был гордым воином, на этой фотографии она вновь видела своего маленького мальчика.