Ныряющие в темноту - Роберт Кэрсон

Вечеринка, устроенная Нойербургом, заставила некоторых членов команды еще раз задуматься о его принадлежности к нацистской партии. Хотя офицерам было запрещено членство в какой-либо партии, Нойербург выказывал такую приверженность долгу, так строго придерживался устава, что немногие удивились бы, прояви он симпатию к нацистам.

Однажды, когда Нойербург поднимался на борт «U-869», команда приветствовала его криком «хайль» вместо приветствования, положенного по военному уставу. После недавнего покушения на Гитлера вышел новый приказ правительства: боевые офицеры должны салютовать друг другу партийным приветствием «хайль». Нойербург набросился на команду и сказал, что требует от них уставного приветствия и что «хайль» никогда не будет звучать на борту его субмарины. Некоторые члены экипажа попытались рассказать ему о новом приказе. Нойербург ответил, что его это не интересует. «Хайль» больше никогда не прозвучит на борту "U-869".

Теперь Нойербург стал еще более непонятным для команды, инцидент в Хеле только сгустил тайну вокруг его личности. Когда экипаж готовился ко сну, Нойерберг объявил, что они все должны проследовать в особые казармы, построенные в густом лесу полуострова. Там, внутри, Нойербург роздал «Stark-Bier», хорошее крепкое пиво, потом попросил моряков расставить стулья по кругу. Сам он, находясь в центре этого круга, взял гитару и начал на ней играть, причем мастерски. Это потрясло команду: никто не знал, что у него такой музыкальный талант. Нойербург призвал подводников присоединиться к нему и исполнить с ним песни, полные негромкого патриотизма. Некоторые пели, другие только притворялись. Никто не задавался вопросом о мотивах поведения Нойербурга. Они видели по тому как он пел, и по тому, как он смотрел куда-то вдаль, перебирая гитарные струны, что музыка рождается у него в самом сердце. В одиннадцать вечера Нойербург и команда возвратились в свои обычные казармы.

Одним из членов экипажа, который по-настоящему подпевал командиру, был девятнадцатилетний торпедист Франц Нэдель. Во время подготовки на борту «U-869» Нэдель сохранял верность двум людям: Гитлеру с его нацистской партией и своей невесте Гизеле Энгельманн, которая презирала Гитлера и нацистов так же сильно, как восхищался ими Франц. Имя Гизелы он написал на одной из задвижек носового торпедного аппарата.

Франц и Гизела познакомились в 1940 году, когда Гизела участвовала в программе «Гитлерюгенда», развернутой в сельской местности, а Франц был подмастерьем мясника. Ему было пятнадцать, ей четырнадцать. Это была любовь с первого взгляда. Он восхищался ее свободой мышления, зажигательной натурой и отзывчивым характером. Она была в восторге от его ума (он был не по годам проницательным человеком, мыслителем). Она наслаждалась его искренним смехом, даже тем, как он говорил на литературном немецком языке с отчетливым раскатистым «эр», характерным для его родных мест недалеко от Штеттина (Щецин). Она восхищалась тем, как Нэдель мастерски работал в мясной лавке: он надзирал за убоем животных с таким знанием дела и хладнокровием, которых она никогда не видела у мальчишек в своем родном Берлине. Уже через неделю они стали парой. Он называл ее Гила, она его — Френца. Они знали, что пойдут по этой жизни вместе.

Пара была неразлучна. Когда он играл на аккордеоне в оркестре, который организовал вместе с друзьями, она им подпевала. Собирались толпы, когда они исполняли свою любимую песню — французскую мелодию с такими словами: "Возвращайся домой, Цюрих, возвращайся. Я жду тебя. Ты счастье мое". Она считала, что в жизни человека бывает только одна любовь, и что этой любовью для нее был Франц Нэдель.

Мягкая натура Франца, однако, никак не вязалась с одной его страстью. Его безмерно увлекали подводные лодки. Он говорил о них постоянно, обещая поступить на службу в подводный флот, когда придет его время служить в армии. Гила умоляла его передумать.

— Это плавающие гробы, — говорила она ему. — Иди на канонерку или крейсер. Куда угодно, только не на подлодку.

— Нет, Гила, — повторял он снова и снова. — Я хочу на подлодку.

Гила говорила ему, что понимает его, но у нее были сомнения по поводу политических взглядов Франца. Нацисты бросили в тюрьму его отца, мясника, за антигитлеровские воззрения. Нэдель почти не говорил о мытарствах своего отца, но его мать рассказала Гизеле о том, что ее муж провел взаперти значительное время прежде, чем его отпустили. Нэдель любил отца, но он все равно симпатизировал Гитлеру и верил в возрождение Третьего рейха.

Отца Гилы тоже арестовали нацисты. Несколько месяцев он снабжал едой и припасами семью евреев, прятавшихся в подвале близлежащего дома. В 1942 году люди из Гестапо обнаружили эту семью. Они подвесили мужчину к потолку за ноги, обливали его ледяной водой и кричали: "Кто вам помогал?" Когда этот человек не смог больше выдержать, он признался, что это отец Гилы дал им укрытие в подвале. Люди из Гестапо привели еврея в дом отца Гилы, где тот показал на него и сказал: "Простите меня. Я не мог больше вынести". Отца Гилы арестовали и отправили в концентрационный лагерь Дахау, где он и находился в то время, когда встретились Гила и Франц. Когда Гила спрашивала его, как он мог симпатизировать нацистам, несмотря на то, что они бросили в тюрьму их отцов, Франц только говорил: "Мне очень жаль, что так получилось, Гила".

И все же Гила очень любила Франца. Он был добр и внимателен к ней, и он верил в их счастливое будущее. Когда Нэдель в 1943 году начал подготовку к военно-морской службе, пара объявила о помолвке. "Я позабочусь. обо всем, что нам будет нужно, — обещал он. — Когда война кончится, у нас будет свой дом, даю тебе слово".

В этом же году, когда Нэдель приехал с курсов основной подготовки на очередную побывку, Гила ждала его в доме его матери. Там она увидела на стене фотографию Гитлера и взорвалась: "Боже праведный! У вас висит его фото!"

Не успела мать Нэделя отреагировать, как Гила вырвала фото из рамки и выцарапала глаза Гитлера ногтями, после чего положила изувеченное фото на постель своего жениха.

— О, Боже, что он сделает, когда вернется и увидит такое? — думала мать Нэделя.

— Хочу, чтобы он это видел! Пусть лежит! — сказала Гила.

Приехав домой, Нэдель увидел поруганное изображение вождя.

— Как ты могла? — кричал он на свою невесту. — Как ты могла выколоть глаза Гитлеру?

— Гитлер — сволочь! — кричала она в ответ.

Они стали спорить еще громче. Нэдель защищал Гитлера и Третий рейх, Гила отвергала его взгляды. Спор закончился тем же, чем всегда, ведь они любили друг друга.

Спустя несколько дней после того, как Нэдель вернулся на курсы подготовки, Берлин подвергся массированной британской бомбардировке. Когда взрывы смолкли, Гила нашла фотографию Гитлера и забралась на столб одного из газовых фонарей, освещавших улицу Она прикрепила фото к самой верхушке — Гитлер сверху смотрел на опустошение Германии. Она стала поносить его имя. Подошел полицейский и предупредил, что Гестапо уже в пути.

— Можешь поругаться еще немного, Гизела, — сказал он. — У тебя есть пятнадцать минут на проклятия. Еще немного, и они заберут тебя.

— Вы свиньи! — кричала Гизела. — Вы уже забрали моего отца. Теперь хотите забрать и меня, да?

— Пятнадцать минут, — произнес полицейский.

Меньше чем через год Нэдель оказался на борту «U-869». Он рассказывал Гиле, что восхищается капитаном Нойербургом и доверяет свою жизнь команде субмарины. "Когда мы в море, у нас никого больше нет, кроме нас самих", — говорил он.

Подготовка на Балтике продолжалась вплоть до летнего мертвого сезона. По вечерам команде «U-869» разрешалось оставлять казармы и проводить свободное время в городе. В более счастливые времена экипажи подлодок были почетными посетителями ночных клубов, желанными партнерами в танцах для самых привлекательных местных девушек. Теперь команда «U-869» нашла многие бары и ночные клубы запертыми. Но мало кому хотелось танцевать, теперь только пиво могло заглушить страхи людей. Когда подводники находили кафе с оркестром, они лишь сидели, одетые в свою униформу, и слушали музыку.

Этим летом первый помощник Брандт отправился в краткосрочный отпуск, чтобы повидать семью в Зинтене. Он играл со своим тринадцатилетним братом Гансом-Георгом, затем наслаждался индейкой и яичницей с беконом. Мать постаралась. Когда наступил вечер, Брандт и отец прошли в кабинет и закрыли за собой дверь. Ганс-Георг на цыпочках подошел к двери и прижал ухо к замочной скважине.

"Я беру с собой пистолет в поход на «U-869», — говорил Брандт отцу. — Не буду дожидаться конца, если что-то случится".

Сердце Ганса-Георга забилось. Что имел в виду его брат, говоря "не буду дожидаться конца"? Их вера запрещала лишать себя жизни. И все же Зигги сказал, что не станет ждать конца. Ганс-Георг напряг слух, чтобы узнать больше.