В небе Ленинграда - Александр Новиков

На другой день мы тщательно проанализировали наши возможности и наметили план борьбы с гитлеровской авиацией. Общее мнение было такое. Обычная оборона в воздухе в данном случае не годилась. Сколько бы истребителей мы ни подняли в воздух 6 и 7 ноября, как бы метко ни стреляли зенитчики, противник все равно прорвется в город, пусть меньшими силами, но отбомбит его. Надо сделать так, чтобы бомбардировщики противника, предназначенные для этой цели, вообще не поднялись со своих аэродромов. Достичь этого можно было только одним способом: установить место сосредоточения фашистских бомбардировщиков и внезапным ударом уничтожить их на земле, или хотя бы нанести врагу такой урон, оправиться от которого быстро он не смог бы.

В тот же день начались усиленные поиски. Воздушные разведчики взяли под наблюдение все дальние базовые аэродромы противника, прежде всего Псковский аэроузел. Немецкие бомбардировщики чаще всего оттуда совершали налеты на Ленинград и восточные коммуникации Ленинградского фронта. Здесь же базировалась и специальная ночная группа из 40 Хе-111, нацеленная только на Ленинград.

Однако разведка дальних аэродромов ничего не дала - каких-либо существенных признаков, свидетельствовавших о сосредоточении там вражеских бомбардировщиков, обнаружить не удалось. На ближние же аэродромы наши воздушные разведчики не заглядывали. Здесь гитлеровцы держали в основном истребительную авиацию. Противник был далеко уже не тот, что в начале войны. Большие потери бомбардировщиков и наши систематические налеты на аэродромы заставили гитлеровское командование держать ударную силу своей авиации подальше от фронта. Но нелегкий опыт войны научил нас не быть самонадеянными. Однако логика войны - это не логика счетно-вычислительной машины. Воюют не машины, а люди. Иногда даже умудренные огромным опытом военачальники поступают вопреки здравому смыслу.

В данном случае желание подвергнуть Ленинград в Октябрьские торжества жестокой бомбардировке оказалось столь велико, что противнику изменила осторожность. Мы, хоть и с небольшим запозданием, учли это обстоятельство. На ленинградском направлении у противника к тому времени осталось немного бомбардировщиков, и было естественно предположить, что он постарается компенсировать эту нехватку в технике хорошей организацией налетов. Достичь массированного характера налетов можно и малыми силами - увеличением числа вылетов и сокращением интервалов между ними. Но для этого авиацию необходимо разместить как можно ближе к цели и очень четко спланировать график ее боевого применения. А это немцы умели делать.

Взвесив все "за" и "против", мы на третий день поисков решили прощупать противника и на его ближних к Ленинграду базовых аэродромах, в первую очередь в Гатчине и Сиверской.

При обсуждении этого варианта я вспомнил о воздушной разведке этих аэродромов, проведенной в последних числах октября. В тот день наши летчики засекли там вражеские бомбардировщики. Правда, их оказалось немного, и командир экипажа, летавшего на разведку, высказал предположение, что, вероятно, это случайные машины, застрявшие в Гатчине и Сиверской из-за каких-нибудь технических неисправностей. Незадолго перед разведкой этих аэродромов был налет на Ленинград, и не исключалось, что в Гатчине и Сиверской приземлились поврежденные бомбардировщики. Словом, наличие в Гатчине и Сиверской небольшого числа "юнкерсов" и "хейнкелей" нас не встревожило тогда.

Я приказал на всякий случай повторить разведку. 30 октября дешифрованные воздушные фотоснимки аэродромов в Гатчине и Сиверской лежали на моем столе. Разведчики только в Сиверской обнаружили 40 Ю-88, 31 истребитель и 4 транспортных самолета.

Я уже не помню, почему мы не нанесла удара ни в тот, ни на следующий день. Скорее всего из-за занятости авиации на других участках фронта. В то время велась операция нашей 42-й армии, пытавшейся разгромить урицко-стрельненскую группировку противника и соединиться с войсками, оборонявшимися на приморском плацдарме между Керново и Петергофом к западу от Ленинграда. А на юго-востоке от города сильная группировка неприятеля наступала на Волхов и Тихвин. Основная масса нашей авиации действовала тогда на этих направлениях. Пускать же на Гатчину и Сиверскую маломощную группу не было смысла: значительного урона она не смогла бы нанести врагу и своим налетом спугнула бы гитлеровцев.

Решили так: время есть и для нас же выгоднее, чтобы противник собирал воздушный кулак поблизости от Ленинграда. Пусть стянет побольше авиации, а мы тем временем хорошо подготовимся. А чтобы фашисты не вздумали создать второй кулак где-либо в ином месте, я приказал в оставшиеся дни непрерывно тревожить одиночными самолетами все более или менее подходящие для базирования бомбардировщиков ближние аэродромы. Выделили для этой цели ДБ-3 и МБР-2, которые днем нельзя было пускать в дело. Использовали мы их в основном ночью. Под покровом темноты работали они неплохо. Ночным ударам подвергалось около двух десятков вражеских аэродромов: Липки, Котлы, Копорье, Клопицы, Ропша, Горелово и др. На всякий случай раза два отбомбили и далекий Городец за Лугой. Ночные бомбардировщики наведывались в Гатчину и Сиверскую, чтобы немцы не заподозрили неладное и передислокацией своей авиации не сорвали наш замысел. Но бомбили эти аэродромы не сильно.

- Пусть немцы думают, что это наши обычные налеты,- сказал я.

Удар по Гатчине и Сиверской наметили на 6 ноября. Однако во избежание просачивания слухов о готовящейся операции заранее никому боевой задачи не поставили, освободили от всяких заданий лишь предназначенную для этой цели авиацию. Для налета на Гатчину выделили истребители, вооруженные эресами. По Сиверской наносился комбинированный удар бомбардировщиков, штурмовиков и истребителей.

Утром 5 и 6 ноября произвели доразведку. Вражеская авиация была на месте. Летчики доложили о большом оживлении на аэродромах, особенно в Сиверской. Враг готовился к налету.

6 ноября мне исполнился сорок один год. Сослуживцы, знавшие об этом, пришли с поздравлениями. Кто-то заметил, что главное поздравление - наш удар по противнику - впереди. Я никогда не любил прогнозов и потому ответил, что цыплят по осени считают.

Утром в полк приехал командир 5-й сад полковник Е. Е. Ерлыкин. От моего имени он поставил боевую задачу пикирующим бомбардировщикам и штурмовикам. Я хотел сделать это сам, но меня задержали какие-то срочные дела. На всякий случай предупредил по телефону Сандалова о прибытии к нему Ерлыкина. Больше ничего не сказал, но по моему тону Владимир Александрович догадался о важности миссии Евгения Ефимовича.