Влюбленная Пион - Лиза Си
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ты уже ел? — спросил Хун Шэн.
Жэнь вежливо ответил, что сыт, и заговорил:
— Я пришел...
— Папа!
В беседку вбежала маленькая девочка — ее ножки еще не были перебинтованы. Она вскарабкалась на колени Хун Шэня. Я вспомнила, что видела жену поэта, когда она была беременна этим ребенком.
— По-моему, тебе следует быть с матерью и другими женщинами, — сказал Хун Шэн.
Малышка заерзала, показывая, что ее не интересуют игры внутренних покоев. Она потянулась, подняла руки, чтобы обнять отца и спрятала лицо у него на плече.
— Ну, хорошо, — сказал Хун Шэн. — Ты можешь остаться, но сиди тихо, а когда придет мама, ты пойдешь с ней. И не спорь. Не плачь.
Сколько раз я прибегала за утешением к отцу! Может, эта девочка так же ошибалась в своем отце, как и я?
— Помнишь, как несколько лет назад мы гостили в доме моей двоюродной сестры? — спросил Жэнь. — Шэнь и другие гости читали комментарий к «Пионовой ы-седке».
— Я тоже его читал. Я восхищался твоей работой. И сейчас восхищаюсь...
— В тот день я сказал, что не писал его.
— Ты очень скромен. Это прекрасное качество.
Жэнь достал два листка бумаги и передал их другу.
Поэт поднес их к огню лампы и прочитал. Когда он закончил, то поднял голову и спросил:
— Это правда?
— Я всегда говорил правду, но никто меня не слушал. Жэнь опустил голову. — Я не хотел лгать.
— Какая польза от того, что теперь ты будешь рассказывать все по-другому? — рассудил Хун Шэн. — В лучшем случае тебя сочтут глупцом, а в худшем — человеком, прославляющим женщин.
Хун Шэн был прав. То, что казалось мне чудесным открытием, погрузило Жэня в печаль и отчаяние. Он взял бутылку вина, налил себе стакан и осушил его. Затем он опять схватил бутылку, но Хун Шэн забрал ее у него.
— Друг мой, — сказал он, — ты должен вернуться к работе. Хватит терзаться воспоминаниями о трагической смерти той девушки и твоей жены...
Если Жэнь забудет обо мне, что со мной будет? Но воспоминания мучили его. Его одиночество, пристрастие к вину, бережные прикосновения к книгам Цзе кричали об этом. Жэнь должен смириться со своим горем и забыть об опере. Я покинула беседку, раздумывая о том, увижу ли я его еще когда-нибудь.
В ночном небе висел молодой месяц. Воздух был влажным и теплым. Я шла все дальше и дальше. Я верила, что каждый шаг лишает меня надежды на возвращение. Всю ночь я смотрела на небо, но так и не увидела, как встретились Ткачиха и Пастух. И я не знала, что Жэнь сделал с вырванными листами.
Но всего через неделю начался праздник Голодных Духов. Прошло много лет, и я наконец поняла, кто я такая и что мне нужно делать. Я толкалась. Дралась. Тащила в рот все, что могла найти. Я ходила от дома к дому. И как обычно, словно я могла изменить предначертанный мне путь, я оказалась у стен усадьбы семьи Чэнь. Я погрузила лицо в миску с мягкими и склизкими дынными корками, как вдруг услышала, что кто-то зовет меня. Я заворчала, обернулась и лицом к лицу столкнулась с матерью.
Ее щеки были вымазаны белилами, и она была одета во множество слоев шелка. Она отшатнулась, поняв, что это действительно я. В ее глазах показался ужас. Она бросила мне бумажные деньги и сделала несколько шагов назад, поскользнувшись на своем шлейфе.
— Мама! — я поспешила к ней и помогла ей подняться на ноги. Как она сумела увидеть меня? Неужели случилось чудо?
— Не подходи! — Она бросила мне еще денег, которые, толкаясь, тут же подобрали другие существа из загробного мира.
— Мама, мама!
Она опять начала пятиться, но я не отставала от нее. Наконец она прижалась спиной к стене усадьбы, выходившей на улицу. Мама смотрела по сторонам, надеясь найти пусть к спасению, но со всех стороны ее окружали духи, которые хотели получить больше денег.
— Дай им то, что им нужно, — сказала я.
— У меня больше ничего нет.
— Так покажи им это.
Мама протянула пустые руки, а затем полезла в складки платья, чтобы доказать, что у нее больше ничего нет, кроме пары ключей в форме рыбок. Измученные голодом призраки и духи отвернулись и поспешили к алтарному столику.
Я протянула руку и дотронулась до ее щеки. Она была мягкой и холодной. Мама закрыла глаза. Она дрожала от страха.
— Мама, как ты здесь оказалась?
Она открыла глаза и в замешательстве посмотрела на меня.
— Пойдем со мной, — сказала я.
Я взяла ее за локоть и подвела к углу нашей усадьбы. Посмотрев на землю, я увидела, что ни одна из нас не отбрасывает тени. Но я отказывалась в это верить. Я выгнулась, чтобы преодолеть угол и выйти к берегу. От меня не укрылось, что наши ноги не оставляют следов на влажной земле, а подол юбок не пачкается, но я закрыла сердце, чтобы не думать об этом. Но когда я увидела, что мама не может сделать и десяти шагов без того, чтобы не покачнуться, я смирилась с правдой. Мама умерла и бродила по земле, хоть и не знала об этом.
Мы подошли к беседке Любования Луной в саду, я помогла маме взобраться внутрь и последовала за ней.
— Я помню это место. Я не раз приходила сюда вместе с твоим отцом, — сказала мама. — Но тебе не следует здесь быть, да и мне пора возвращаться. Я должна выставить новогодние жертвенные дары. — На ее лице опять показалось смущение. — Но они предназначены для предков, а ты...
— Призрак. Я знаю, мама. Но это не Новый год. — Наверное, она умерла совсем недавно, потому что находилась в полной растерянности.
— Как же так? У тебя же есть поминальная дощечка. Твой отец сделал ее, хоть это и противоречит обычаю.
Моя дощечка...
Бабушка говорила, что я ничего не могу сделать, чтобы поставить на ней точку, но вдруг мама мне поможет?
— Когда ты видела ее в последний раз? — спросила я, стараясь говорить спокойно.
— Твой отец забрал ее с собой в столицу. Он никак не мог смириться с тем, что разлучился с тобой.
Я хотела рассказать ей о том, что произошло, но как я ни старалась, слова не выходили из моего рта. Я чувствовала себя совершенно беспомощной. Я на многое была способна, но это было выше моих сил.
— Ты совсем не изменилась, — заметила мама после долгой паузы, — чего не скажешь о выражении твоих глаз. Ты выросла. Ты стала другой.
Я тоже многое видела в ее глазах — горе, смирение и чувство вины.
Три дня мы оставались в беседке Любования Луной. Мы почти все время молчали. Ее сердце должно было успокоиться, чтобы она поняла, что умерла. Постепенно она вспомнила, как готовила угощение для голодных духов, и вдруг без сознания упала на пол кухни. Потом она стала ощущать две другие части ее души: одна ждала похорон, а другая путешествовала по загробному миру. Третья, которая была со мной, могла бродить по свету, но мама боялась выйти из беседки Любования Луной.