Влюбленная Пион - Лиза Си
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Но, сестра, им стоило бы побеспокоиться, — настаивала Гу Южэ. — Моя тетя часто говорила, что свобода женщин связана не с тем, где находятся их тела, а с тем, о чем они думают.
— Ее пример вдохновил всех нас, — согласилась Линь Инин, обводя рукой сидящих рядом с ней. Они были так не похожи на женщин моей семьи, бежавших за вожаком стаи с улыбками на лицах, потому что им больше ничего не оставалось делать, или на девушек, умерших от любви и собранных вместе наваждением, которое привело к их безвременной кончине. Члены общества Бананового Сада сами сделали свой выбор. Они не писали о бабочках и цветах, о том, чем любовались в своих садах. Они писали о литературе, искусстве, политике, о том, что они видели и что делали. Их слова призывали мужей и сыновей хранить верность старой династии. Они смело постигали глубокие чувства, даже печальные — одиночество рыбака на озере; тоску, посетившую мать, разлученную с дочерью; отчаяние девочки, живущей на улице.
Сочинительство сделало их сестрами и подругами. Чтение их произведений помогло связать воедино мысли и чувства женщин всей страны. Они искали утешения, признания, возрождения чувства собственного достоинства и привлекали к своим поискам других женщин, которые все еще жили за запертыми воротами или оказались там по прихоти маньчжуров.
— Почему рождение детей и домашние заботы должны удерживать нас от размышлений об общественной жизни и будущем нашей страны? — продолжила Линь Инин. — Женщина ценна не только тем, что выходит замуж и рожает сыновей.
Ты говоришь так, потому что хотела бы родиться мужчиной, — поддразнила ее Гу Южэ.
Моя мать дала мне образование, так зачем мне это? — возразила Инин. Она погрузила пальцы в воду, из-за чего на поверхности озера образовались легкие волны. — Теперь я сама стала женой и матерью. Но если бы я была мужчиной, мне бы удалось добиться большего.
Если бы мы были мужчинами, — откликнулась другая женщина, — маньчжуры, скорее всего, не позволили бы нам ни писать, ни публиковать наши произведения.
Я только хочу сказать, что сочинительство можно уподобить рождению детей, — продолжила Инин.
Я подумала о своем незаконченном комментарии. Может, он был для меня ребенком, которого я послала в мир живых, чтобы он связал меня с Жэнем? Эта мысль заставила меня вздрогнуть. Я не перестала любить его, но моя любовь изменилась, она стала глубже, словно вкус благородного вина или соленых овощей. Она была во мне, такая же постоянная, как вода, проделывающая свой путь к середине горы.
Но я не позволяла своим чувствам мучить меня. Напротив, я решила извлечь из них пользу. Если кто-нибудь не находил нужного слова, сочиняя стихотворение, я приходила на помощь. Когда Линь Инин начинала строку «Я чувствую родство...», я заканчивала: «с дождями и туманом». Месяц, окруженный облаками, прекрасен, но это зрелище также рождает грусть и напоминает нам о быстротечности жизни. Когда грусть охватывала нас, поэтессы вспоминали голоса потерянных, отчаявшихся женщин, которые писали на стенах во время Переворота.
— «Нет смысла в жизни, в сердце пустота. И каждое мгновение — море слез», — как-то процитировала Гу Южэ. Это стихотворение так точно описывало мою печальную участь!
Члены общества Бананового Сада могли шутить о том, что маньчжуры считают их никчемными, но они, несомненно, подрывали моральные устои общества. Сколько времени пройдет, прежде чем маньчжуры и их последователи сошлют всех женщин — начиная с тех, кто плавал по озеру в теплый весенний день, и заканчивая теми, кто читал, чтобы утешить сердце, — на вечное поселение во внутренние покои?
Материнская любовь
Три года я боялась навещать Жэня. Но близился праздник Двойной Семерки, и я стала чаще думать о Ткачихе и Пастухе и о том, как сороки построили мост, чтобы они могли встретиться в эту чудесную ночь. Может, нам с Жэнем тоже суждено воссоединиться? Мне казалось, что за это время я многому научилась и я не причиню ему вреда. Итак, за два дня до праздника Двойной Семерки и двенадцатой годовщины нашей с Жэнем первой встречи, я покинула остров Уединения и поплыла к горе Ушань, где находился его дом.
Я ждала у ворот, пока он не вышел из дома. Для меня он был таким же красавцем. Я наслаждалась его запахом, звуками голоса, его близостью. Не раздумывая, я села ему на плечи, чтобы следовать за ним. Он зашел в книжную лавку, а затем в гости к своим друзьям. Они долго разговаривали, и он стал беспокойным и тревожным. Он пил и играл всю ночь. Я шла за ним, когда он пошагал домой. С тех пор как умерла Цзе, в спальне ничего не изменилось. Цитра стояла на подставке в углу.
Ее духи, расчески и украшения для волос, лежащие на туалетном столике, запылились и покрылись паутиной. Жэнь долго не ложился спать. Он снимал ее книги с полки и перелистывал их. Думал он о ней или о нас обеих?
На следующий день Жэнь проспал завтрак, а проснувшись, провел день так же, как и вчерашний. В праздник Двойной Семерки, мой двадцать шестой день рождения, Жэнь все время находился рядом с матерью. Она читала ему стихи, наливала чай, гладила по лицу. Теперь я не сомневалась в том, что он не забыл меня.
Когда его мать уснула, Жэнь опять стал листать книги Цзе. Я вернулась на свое старое место на балке. Сожаление и раскаяние, связанные с Жэнем, Цзе и моей собственной жизнью, окатывали меня волна за волной. Я потерпела множество неудач, и мне было невыносимо смотреть на то, как мой поэт открывал то одну, то другую книгу, сокрушаясь о былом. Я закрыла глаза, чтобы не видеть эту печальную картину, и заслонила руками уши, не привычные к звукам живого мира, но не смогла заглушить шелеста страниц, напоминавшего о том, что мы с Жэнем потеряли.
Внизу раздался стон, и он пронзил мое тело. Я открыла глаза и посмотрела вниз. Жэнь сидел на краю кровати. Он держал два листочка бумаги, а открытая книга, в которой они находились, лежала рядом с ним. Я соскользнула вниз и села рядом. Он держал две страницы, которые Цзе коварно вырвала из нашей общей копии «Пионовой беседки». На них было написано, как был создан наш комментарий. Это было доказательство того, что мы с Цзе работали вместе. Я обрадовалась, но Жэнь не выглядел ни счастливым, ни умиротворенным.
Он сложил листы, засунул их в тунику и направился куда-то, несмотря на то что уже было поздно. Я сидела у него на плечах. Он шагал по улицам, пока не добрался до незнакомого мне дома. Его впустили внутрь и провели в комнату, где сидело много мужчин. Они ждали, когда их жены выполнят все положенные в день Двойной Семерки ритуалы и игры, чтобы начать пир. В воздухе носился дым и аромат благовоний, и сначала Жэнь никого не узнал. Но Хун Шэн, который был в доме племянницы Жэня в тот день, когда я отправилась на первую в своей жизни прогулку, встал и подошел к нему. Увидев, что Жэнь пришел не для того, чтобы принять участие в празднике, Хун Шэн взял масляную лампу и две чарки с вином, и мужчины вышли на улицу, проследовали к беседке и сели.