Призраки Фортуны - Дмитрий Полетаев

Если бы его вот так, напрямую спросили, что, собственно, он еще ожидает от судьбы, Николай Петрович и сам не смог бы объяснить. Служба его вроде как складывалась самым успешным образом. И перевод в столицу был тому весомым подтверждением.

«Жаль, что папенька не дожил до этого времени, а то порадовался бы старик за сына, который теперь все более и более направляется стопами его…» — не раз сокрушался про себя Николай Петрович. И все же тайные, неудовлетворенные желания не оставляли Резанова в покое. Правда, «тайными» они были более для других, нежели для него. Он-то прекрасно знал их причину. Рассказы Шелихова, мир, который он когда-то открыл ему, не оставляли Резанова. Чем выше и стремительней взлетал он по служебной лестнице, тем задумчивей становился. Все сложнее представлялось ему примирение своих противоречивых желаний. С одной стороны, ему хотелось во что бы то ни стало преуспеть, доказать всем и каждому, что он достоин занять самую высокую ступень в чиновничьей иерархии, с другой — его не оставляли мысли о путешествиях наподобие шелиховских, об открытии и обустройстве неизведанных земель, о покорении новых народов и о победоносном, подобно Кортесу, возвращении к родным берегам в ореоле славы и почета.

Как примирить в себе две стихии, такие же разные, как огонь и вода, Николай Петрович придумать не мог. Он понимал, что, наверное, «еще не пришло время», что «надо бы еще подождать», как любил наставлять его Державин. Однако годы шли, точнее, летели, Резанову шел уже двадцать восьмой год, а он не только не приблизился к решению насущных вопросов, но, как ему казалось, все дальше и дальше удалялся от осуществления мечты.

Прошел еще целый год, прежде чем Державин, решив, что ситуация при дворе сложилась вполне благоприятная, силовые альянсы «утряслись и расставились по ранжиру», наконец-то посчитал возможным перевести Николая Петровича непосредственно под свое начало, в личную канцелярию императрицы.

Глава одиннадцатая

Вундеркинд

Наше время. Москва. ФСВ

Мать первая столкнулась с необычными способностями Даши, когда обнаружила, что дочь с неподдельным интересом читает ее учебник дифференциальных уравнений. В то время Даше было всего пять лет. Как потом признавалась Светлана Михайловна, сама она, будучи студенткой заочного института, неоднократно пыталась вникнуть в этот материал, чтобы сдать экзамен, но безуспешно. Вполне возможно, что эти проклятые «дифуры» грезились ей в тот момент, когда она, закусив губу, чтобы своими стонами не разбудить притаившихся за фанерной перегородкой соседей, зачинала Дашу.

Как бы там ни было, но увесистый серый том казался дочери наполненным таким же волшебством, как и сборник сказок Андерсена. И то, что для Светланы Михайловны было сущим наказанием, для дочери стало выражением той гармонии мироздания, которую она пыталась постичь бессонными ночами и которой ей так не хватало в реальной жизни.

Краткость и безапелляционность математических формулировок поразили девочку. Даша внутренне немного поморщилась, когда позднее, в семь лет, обнаружила, уже из учебника физики, что одна из функций ее любимых дифференциальных уравнений заключалась всего-навсего в том, чтобы описать тот или иной закон окружающей ее природы. Ей казалось, что приложение к материальному миру ограничивало первозданный, бесконечный потенциал чисел. К тому же ее чрезвычайно удивило утверждение, что «масса материальной точки полагается постоянной во Времени и независящей от каких-либо особенностей ее движения и взаимодействия с другими телами». [21]Без всяких объяснений, всего лишь манипулируя в уме бесконечными комбинациями чисел и функций, Даша пришла к выводу, что «дяде», который это сказал, забыли объяснить самое главное. Что инерциальные системы, в которых описывалось поведение ее любимой «материальной точки», конечны! А так как время бесконечно, то они не могут и не должны быть взаимосвязаны. Или, по крайней мере, эта связь должна быть относительной.

Поскольку физики в ее классе еще не было, Даша обратилась с этим чрезвычайно взволновавшим ее вопросом к преподавателю физики в старших классах Натану Исааковичу Иванову. «Пе'гедо мной стояло бледное, почти пгоз'гачное существо, — рассказывал, слегка грассируя, Натан Исаакович в интервью прессе, — этакая Снегугочка из гуской сказки, с двумя большими голубыми бантами и такими же ог'гомными голубыми глазами и оспа'гивала второй закон Ньютона!»

Но это было уже потом, когда Даша, защитив в двенадцать лет докторскую диссертацию, стала знаменитостью, сначала Новосибирского академгородка, а потом и всей страны. А пока бедному Натану Исааковичу надо было как-то реагировать на вопрос этого, в общем-то, «оча'говательного ‘гебенка». И Натан Исаакович принял тогда единственно правильное решение — вызвал в школу родителей.

С этого все и началось. Когда после повторных тестов и экзаменаций, имевшихся под рукой, «специалисты» военного городка № 4 пришли к выводу, что девочка, безусловно, вундеркинд, мать взяла свое укутанное в шерстяные платки дитя и поехала в Новосибирск. Отец не возражал. В то время он уже начал сильно выпивать, и отъезд «женщин» его устраивал. Мать к нему так и не вернулась, и Даша его больше никогда не видела.

Живя погруженной в свои функции и числа, Даша не сразу заметила, как рухнула та страна, которую она так и не успела познать, но благодаря безмерной любви которой к физике и физикам Даша смогла «выбиться в люди». Не заметила она, как началась новая эпоха. Входили в жизнь другие ценности. Институт теоретической физики Академгородка, куда Дарью пригласили работать, пустел на глазах. Брошенное на съедение волчьим законам «новых рыночных отношений» поколение старых ученых стремительно вымирало. Поколение новых еще более стремительно выезжало. «Хозяева» жизни тоже поменялись. Ими становились люди, для которых понятия о моральных ценностях были полностью заменены на материальные. Приватизировалось все, что могло приватизироваться. Заводы, фабрики, институты, люди и даже мозги.

Когда руководство института, в котором работала Даша, сменил какой-то общественный фонд во главе с бывшим секретарем горкома комсомола, Даша впервые столкнулась с «проблемой». К своему удивлению, она оказалось красивой. Худоба, из-за которой вечно переживала ее мать, все время пытаясь чем-нибудь накормить дочь, стройные длинные ноги и, главное, рост вдруг оказались необыкновенно востребованными. С безапелляционной наглостью нового времени к Даше все чаше стали приставать на улице молодые люди. Какие-то бесконечные «продюсеры» и «режиссеры» реклам, «директора» театров мод, модельеры, фотографы и даже взрослые женщины, пытавшиеся заманить ее на приватный разговор, чтобы объяснить, «сколько она теряет в своей жизни», казалось, преследовали ее по пятам. Когда же Дашу вызвал к себе новый «фондовый» руководитель института и прямо предложил Даше годовую зарплату за десять дней, которые она должна была провести с ним на Мальдивах, Даша поняла, что пора что-то предпринимать.