Призраки Фортуны - Дмитрий Полетаев

Ситуация после крымского путешествия императрицы развернулась таким непредсказуемым манером, что с тех пор уже не Зубов, а Салтыков ездил к своему бывшему управляющему на прием.

Глава седьмая

Начало конца

1792 год. Санкт-Петербург

Пожалуй, еще никогда на Екатерину не обрушивалось столько несчастий и неудач, сколько ей пришлось пережить за последние годы. Годы переломные и с точки зрения цикла календарного — последнее десятилетие уходящего XVIII века, и с точки зрения цикла жизненного.

Год 1789-й, год своего шестидесятилетия, Екатерина Алексеевна встретила спокойно. Без истерик и заламываний рук, свойственных женщинам в свете неумолимо надвигающейся старости. Петербургское высшее общество в череде бесконечных фейерверков, маскарадов и бальных ассамблей самозабвенно билось в затяжном праздновании юбилея любимой государыни.

И то, шутка ли сказать, правление Екатерины приближалось к тридцатилетней отметке. За это время целое поколение родилось, повзрослело, встало на ноги и обзавелось собственным потомством, а она все царствовала. Как всегда в подобных случаях, всем казалось, что век, который поначалу в угоду ей, а затем и по праву прозвали «золотым», будет нескончаем. Что эпоха благоденствия, волной подхватившая бревенчатый и аляповатый российский ковчег, так и будет нести его к берегам достатка и островам благополучия. И действительно, оглядываясь назад, можно согласиться, что, пожалуй, никогда еще Россия не поднималась до таких высот, каких достигла тогда, в конце XVIII века. И все это было заслугой императрицы. Именно она, вслед за Петром, умудрилась вытащить страну из сумрака сонного прозябания и усадить за «стол европейских народов». Да так, что всем пришлось не просто потесниться, а с опаской и подозрением косясь на широкий зад восточного соседа, на занятое им место уж более не посягать.

Надо отдать должное, императрица для своих лет выглядела неплохо. Матовая, ухоженная кожа ее лица благодаря полноте оставалась в меру натянутой и практически без морщин, сияя фарфоровой белизной и лишь на щеках подсвечиваясь легким здоровым румянцем. И все же…

И все же именно этот год явился критическим и в ее здоровье, и в настроении, и, главное, в том, что мы, не в силах иногда подобрать более точное определение, называем жаждой жизни. Именно в этот год всегда ненасытное ее желание — жить, вершить, достигать, совершать, впечатлять, царить — не просто пошатнулось, но сотряслось до самого своего основания!

Великая французская революция явилась для Екатерины шоком, пожалуй, даже большим, чем для самих французов. Все, на чем зиждились ее жизненные устои, принципы, миропонимание, все, чему она тайно преклонялось и даже завидовала и к чему неудержимо стремилась, — те идеалы абсолютизма и вместе с тем просвещения, которые она всю жизнь поддерживала и которые вдохновляли многие ее собственные деяния, — все рухнуло, превратившись в груду битого кирпича на месте некогда «неприступной» Бастилии!

Отношения России и Франции никогда не были завидными, а в последние годы вообще превратились в открытую вражду. Екатерина не скрывала своего презрения к Людовику XVI, в первую очередь потому, что тот упорно не хотел замечать возрастающей роли России, а также личные успехи самой «просвещенной монархини». Спесиво выпятив нижнюю губу под своим длинным бурбонским носом, Людовик, как жаловалась Екатерина в письме Дидро, все еще полагал, что «под окнами нашего дворца гуляют медведи». Но более всего, конечно же, Екатерина не могла простить Франции ее поддержку Турции — этого главного врага России и основного камня преткновения на пути к истинному господству в Европе. И все же, несмотря ни на что, французская монархия, точнее, французский просвещенный абсолютизм как модель правления был своего рода идеалом, к которому тайно стремилась российская государыня. И нет ничего более болезненного, чем лицезреть, как твои идеалы на глазах рассыпаются в прах.

Как бы там ни было, но то ли по причине сильных нервных расстройств, то ли просто так совпало, но к концу восьмидесятых годов Екатерина вдруг почувствовала студеное дыхание осени своей жизни. Могучий организм могучей женщины вдруг стал давать сбои, и именно там, где она менее всего ожидала. У Екатерины вдруг начались проблемы с желудком, с пищеварением. Стали отекать ноги. По утрам она долгое время не могла «собрать себя», чтобы не только приступить к делам, но и просто подняться. В этих новых для себя переживаниях Екатерина, старчески шаркая отекшими ногами, кое-как перешагнула в годы девяностые. Она надеялась, что, может быть, они будут снисходительны к стареющему, натруженному организму, однако оказалось, что именно девяностые и добили ее окончательно.

Очередная затянувшаяся война со шведским королем уже давно не радовала. Было успешно начавшаяся, к середине года она закончилась ничем в полном смысле этого слова. Точнее, в его полной бессмыслице. После тяжелых потерь с обеих сторон враждующие страны после второго Рочесальмского сражения подписали Верельский мирный договор, по которому как претензии, так и территориальные споры двух держав возвращались в довоенные рамки. Другими словами, сотни тысяч человеческих жизней и миллионы рублей оказались бесполезно сожженными в ненасытной топке войны.

Но истинный удар готовил Екатерине год 1791-й. Если 1789-й впервые пошатнул ее морально-нравственные устои и идеалы, когда она на примере Франции убедилась в необузданной и всесокрушающей силе «просвещенных масс», а 1790-й подлил масла в огонь, усилив раздражение и выведя вопросы здоровья в число первостепенных, то 1791-й разрушил все то, что имело для нее, как оказалось, жизненно важное значение. Этот год сокрушил Екатерину как женщину и оставил ее настолько разбитой, настолько поверженной в прах, настолько несчастной и обездоленной, что пройдут многие месяцы, прежде чем она найдет в себе силы вновь подняться и хоть как-то оправиться от этого удара.

В 1791 году Екатерина потеряла Потемкина.

Разбитой, испуганной и состарившейся встретила она последнее десятилетие уходящего века. Могильным холодом повеяло в ее опустошенной душе.

Глава восьмая

Коллежский асессор

1792 год. Санкт-Петербург

Несмотря на все старания Державина, добровольная «псковская ссылка» Резанова растянулась на годы. Прошли долгие пять лет, прежде чем что-то стало меняться в остановившейся жизни Николая Петровича. Очарование провинциальной жизнью, охватившее его в первое время, прошло, размеренная монотонность вскоре сделалась настолько нестерпимой, что Николя был близок к отчаянию. Точнее, Николя уже более не существовало. Он «закончился» в тот самый день, когда юный Резанов принял решение уйти из армии и попробовать «выстроить свой карьер» на гражданской службе. В немалой степени этому способствовало открытие той, совершенно незнакомой ему России, которую привнесли в его жизнь рассказы сибирских купцов Шелихова и Голикова.