Призраки Фортуны - Дмитрий Полетаев

Отец ее был военный, и семья часто переезжала. Каждое новое место службы отца, по каким-то непостижимым законам военного ведомства тогда еще единой страны, было северней и соответственно холодней предыдущего. Что в таком климате — с промозглым от холодных дождей коротким летом и бесконечной морозной зимой — могли делать военные, с кем воевать и кого охранять, маленькая Даша не понимала. Да, честно говоря, и не пыталась. Вечно закутанное в шерстяные платки, вечно с насморком и хроническим авитаминозом, это хрупкое и прозрачное существо втайне от всех вело такую интенсивную внутреннюю жизнь, о которой вряд ли кто догадывался.

Девочка росла молчаливой и застенчивой. Городки, похожие друг на друга и мелькающие за двойными стеклами вагонных окон в моменты переездов семьи Шурановых, обычно не имели даже названий. Они обозначались цифрами. Иногда двузначными, иногда трехзначными, а иногда и с буквами. Когда Даша была маленькой, она считала, что так и должно быть, и очень удивилась, когда позднее узнала, что чаще всего города имеют названия.

Поэтому с самого начала Даша относилась к числам совершенно особо. Для нее они имели свои конкретные очертания, цвет и даже запах, вызывая ассоциации, которые Даша и пыталась постичь.

С детства у нее начались проблемы со сном. Она спала не более трех часов в сутки, доводя мать до зомбиобразного состояния. Когда же Даша немного подросла, она, сжалившись над родителями, научилась скрывать бессонницу, лежа в кровати тихо и с закрытыми глазами. Но сон к ней так и не вернулся.

Таким образом, «на руках» у девочки оказалось гораздо больше свободного времени, чем было отпущено обычным людям, и надо отдать ей должное, Даша этим в полной мере воспользовалась. Девочка рано научилась читать. Но еще раньше — считать. Считать совершенно особо. Не так, как все. Лежа с закрытыми глазами, она проделывала в уме такие сложные операции с числами, для которых другому человеку потребовались бы горы бумаги.

Так как гулять на улице зимой из-за вечного мороза и тьмы было не совсем удобно, сосредоточенная работа мышления продолжалась безостановочно. Летом этому способствовали еще и частые дожди в сочетании с бесконечным световым днем. Когда в полночь солнце, так и не скрывшись за горизонтом, начинает свое восхождение к новому дню, — согласитесь, какой уж тут сон! Тут и нормальному человеку заснуть будет сложно, что уж говорить о Даше, которая «нормальной» никогда не была.

Оглядываясь назад, можно было бы предположить, что климатические условия, в которых росла Даша, возможно, усилили ее «отклонение», что впоследствии привело к необычным результатам. Но с научной точностью мы это утверждать не можем, так как Дашин случай оказался настолько уникальным, что достаточного количества данных, которые подтверждали бы или опровергали это предположение, просто не существует. Ибо, как на самом деле происходит формирование мозга гениев, остается пока тайной, покрытой мраком.

В общем, как бы там ни было, но мозг, который у ребенка и так-то, как губка, молниеносно впитывает новую информацию, у Даши в условиях почти круглосуточного функционирования развился необычайно.

Глава 10

Кабинет-секретарь

1792 год. Санкт-Петербург

Ценя новое назначение и особенно то положение при дворе, которое оно с собой несло, Гавриил Романович Державин, однако, к «письмоведению» склонен не был. Его натура рвалась к творческой деятельности. Сочинить оду или пьесу — это пожалуйста! А вот разбирать целыми днями чьи-то письма — увольте! Поэтому, когда Резанов, не нарадовавшийся от переезда в столицу, рьяно взялся помогать своему крестному в его делах, Державин вздохнул с облегчением. Все складывалось чрезвычайно удачно. В точности как было ими задумано. Почти…

Державин не был бы придворным, достигшим того положения, в котором он сейчас находился, если бы имел короткую память. Гавриил Романович прекрасно помнил о той пикантной ситуации, в которой однажды оказались его крестник и светлейший князь Платон Александрович Зубов. Поэтому, как ни хотелось Державину побыстрей утвердить Резанова своим помощником, о его прямом назначении пока не могло быть и речи. Зная ревностное отношение Платона к своему исключительному положению, Державин понимал, что сталкивать их сейчас не только преждевременно, но и опасно. Причем в первую очередь опасно для Резанова.

«Войди Николай Петрович в секретариат сейчас, встреча его с Зубовым была бы неизбежной», — не без оснований подводил итог своим размышлениям Державин. Видя, как Платон отправил в южную действующую армию своего младшего брата Валериана только потому, что императрица стала проявлять к нему повышенное внимание, Державин, припоминая, как бесила Зубова вынужденная близость к императрице капитана ее гвардейцев, решил с прямым назначением крестника к себе в помощники пока повременить.

Таким образом, охраняя интересы Резанова да и не в последнюю очередь свои собственные, Гавриил Романович для начала выхлопотал для своего протеже место начальника канцелярии у вице-президента Адмиралтейств-коллегии графа Чернышева. Что было достаточно «близко» и ко двору, и к делам самого Державина и в то же время излишнего внимания не привлекало. Так что пока все складывалось чрезвычайно удачно. Сферы, в которых парил светлейший князь Платон Александрович и в которых пролегали делопроизводственные пути Николая Петровича, пересечься никоим образом не могли.

Точнее, не должны были…

От переезда в столицу радости Резанова не было предела. Он весь погрузился в новую работу, привнеся в нее свойственные ему организованность и порядок. Любимым занятием Николая Петровича стало теперь по окончании присутственного дня пройтись по Адмиралтейской набережной, слушая крики чаек и часами взирая на лес мачт толпящихся на рейде кораблей. С замиранием сердца следил он за тем, как паруса очередных «счастливцев», отправлявшихся к неведомым берегам, наполняет ветер странствий. В эти минуты сердце Николая Петровича нещадно щемило, на глаза наворачивались слезы — не то от восторга, не то от пронизывающего ветра невского рейда, и он, устремив затуманенный взор в серое низкое петербургское небо, беззвучно повторял одну и ту же фразу: «Когда же?»

Если бы его вот так, напрямую спросили, что, собственно, он еще ожидает от судьбы, Николай Петрович и сам не смог бы объяснить. Служба его вроде как складывалась самым успешным образом. И перевод в столицу был тому весомым подтверждением.