Обрученные грозой - Екатерина Юрьева

«Конечно, он уйдет, уйдет навсегда, и если и вспомнит меня когда, то с отвращением и досадой, — обреченно думала она. — Ах, зачем, зачем мы встретились, зачем я полюбила его, зачем пробудила в нем желание и вошла в его объятия? Ведь знала — знала же! — что не смогу дать ему ничего, кроме разочарования? На что надеялась, зачем играла с огнем, зачем дала ему возможность убедиться в моей несостоятельности?.. Все, теперь все кончено, и больше никогда, никогда он не посмотрит на меня…»

Палевский зашевелился и встал с кровати. Докки проводила взглядом его темный силуэт, душа ее тревожно и больно сжалась, на глаза навернулись слезы, и тут с ней случилось то, чего она никогда не могла позволить себе при муже: она заплакала. Заплакала беззвучно, горько, мучительно. Слезы накапливались в уголках ее глаз, переполняли их и бежали, катились соленым потоком по вискам, волосам — вниз, на подушку. Она закусила губу, чтобы ее страдание случайно не вырвалось наружу, закрыла глаза, чтобы не видеть, как он уходит, и только молила про себя, как когда-то: «Не терзай меня, оставь одну, чтобы я могла свободно выплакать свою боль…» Но одновременно — в самом потайном уголке своей души — она умоляла его остаться, не покидать ее и знала, что этим чаяниям не суждено сбыться.

Она слышала, как он ходит по комнате, и представляла: вот он собирает свои вещи, одевается… Но вместо ожидаемого шороха одежды, раздался плеск воды в чане, а потом он подошел к ней и влажным полотенцем стал обтирать ее тело — там, где было липко и стыдно. Ей оставалось только надеяться, что в темноте он не заметит ее слез, и хотя ей было бесконечно неловко и даже неприятно выносить эти его прикосновения, она покорно терпела их, не вырываясь и не понимая, зачем Палевский это делает и почему он еще здесь.

«Неужели он хочет унизить меня еще больше, чем я уже унижена?» — пыталась понять она. И когда он вновь отошел, Докки решила, что он все же уйдет, и вновь начала мысленно заклинать его об этом.

Но он не ушел. Он вернулся к ней и лег рядом, а его руки обхватили ее и прижали к своей груди. От неожиданности она вздрогнула, а Палевский губами собирал ее слезы, осушал ее лицо, целовал глаза. И она не выдержала его нежности и теплоты и самым постыдным образом — навзрыд — расплакалась в его объятиях. Слезы душили ее, выплескивались наружу, она содрогалась в рыданиях, будто стремилась излить из себя весь ужас своего замужества, годы одиночества и оплакать предстоящую ей пустую и беспросветную жизнь. Он же шептал ей какие-то ласковые слова, баюкал в своих руках и прижимал к своему сильному и надежному телу, пока она не выплакалась и не затихла.

Когда Докки успокоилась, ей стало невыносимо стыдно за свои слезы и за проявленную так некстати слабость. «О, Господи, — думала она, прильнув к груди Палевского и уткнувшись лицом ему в шею. — Что он теперь будет думать обо мне? Я не смогла дать ему наслаждения и к тому же устроила истерику… А он не ушел… Как мне хорошо с ним!.. Это чудо, что здесь… Но почему он не ушел? Почему остался и почему так терпелив со мной?..»

Вопросы мучили ее. И она боялась, что у него тоже есть вопросы и он начнет их задавать. Но Палевский молча касался губами ее волос, гладил ее спину и плечи под кофтой, которая задралась уже почти до самой шеи. Докки же была готова лежать, вот так прильнув к нему, хоть целую вечность.

Наконец он пошевелился и чуть отстранился. Она испуганно вцепилась было в него, но, как оказалось, он всего-навсего захотел стянуть с нее кофту — и сделал это довольно ловко, после чего перевернул и прижал Докки спиной к своей груди, вновь крепко обхватив руками.

— Так почему вы сбежали от меня из Вильны? — вдруг спросил он.

Докки растерялась.

— Э… Я не… — начала она и запнулась, не зная, что ему сказать и вообще как себя теперь с ним вести и что говорить.

— Сбежали, сбежали, — он нежно откинул спутавшиеся пряди волос с ее лица и шеи, целуя и легонько покусывая ее кожу.

— Мне нужно было поехать в имение, — пробормотала Докки. От его прикосновений мысли ее разбегались, и она не могла сосредоточиться на разговоре. Те места, до которых он дотрагивался, начинали гореть, внутри же все таяло.

— Это вы можете рассказывать другим, — Палевский чуть сдавил зубами мочку ее уха, отчего у нее перехватило дыхание. — Вы исчезли на следующий день после того, как я поцеловал вас.

«И после того, как в Вильне появилась графиня Сербина с прелестной Надин», — подумала она и вновь напряглась. Он это почувствовал и легонько сжал ее.

— Вы — маленькая глупышка, — сказал он ласково. — Вы испугались себя и меня и сбежали, чтобы я не мог достать вас.

Едва Докки подумала, что при желании он мог ее найти, Палевский, будто прочитав ее мысли, добавил:

— У меня не было возможности покинуть корпус, а потом началась война. Я надеялся только на то, что у вас хватит ума держаться подальше от военных действий.

В его голосе послышался упрек, и она поспешила ответить:

— Я объяснила вам, как оказалась на этой дороге.

— Разве? Вы больше отмалчивались. Впрочем, не вовремя затеянная поездка в Петербург привела вас ко мне, и с моей стороны было бы грешно на это жаловаться.

Его рука медленно заблуждала по ее обнаженному телу, и Докки казалось невероятным, что она все еще лежит в его объятиях и даже не чувствует себя слишком смущенной. Ее невероятно обрадовали, хотя и удивили его последние слова, свидетельствующие, что ему по-прежнему приятно ее общество, несмотря на разочарование, которое он, несомненно, должен был испытывать после неудачной попытки их близости. Но едва она расслабилась от этой мысли, как он спросил:

— Вам было больно?

Ей было неловко говорить об этом, но он имел право знать.

— Нет, — тихо сказала она. — Вы не причинили мне боли.

— А с вашим мужем?..

— Да, — ее вновь начало охватывать оцепенение.

Он что-то пробормотал и сильнее прижал ее к себе.

— Он был груб с вами?

— Он был… — она начала говорить, но замолчала, не в силах рассказать ему, какой ужас и какую боль испытала в первую брачную ночь. И почему после этого не могла переносить близость с мужем.

— Он был неприятен мне, — прошептала она.

— Он бил вас?

— Да, — чуть слышно сказала Докки — ей было стыдно признаваться в этом.

Палевский вздохнул, и она почувствовала, как затвердели его мышцы.

— Почему вы вышли за него замуж? — спросил он наконец.

— Я… Я не хотела становиться его женой, — ответила она. — Меня заставили.

— И поэтому вы все эти годы провели в одиночестве?