Пантелеймон Романов - Пантелеймон Сергеевич Романов

Все оставили разговоры и подобрались, как подбираются в церкви, когда кончается проповедь и начинается опять богослужение.

— Ну, так вот: никто вашей церкви касаться и не воображает, а требует только, чтобы составили списки, кто верующий. А то, может, тут и верующих никого нет.

— Как это нет. Все верующие.

— Что ж мы, басурмане, что ли?

— Нас только со счета сбросьте, — сказали молодые.

— Да уж об вас не толкуют. Об вас давно черти плачут.

— А коли все верующие, так пишите заявление, — сказал председатель, — что хотите иметь церковь, и подписывайтесь.

— Что ж ее иметь, когда она у нас есть.

— Для порядка, чертова голова. Вы налог за нее прежде платили в консисторию?

— Платили. Ну?..

— Ну, вот и ну… и теперь надо платить. Вот вам лист, тут напишите заявление и ответьте на вопросы, когда подписываться будете.

Все замолчали и, приподымаясь на цыпочки, заглядывали через плечи других на переданный лист, который лежал на первой от председательского столика школьной парте.

— А какие вопросы-то?

— Там увидите. Заявление пиши сверху, — сказал председатель сидевшему на первой скамейке малому с нечесаными вихрами, в старом полушубке с новыми рукавами.

— Бумаги не хватит, тут все не упишутся, — сказал малый.

— Не хватит, еще дадим. Пиши: «Заявление… Мы, нижеподписавшиеся, составляем из себя группу верующих, на основании чего представляем список о желании иметь церковь…»

— Постой, скоро дюже, — сказал вихрастый малый, не поднимая головы от бумаги.

— А ты не очень разрисовывай-то… «иметь церковь для отправления религиозных богослужений». Ну, кто верующий, подписывайтесь. Да еще: «обязуемся содержать на свой счет и платить причитающиеся налоги».

Никто не двигался.

— Чего подписываться, когда тебе русским языком говорят, что все верующие, черт! — крикнул печник с своего места.

— Вот и подписывайся иди, когда верующий. А то кричишь больше всех, а толку нет.

Все быстро оглянулись на печника.

Одну минуту он колебался, потом с ожесточением плюнул и стал пробираться с шапкой в руке через толпу, одним плечом вперед.

— Ну, где тут.. — сказал он, положив шапку на лавку и засучив рукав поддевки.

— Вот отседа, — показал вихрастый малый и передал ему ручку.

— Расписался?

— А то что ж…

— Постой, куда идешь-то?.. Отвечай теперь на вопросы, — сказал председатель.

Печник остановился и посмотрел вполуоборот на председателя.

— На какие еще вопросы?..

— Сколько у тебя душ?..

— Четверо, ай не знаешь?..

— Земли сколько?

Ближние от стола молча посмотрели друг на друга.

— А земля тут при чем? — сказал после некоторого молчания Иван Никитич.

— Для порядка, вот при чем.

— Четыре надела… Ну. что будет дальше?

— Коров сколько?

— Ах, нечистые… — послышался тревожный голос.

Печник молчал. Все замерли. Вдруг он взял шапку с лавки и, утерев рукавом капельки выступившего пота, ни слова не сказав, пошел к печке.

— Куда пошел-то?.. Коров сколько? 1Ъвори!

— Две коровы… — отвечал печник, не оглядываясь и идя на свое место под устремленными на него взглядами.

Все смотрели на него так, как смотрят на проигравшегося в пух человека, идущего от игорного стола к выходу.

— Зачем же это коров-то? — послышался тревожный голос.

— Для сведения. Может, ты берешься содержать церковь, а у тебя ни черта нету.

— А много на нее нужно-то?

— Миллионов по десять с человека. — сказал председатель.

— По гривеннику, значит, — не много… Зачем же тогда корову-то всю описывать?

— А что ж, мы хвосты, что ли, одни будем описывать? Ну, подходи следующий, кто там…

Но те, к кому обращались, или в это время не туда смотрели и не видели, что это им говорят, или не слышали.

— Петр Степаныч, записывайся, на крылосе ведь поешь.

— Мать честная, уж поименно пошли выкликать…

— Эй, не выходить там! Когда кончится, тогда можете, — крикнул председатель, поднявшись со стула и глядя через головы к двери, которая вдруг стала каждую минуту отворяться и затворяться.

— Не выходить, дьяволы! — крикнул вдруг в какой-то ярости от печки молчавший все время печник. — Христопродавцы!..

На него все посмотрели опять с тем же выражением скрытого любопытства и сострадания, избегая встречаться с ним глазами.

— Ладно, — сказал вдруг громко Прохор Степаныч, стоявший в середине. И, махнув рукой, стал продираться через толпу к столу.

— Господи, не боится… — сказал бабий голос в задних рядах. За Прохором Степанычем вышел Сема-дурачок, за которого по неграмотности расписался вихрастый малый, А он сам в это время стоял перед столом, держа шапку у груди, и, улыбаясь, оглядывался по сторонам, как будто его чем-то отличили.

Но у него не было ни коров, ни овец — ничего.

— Кончили, что ли? — спросил председатель. Все молчали и оглядывались друг на друга.

— Из пятьсот душ — верующих только три человека, один процент, и того не будет, — сказал председатель, посмотрев в бумагу через стол.

— Ежели бы все записались, тогда бы отчего не записаться, — говорили между собой в толпе, — а то попадешь не хуже Ивана Никитича.

— Главное дело, прямо, не говоря худого слова, за корову уж цепляются.

— Обдерут…

— Да… а они здорово попали. Где ж им двум справиться. Сема не в счет. У него, окромя души, ничего и нету, да и та убогая.

— Это что там?.. Ну, скажем, ты запишешься четвертым. Опять же только четверо.

— Только один из всех и постоял, как следует, не сдался. Пошли ему, господи, — говорили старушки про Ивана Никитича. — За одно это все грехи простятся.

— Церковь остается за вами, — трое граждан являются ответственными.

Все стали расходиться, стараясь пройти подальше оттого места, где стоял печник.

— Продали, сукины дети, со всеми потрохами, — сказал печник.

Когда председатель с книгой шел домой, за церковью, в темном переулке, вышли ему навстречу одновременно две фигуры, одна с правой стороны, другая с левой.

Это оказались печник и Прохор Степаныч.

— Тьфу ты, черт, испужали до смерти. Чего вам?

Печник хотел что-то сказать, но, увидев перед собой Прохора Степаныча, ничего не сказал.

Прохор Степаныч тоже хотел что-то сказать, но, увидев перед собой печника, закусил губы и ничего не сказал.

Потом вдруг оба в один голос спросили:

— Домой, что ли, идешь?

— А то куда же…

— Косить-то завтра начинать будешь?.. — опять в один голос спросили оба и с ненавистью взглянули друг на друга.

— Надо начинать.

— Так… погода подходящая. Ну, надо домой идти, — сказал один, но не шел, точно чего-то выжидая.

— Ну, ладно, я пойду, — сказал другой, но тоже не шел и раздраженно косился на первого.

Дошли до председательской избы, постояли и разошлись, завернув один за один угол, другой — за другой.

Печник, зайдя в сарай, домой