Клеймо красоты - Елена Арсеньева

Как странно… как странно, что она не испугалась, не закричала, даже не вздрогнула. Она только удивленно приоткрыла рот, и если не спросила глупо: «Откуда ты знаешь, как меня зовут?» – то лишь потому, что в горле вдруг пересохло.

Павел глубоко, с наслаждением вздохнул.

– А ты меня в самом деле не узнала, да? Конечно, нет, ты же моего лица не видела ни разу. Выходит, оба друг друга не признали, вот весело, правда?

Ирина механически кивнула. Рука, стиснутая Павлом, медленно холодела, как будто попалась в ледяные пальцы смерти. Ну что ж, в этом что-то было…

– Меня зовут Станислав Торопов, – буркнул Павел. – Но чаще называют просто – Стас. Слышала такое имя? Ого, как ручонка напряглась… конечно, слышала! Небось Виталя наболтал? И ты тоже поверила, что это Сергей? Нет, это я. Но и Сергей тоже не лыком шит, знаешь ли! Кто вы, доктор Зорге? Мент, какой-то капитанишка из райотдела, так, мелочовка.

Ирина прикрыла глаза. Внезапно, как боль, как удар, пришло воспоминание, где́ она на самом деле видела Сергея. Вот Катерина Старостина сидит в кабинете райотдела, капитан и Асипов наперебой спрашивают: «Как это вам в голову пришло? Ведь это страшный риск!» В эту минуту на пороге появляется высокий парень, недоверчиво вглядывается в Катерину, смешно ерошит волосы надо лбом и исчезает. Потом, когда ее провожали домой, она снова видела его – мелькнул в коридоре, свернул на лестничную площадку, но была слишком замотана, перепугана, чтобы узнать. И теперь не узнала. Влюбилась в него с первого взгляда, а узнать…

Или не с первого? Первый был там, в кабинете. Второй – в коридоре. А на дороге, где Сергей и остальные дрались с Виталей и Змеем, – уже третий или даже четвертый. Но это не важно. Не важно, что, вспомни Ирина его раньше, она избавила бы себя от множества страданий. Важно другое: Сергей – это не Стас Торопов. Не Псих! Какое счастье!

Облегчение, испытанное ею, было почти невыносимым. Ирина почувствовала, что слезы так и катятся к глазам. Всхлипнула, пытаясь подавить их, но все было бесполезно – и она захлебнулась в коротких, блаженных рыданиях, на какое-то время забывшись в них так, что весь остальной мир как бы перестал для нее существовать. Правда, это блаженное отрешение от реальности длилось очень недолго.

– Не надо, не плачь… – с болью сказал кто-то рядом, и Ирина ощутила рядом Павла. Вздрогнула в запоздалом ужасе, приходя в себя.

– Не дергайся, я тебя не трону, – сказал он угрюмо. – Лежу тут и сам себе удивляюсь. Для меня убить человека – раз плюнуть, а на тебя рука не поднимается. Может, вся штука в том, что мне в жизни еще никто жизнь не спасал? А ты… Если бы ты не пришла, я бы, наверное, уже подыхал там, на кольях. Ирония судьбы, а? Я ведь, когда сюда ехал, не столько думал искать староверскую захоронку, сколько тебя найти рассчитывал. Мыслил, обязательно ты должна была ринуться в Вышние Осьмаки, уж слишком много эта дура Оксана тебе выболтала!

– Оксана? – хриплым от слез голосом повторила Ирина. – Ты, это ты ее…

– Ну конечно, – кивнул Псих. – И ее, и старуху. Но больше всего мне хотелось убить тебя. Уговаривал себя всю дорогу сдержаться, не стрелять в тебя сразу, как только увижу. А вместо этого…

Он вдруг рассмеялся – сначала тихо, потом громче, громче и наконец зашелся в неостановимом, истерическом хохоте, чем-то схожем с рыданиями, которые недавно поразили Ирину…

– А вместо этого влюбился, ты представляешь? – задыхаясь, с трудом выговорил наконец Псих. – Увидел, как ты по дороге бежишь, вся такая тоненькая, словно вообще бесплотная… солнце тебе светило в спину, и волосы сияли, как бледное золото… Ох, Ирка!

Он вдруг перевернулся, навис над ней и слепо зашарил губами по шее, по щеке, подбираясь к губам.

Ирина не закричала, не отпрянула, даже не вздрогнула – лежала неподвижно, как мертвая, только грудь ее начала часто-часто вздыматься от вновь накативших рыданий.

– Да ладно, не трясись. – Псих отстранился. – Не трону, сказал же. Ох, Ирка, Ирка, какая же ты красивая… была!

Это слово было как горсть земли, брошенная на гроб. Ирина почувствовала, что вздох замер у нее в груди ледяным комом.

– Ирония судьбы – вот как это называется. Любит она шутки шутить! Древние греки это понимали, как никто другой, стоит только Еврипида почитать или Овидия. А мы забыли, что все, что происходит с нами, не более чем шутка судьбы.

Ирина смотрела на него широко открытыми, остановившимися глазами.

– Чего молчишь? – спросил Псих с долей обиды. – Удивляешься, что это я такое говорю? Думаешь, я какой-то вульгарный отморозок вроде этого слона Витали? А я, между прочим, с красным дипломом мед окончил, был классным стоматологом, хотел по косметической хирургии специализироваться. Но… говорю же, судьба подшутила. Самое смешное, что ты меня наверняка могла видеть где-нибудь в городе, не по телевизору, конечно, в телевидение я старался не лезть, на это у меня были всякие менеджеры по связям с прессой, ну и сам великий доктор Воробьев, конечно…

Он странно, горестно хохотнул, и у Ирины опять начало обморочно проваливаться сердце, хотя, казалось, дальше уж и некуда, оно и так дрожмя дрожало в самых пятках…

– Я ведь знаешь кто, Ирка? Я тот самый Павел Быстров, который организовал сеть косметических салонов «Аллюр», где женщины могут преобразиться, а некоторые – вообще измениться до неузнаваемости. Как изменилась ты…

Ирина молчала, но Психу и не нужны были ее вопросы.

– Я знаешь, когда начал подозревать? Когда Маришка тебя сбросила в воду, а ты вылезла – и правдиво хлопала этими своими невероятными ресничищами: мол, у меня все свое, все свое… То есть нет, конечно, я тогда и думать не думал, что ты – Старостина, просто закралось подозрение: эта красота слишком совершенна, чтобы быть настоящей. Понимаешь, я видел женщин, преображенных липостероидами, и не раз видел, это ведь мой бизнес, в конце концов. И все-таки я надеялся, что ты – настоящая. И если бы не посмотрел в больнице «Шоу недели»… В компании с Маришкой, кстати сказать.

Он коротко хохотнул, и смешок этот показался Ирине похожим на сдавленное рычание. «Телепередача, – подумала она в отчаянии. – Так и знала, что из этого выйдет какая-нибудь гадость! Никогда мне эта Галина Бобылева не нравилась, и вот…»

– Еще неизвестно, кто из нас был тогда потрясен сильнее, – продолжал Псих. – Она, конечно, сразу начала кричать, мол, так и думала с самого начала, что ты – мыльный пузырик и больше ничего, и утешилась, только когда добренькая ведущая сообщила лопающимся от зависти зрительницам, что твое преображение – ненадолго, что через месяц надо делать корректировку внешности, опять обращаться в «Аллюр», а иначе… иначе к нам снова вернется Катерина Старостина во всей своей былой красе.

В голосе его послышалось нескрываемое презрение, и Ирина очнулась от своего оцепенения.

– Как – через месяц? – спросила недоверчиво. – Действие липостероидов длится только месяц?! Но мне никто ничего не сказал…

– Разумеется, не сказал, – усмехнулся Псих. – Это вообще наша коммерческая тайна, и я не представляю, кто мог выболтать ее теледуре. Узнаю – голову болтуну откручу, как куренку! Ты подумай, что получается? Женщина приходит к нам, платит три тысячи баксов и уходит в полной уверенности, что преобразилась навсегда. Она за месяц успевает так привыкнуть к своей красотище, что расстаться с новой внешностью для нее – смерти подобно. Она становится наркоманкой, только наркотик здесь – не анаша или там ЛСД, а ее собственная ослепительность. Она на все пойдет, чтобы раздобыть очередные три тысячи и вновь обратиться в «Аллюр»! А если ей заранее известно, что все это – только на месяц, а потом снова придется платить, она ведь может и прикинуть, и рассудить – и понять, что содержать свою красоту ей будет не под силу, что на эти деньги лучше новых платьев купить да косметику «Кристиан Диор»! Даже представить не могу, сколько клиенток мы потеряли из-за одного болтуна! Теперь такие средства придется потратить на рекламную кампанию…

– Погоди, – едва шевеля онемевшими губами, выговорила Ирина. – Ты хочешь сказать, что через месяц… что я снова…

– Ну наконец-то дошло! – усмехнулся Псих. – Но только знаешь что, Ирина… или Катерина, как ты хочешь, чтобы я тебя называл? Тебе это не грозит! Вот, держи!

Он пошарил в кармане джинсов и сунул ей в руку что-то плоское, твердое, похожее на телефонную карточку.

Ирина поднесла ее к глазам. Тускло блеснул золотой обрез, золотые буквы – «Аллюр»…

– Это элитная карта, которая дает право на пожизненное обслуживание в сети наших салонов. Операции по корректировке внешности – причем совершенно бесплатные! – ты можешь делать хоть каждый день, и фирма не имеет права тебе отказать. Таких карт всего несколько: для жены и дочери президента, еще для пары-тройки лиц в верхах, ну и для жены нашего мэра, поскольку это сугубо наш человек, куплен с потрохами. Из-за нескольких таких карт «Аллюр» считается благотворительной организацией и полностью освобожден от налогов. А ты можешь представить, какие налоги нам пришлось бы платить?.. Так что, Ирина, с этой картой ты навсегда останешься той же обалденной красоткой, что и сейчас. Впрочем, карта – просто гарантия моих серьезных намерений. Поскольку ты навсегда останешься со мной, тебе никакая карта не понадобится, я все беру на себя!