Мандарины – не главное. Рассказы к Новому году и Рождеству - Виктория Кирдий

Ставить елку тоже никому не доверяет. У него своя система. Елка ставится в большую белую эмалированную кастрюлю. Ствол между двух кирпичей. Елка падает. Папа матерится. Ставит елку обратно в кастрюлю. Матерится. Орет на кухню:

– Оля, неси веревки.

Мама тащит веревки.

– Держи за верхушку!

Мама держит елку, папа обвязывает ствол и закрепляет веревку на ручках кастрюли. Крепко-накрепко.

– Готово!

Мама, как художник, отходит назад, чтобы оглядеть творение.

– Криво.

Папа матерится.

– Ты криво держала!

– Я держала ровно.

Папа матерится и отвязывает веревку. Елка падает. Папа говорит, что его все достали в этом доме. Все! И чтобы он еще хоть один раз! Вот хрен. Никогда!

Папа уходит из комнаты и хлопает дверью. Я прибегаю на звук. Мы с мамой поднимаем елку, пытаемся понять величие папиной инженерной мысли. Кастрюля, два кирпича… веревка. Мама говорит, что с помощью этого можно повеситься. Но в Новый год нельзя – примета плохая!

– Вообще-то давно придумали ставить елку в крестовину. Она продается в магазине. Вот я сейчас пойду и куплю ее раз и навсегда. Не поднимай. Оставь как есть. Надоело! Всё! – ору я.

Папа снова вбегает в комнату, он явно подслушивал где-то рядом.

– Никаких крестовин в моем доме не будет. Оля, держи елку! А ты смотри, чтобы ровно было.

Папа крепит ствол между кирпичей, елка падает. Папа матерится. На шум приходит брат, он отчаянно делал вид, что ничего не слышит, но даже у него не хватает нервов.

– Так, Оля, ты держи верхушку. Сын, ты ствол. Ты смотри, чтобы было ровно. Я вяжу веревкой, – командует папа.

– Я все равно куплю крестовину, надоело каждый год одно и то же.

– Только попробуй. Сейчас брошу все, вообще никакой елки не получишь.

Я не могу смотреть, как дети наряжают елку. Без души, чтобы отделаться и пойти смотреть мультфильмы. А у нас с братцем каждая игрушечка особенная, что-то напоминающая. Мы их еще в Казани начали собирать. Покупали по одной, по две в год, денег лишних никогда не было. Стояли у витрины как завороженные. Спорили: серебряную башенку или красный перчик на зеленой ножке. Брату ужасно хотелось большой шар, а в нем кусочки дождика, но на шар не хватало. Уже мало осталось этих игрушек. Небольшая коробочка. А дети хватают их абы как. Ничего не ценят! Мы прогоняем детей от елки и сами наряжаем.

– Гном! Ура! Почти целенький, только снизу немного отбился. Его повыше, я его просто обожаю. Дядя Леша подарил, помнишь?

– Я-то помню, а вот ты откуда, тебе трех не было.

– А вот помню.

– Не помнишь ты ничего. Не ври. Это я тебе рассказал.

– Ну расскажи еще.

– Дядя Леша пришел с мешком подарков в костюме Деда Мороза: «Ну, дети дорогие, встречайте деду…» – и упал прям в коридоре. Ты так испугалась, я тебя еле успокоил. Маме с папой не до нас было. Они дядю Лешу тащили в комнату вдвоем. Мама нам сказала, что Дед Мороз не пьяный, он просто устал. Переутомился. А я спросил, почему Дед Мороз под бородой дядя Леша? А она сказала, чтобы я не лез, сейчас вообще не до этого, но, если позвонит тетя Марина, дверь не открывать.

Дяди Леши больше нет…

– Вот эту сосульку вниз повесь, она от света гирлянд переливается.

На Новый год готовим только мы с папой. У нас отлаженная система. Папа по горячему.

Я по салатам и холодным закускам – лучше меня никто не сделает. Меня в детстве бабушка натаскала. Говорила, что замуж можно выйти, только если мелко салат оливье научишься резать. «Вот Шурка неказистая совсем, да еще прихрамывает. А муж у нее какой? Петр Алексеевич? Все в дом, работящий, Шурку обожает. А все потому, что она мелко оливье режет, просто шедевр у нее, а не салат».

Я столько пальцев перерезала, пока научилась – не сосчитать. У меня очень мелко теперь выходит! Кусочек к кусочку. Просто пюре, а не оливье. Мне кажется, что муж меня не за это полюбил, но наверняка ведь никогда не знаешь!

Система у нас такая: я режу-заправляю-творю. Папа в это время натирает утку специями и скептически говорит:

– Не получится.

– Что не получится?

– Ничего не получится.

– А как?

Тогда папа достает из холодильника водку и наливает нам по полрюмки. Рюмки у нас спрятаны в шкафчике, чтобы, если мама зайдет, сразу дверцу шкафчика закрыл и опля! Что было? Ничего не было. Готовим, Оль, тебе чего?

Мама ужасно расстроится, если узнает: «Ты сдурел, ребенка спаиваешь?»

И губы подожмет. Для папы хуже нет, если мама губы поджала. Для папы это Армагеддон.

Но мама еще ни разу нас не засекала.

Радуется, что мы такие веселые, суетимся с румянцем и праздничным настроением.

А мы тихонько чокаемся, раз – выпили, закусили крохотными бутиками, я делаю, черный хлеб, сверху сало, кружок огурчика и кусочек лука.

Жена брата приходит к нам на кухню, с нами весело. Мне сначала жалко было нашим маленьким мирком делиться. Мое! Но я все равно делюсь и учу ее мелко-мелко резать салат. Она с нами выпивает, это большой плюс. Братец-то вообще не пьет, он зануда.

Часов в десять мужчины тащат огромный стол из кухни в гостиную. Стол не пролезает в дверь, мама командует, что его надо на попа поставить и тихонько втиснуть. Мама изображает, насколько тихонько: проходит боком в дверь туда и обратно. Вот так, аккуратно, видите? Папа матерится.

Накрываем на стол все вместе. Белая скатерть, начищенное серебро и блестящие тарелки. Дети таскают с кухни миски с салатами. Мама следит, чтобы всего вдоволь было. Нужно, чтобы стол ломился, тогда и весь год ломиться будет.

– Не маловато? Вот тут еще свободное место.

– Так икру же еще не положили.

– Ну а чего же? И рыбу не нарезали. Ну вы даете, чем занимались там полдня?

Рассаживаемся.

Дети клянчат сладкое шампанское.

Мама резко встает и выбегает из комнаты и тут же возвращается с веером денег в руке.

– Чуть не забыли, а то бы весь год псу под хвост. Кладите деньги под тарелки.

Мы послушно запихиваем деньги под скатерть под тарелку. Я вырываю у брата тысячную купюру, он бьет меня ладонью по башке.

Вспоминаем, что хорошего произошло за год. Мама нервно смотрит