Дети ночи - Дэн Симмонс

Оказавшись снова на улице, Кейт глубоко вдохнула и немного постояла под накрапывающим дождем, чтобы из одежды выветрился запах формальдегида и крови.

– А теперь что? – спросила она, чувствуя себя вымотанной и страшно уязвимой. Ясности не прибавилось ни в чем.

Лучан открыл дверцы машины, включил единственный дворник, и его ритмичное поскребывание звучало в ночи как метроном.

– Кто-нибудь из нас должен понаблюдать за домом этого человека. – Он достал бумажку, которую получил от Амадди.

– Дайте посмотреть, – сказал О’Рурк Вглядевшись при тусклом свете в текст, он заморгал, а

потом начал хохотать, откинувшись на спинку заднего сиденья.

– В чем дело? – спросила Кейт. О’Рурк отдал бумагу и потер глаза.

– Лучан, этот человек работает не в НБТ? Тот нахмурился.

– Национальное бюро по туризму? Нет, конечно нет. Это очень богатый подрядчик, промышлявший на черном рынке в поисках оборудования… Его компания, которую поддерживало государство, возводила президентский дворец и еще много громадных зданий, построенных по распоряжению Чаушеску в этой части города. Но почему вы спросили?

У О’Рурка был такой вид, будто он вот-вот снова рассмеется. Но он лишь потер щеку.

– Его имя… Раду Фортуна. Это такой низенький человечек, смуглый, с густыми усами и щербатиной в передних зубах?

– Да, – подтвердил озадаченный Лучан. – Один из нас должен круглосуточно наблюдать за его домом. – Он посмотрел на часы. – Сейчас почти одиннадцать. Я буду в первой смене.

О’Рурк покачал головой.

– Все поедем, – сказал он. – Посмотрим за домом, а заодно приглядим друг за другом.

Лучан пожал плечами и повел «дачию» по пустынным, блестящим от дождя улицам.

Глава 26

Дом господина Раду Фортуны скрывался за высокими стенами в квартале номенклатуры в восточной части Бухареста. В таких же больших зданиях в центре уже давно размещались посольства или министерства, но здесь, в старейшей и красивейшей части города, Чаушеску и его политические наследники одарили себя и кучку избранных из номенклатуры прекрасными домами, не изменившимися еще с довоенного времени, когда правил король Кароль.

– Дьявол, – буркнул Лучан, проезжая мимо огороженной территории, – можно было догадаться с самого начала по адресу.

– А в чем дело? – спросила Кейт.

Лучан развернулся и поехал вокруг квартала по пустынным и широким улицам.

– Во времена Чаушеску здесь не разрешалось ездить никому, кроме Вождя и его приближенных из номенклатуры. Во все восемь кварталов этой секции въезд был запрещен.

О’Рурк наклонился вперед.

– Вы хотите сказать, что за один только проезд здесь могли арестовать?

– Ну да. – Лучан погасил фары и сделал еще один круг. – Однажды осмелившись проехать здесь, вы могли впоследствии просто исчезнуть.

– А что-то изменилось после смерти Чаушеску? – спросила Кейт.

– Да, в некотором роде.

Лучан остановился и заехал задним ходом в аллею, почти полностью закрытую низкорослыми деревьями с тяжелой, намокшей листвой и кустами, которые не подстригали уже десятки лет. Ветки скребли по бортам «дачии», пока она не оказалась целиком в кустах. Теперь можно было увидеть лишь ее ветровое стекло, обращенное в сторону калитки и въезда в особняк Раду Фортуны.

– Полиция и секуритате все еще здесь патрулируют. Не слишком здорово было бы попасть к ним в лапы, если учесть, что я наверняка занесен в их списки разыскиваемых, а у вас вообще нет никаких документов.

Он задвинул «дачию» еще глубже, и теперь они видели улицу лишь сквозь переплетение веток.

Вскоре дождь перестал, но капли с деревьев веток продолжали с не меньшим шумом падать на крышу и капот. В машине стало холодать. Стекла запотели, и Лучану пришлось вытирать ветровое стекло носовым платком. Около полуночи по улице медленно проехала полицейская машина. Когда она исчезла из виду, Лучан извлек из-под сиденья большой термос с горячим чаем.

– Прошу прощения, чашка только одна, – сказал он, подавая Кейт крышку от термоса. – Придется нам, отец О’Рурк, пить прямо из горла.

Кейт склонилась над горячей чашкой, пытаясь остановить дрожь. После того как О’Рурк разоблачил Лучана, она потеряла почву под ногами. Теперь она не знала, кому и чему верить. Лучан, кажется, говорил, что О’Рурк является участником некоего заговора, связанного со стриго-ями.

У нее уже не осталось сил, чтобы спрашивать их о чем-нибудь. Джошуа! Все ее мысли были только о сыне. Крепко зажмурившись, Кейт вспомнила его лицо, его запах, ощущение легкого прикосновения его шелковистых волосиков к щеке.

Она открыла глаза.

– Лучан, расскажи-ка какой-нибудь анекдот про вашего Вождя.

Студент передал термос О’Рурку.

– Вы не слышали про то, как наш рай для трудящихся посещала Брижит Бардо?

Кейт покачала головой. Было очень холодно. Отблеск уличного освещения играл на колючей проволоке, опутывающей стену. Снова начался дождь.

– У нашего Вождя была личная встреча с Бардо, и он потерял голову с первого взгляда, – начал Лучан. – Ну, вы видели последние снимки миссис Чаушеску, так что сами понимаете. В общем, начал он ее обхаживать, чтобы произвести впечатление. «Я здесь всем руковожу, – говорит он. – Я могу все, чего только ни пожелает мадемуазель». – «Ладно, – отвечает Бардо. – Тогда откройте границы». Некоторое время Чаушеску не мог… как это у вас говорится… не мог врубиться. Но потом он взял себя в руки и улыбнулся ей своей жуткой улыбкой. «Ага, – говорит он заговорщическим тоном. – Я знаю, чего вы хотите, – и подмигивает ей. – Вы хотите, чтобы мы остались одни».

Лучан взял термос из рук О’Рурка и глотнул чаю.

Священник сзади закашлялся. Кейт подумала, не болит ли его раненая нога такими холодными, сырыми ночами. Она ни разу не слышала, чтобы О’Рурк жаловался, даже если хромал очень заметно.

– Несколько лет назад, когда произошел взрыв в Чернобыле, я был в Чехословакии, – сказал О’Рурк. – Насчет Чернобыля у вас есть какие-нибудь шутки?

Лучан пожал плечами.

– Конечно. Мы шутим над всем, что пугает нас до смерти или вышибает слезы. А у вас как?

– Вроде определения НАСА, которое появилось после катастрофы с «Челленджером» в том же восемьдесят шестом году, – сказала Кейт. – Вот… Нужны Ачередные Семь Астронавтов.

Никто не засмеялся. Они трепались не для того, чтобы развлечь друг друга.

– В Чехословакии, – заговорил О’Рурк, – была в ходу шуточка насчет того, что в СССР после Чернобыля появился новый гимн: «Pec nбm spadla, pec nаm spadla…» – «Наша печка развалилась, наша печка развалилась». – После некоторого молчания священник добавил: – Это из народной песни.