Её Я - Реза Амир-Хани
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
11. Я
Довольно, Али! Приди в себя, человече! Что за моду ты взял – писать так неряшливо и никчемно? Ведь ты еще молод… Так воскликни «О, Али!» и пересиль сам себя… Пересиль свою самоуверенность и самовосхваление, самопотворство, и самолюбование, и самоограниченность… Само… само… В общем, «самость» закончена… Скажи: «О, Али! О, Али-заступник!»
Дервиш Мустафа целый год не разговаривал с Али, а потом его словно прорвало. Он криком кричал, браня Али и размахивая посохом так, что серебряная его рукоятка мелькала прямо у Али перед носом. Али, недавно переставший бриться и заросший бородой, стоял, прислонившись снаружи к стене Сахарной мечети. Теперь, спасаясь от посоха, он еще сильнее прижался к стене, и дальше деваться было некуда. Тяжелый серебряный набалдашник прыгал перед его носом, и Али оробел. Зажмурил глаза, потом прикрыл их рукой. Горящего, разящего взгляда дервиша он не мог выдержать. И тут дервиш внимательно всмотрелся в перстни на пальцах Али – в перстень с бирюзой на указательном пальце правой руки и в перстень с агатом на безымянном пальце левой. И закричал дервиш:
– Ты думаешь, унизал перстнями пальцы, с утра до вечера сидишь в мечети, молишься, бурча как самовар, – и готово дело, и ты уже кем-то стал? Нет, ты стань крылышком мухи в небе, соломинкой стань на волне. Ты принеси свое сердце в жертву, а не завоюй чье-либо, не зря ведь говорят: пока сердце не потеряешь, не станешь никем! Терять надо, а не приобретать! Потратишь душу – тогда станешь человеком, даже будь ты дрянью. Али Фаттах! Знай, что даже если ты из того камня, что целовал твой дед Хадж-Фаттах, сделаешь себе перстень и будешь поклоняться ему как святыне – все равно ты ничего не достигнешь, ты никем не станешь, с места не сдвинешься… А ну-ка сними эти перстни!
Али высоко поднял голову и ответил негромко:
– Говорят, что нужно постоянство, и я не должен их снимать…
– И что будет?
– И будет результат.
– Какой еще результат? Игра одна. Важно проиграть играючи!
– Дервиш! Ты говоришь стихами. А у меня вся жизнь разрушена… У меня, кроме этих двух перстней и уголка в мечети, нет ничего. У меня никого нет…
– Никого нет?! А ты думаешь, тот, у кого никого нет, тот – никто? Ошибаешься… У кого нет никого, тот – халиф! О, Али-заступник… У кого нет никого, думает, он несчастен… Ты понимаешь в жизни хоть что-нибудь?
Али смотрел на дервиша. Тот подставил руку ладонью вверх:
– Дай сюда эти два перстня.
Али сказал:
– Вся моя вера в этих двух перстнях. Когда они надеты, я чувствую…
– Ах, вера?.. Вера? Есть верующие, у которых очень многого нет: нет перстней, нет следа от мохра на лбу, нет бороды, абы и чалмы… Но знай одно: чтобы иметь веру, надо веровать! Юноша… Вершина веры – Абул-Фазл Аббас![81] Он, идеал всех благородных людей в мире, и ты знаешь, до чего он дошел? До убиения в пустыне, и там, чтобы не потерять пальцы, он отдал свои руки, он отдал пальцы, чтобы сохранить бирюзовый и агатовый перстни…
Али медленно, словно лунатик, снял оба перстня и отдал их дервишу. Тот внимательно рассмотрел их, потом кивнул и закрыл глаза. Какая-то судорога прошла по нему. И он бросил перстни в арык. Али невольно вскрикнул, потом сказал негромко:
– Дервиш! Это был агат! Это была бирюза! Я к ним без ритуального омовения не прикасался…
– А что такое бирюза и агат? Ал-Лат и ал-Узза![82] Это идолы! А ты ведь знаешь историю Ибрахима и идолов?
Али кивнул. Дервиш схватил его за руку, откашлялся и продолжал:
– Так будем помнить историю Ибрахима и Исмаила![83] О, Али-заступник!
Дервиш не выпускал из своей руки руку Али, и так они вместе шагали по улице. От Сахарной мечети – к рынку Ислами. Дарьяни заметил их издали:
– В дервишеских играх парень совсем дойдет до ручки…
Дервиш шел неторопливо и уверенно. И, в такт шагам, произносил: «О, Али-заступник!» Отвечал на приветствия встречных. Их заметил Муса-мясник, приложил руку к груди и вышел из своей лавки. Он внимательно взглянул на Али. Отросшая борода, не заправленная в брюки рубаха, смятые задники туфель… Муса спросил:
– Али-ага! Как самочувствие ваше?
– Милостью Аллаха! – негромко ответил Али.
Дервиш повернулся к Мусе:
– А ты ведь уже спрашивал о его самочувствии, помнишь? О, Али-заступник!
Муса промолчал и удрученный вернулся в лавку. Бакалейщик напротив него недавно умер, и лавка его стояла закрытой. Теперь не с кем было поговорить по душам… Но Муса вспомнил, что сегодня вечером из сада Гольхак должен приехать Карим, что они собираются в квартал Авляд-джан, где у Ицхака возьмут «горючего» и для себя, и для Исмика-усача… И Муса успокоился.
* * *Али спросил:
– Дервиш Мустафа! Куда вы меня ведете?
– Веду к себе домой. Там я разрушу дом твоего сердца…
– Но вы же ничего не знаете о моих делах!
– Не знаю?!
Дервиш рассмеялся, потом укоризненно покачал головой. Они миновали весь ряд торговых лавок и вскоре дошли до какой-то стены, окружавшей участок и выглядевшей отнюдь не такой уж старинной. Стена была сложена из обожженного кирпича, но сверху обмазана глиной, смешанной с соломой. Деревянная дверь на участок была незаперта, и дервиш открыл ее настежь; петли резко запели. И он пригласил Али в свой дом.
Али всегда всегда было любопытно, где ночует, где обитает дервиш, и вот теперь его интерес будет удовлетворен. Он вошел и огляделся. С четырех сторон стена окружала участок, в середине которого находился небольшой бассейн и рядом дерево – карагач[84]. И как ни вертелся Али, больше никакой хижины или даже шалашика он на этом участке не увидел. Только та самая полуоткрытая дверь, через которую они вошли. Четыре стены, и нет крыши. Дерево, бассейн. Таков был дом дервиша Мустафы.
– Но это же не дом… – тихо произнес Али.
– Дервиш где ни приткнется, там ему и дом, – ответил собеседник. – Раньше дом мой был, можно сказать, везде, теперь городская управа дала участок… Пустырь между двумя соседями стал моим домом. Дед твой – да благословит его Аллах – выделил кирпичи. Работник и работа – тоже благотворительность. Дверь обеспечила городская управа – чтобы меня ночью не украли!
Али все еще был изумлен. Взглянул на небо – эту крыша дервиша, на землю – пол его дома… Дервиш провел по своей седой бороде ладонью и спросил:
– Так, значит, я тебя не понимаю?
– Нет!
Али ответил резко и решительно: он не намерен был выслушивать поучения дервиша. А тот взял его за руку, и развернул, и предложил взглянуть на дверь. Над ней три кирпича были сложены в форме арки и на них выцарапано «Истина у Али».
– Истина у Али, – прочитал дервиш. – О, Али-заступник! Ты все понял?
Али непонимающе смотрел на три кирпича. Только они не были обмазаны глиной. И какая-то давняя память вернулась к Али:
– Так ты понял?!
Али отрицательно покачал головой. Тогда дервиш из своей чаши для подаяния достал пачку листков и протянул их Али.
– Читай вслух! Укра китáбука![85]
Али спросил:
– Что это?
– Укра китáбука!
Али начал громко читать.
* * *(Смотри главу «11. Я».) «Истина у Али, – пояснил дервиш. – О, Али-заступник! Ты все понял?
Али непонимающе смотрел на три кирпича. Только они не были обмазаны глиной. И какая-то давняя память вернулась к Али.
– Так ты понял?!
Али отрицательно покачал головой. Тогда дервиш из своей чаши для подаяния достал пачку листков и протянул их Али:
– Читай вслух! Укра китáбука!
Али спросил:
– Что это?
– Укра китáбука!»
* * *Дервиш остановил его:
– Нет! Эту часть не читай! Тут еще чернила не просохли – это из сегодняшнего дня. Перелистни в начало, только не туда, где у меня… отобрали…
– Дервиш Мустафа! Что это за книга? Похоже, это моя жизнь?
– Эта книга есть ты сам. Вес ее чувствуешь? Нет? Плохо, коли так. Это все на твоих плечах. (.)[86]. Наверняка писатель – тот, кто это написал. До Страшного суда еще далеко, но это несущественно. Читай твою книгу!
Али в замешательстве глядел на дервиша. Он боялся взглянуть в эту книгу. Дервиш подбодрил:
– Не бойся! Читай! Читай! Хочу, чтобы ты освежил в памяти то, с чем связана надпись «Истина у Али»! Листай до главы «4. Я»!
И Али громко начал читать:
* * *(Смотри главу «4. Я».) «Он пока не понимал, что же ему делать на дедовой кирпичной фабрике «Райская». Поднял щепочку с земли и на одном из еще не высохших кирпичей написал «Али». Посмотрел на соседний кирпич. Оба они были приготовлены в одной форме – формы здесь были двойные. И вот они лежат рядом под солнцем, на этом прохладном, приятном осеннем воздухе. Бок о бок один с другим. Словно обнимаются. На первом написано «Али», а на втором?.. Он не пах глиной. Не пах сыростью. Он пах жасмином. И сердце Али затрепетало. Он решил написать на нем «Махтаб», но увидел тень Мешхеди Рахмана, набивающего трубку, и сказал про себя: «Напишу только первую букву, чтобы он не понял». И он написал «М»… Но одна «М» ничем не пахла. Тогда он написал рядом первую букву своего имени, получилось «МА».