Корабль-призрак - Виктор Точинов

Он выволок наружу железный ящик, содрал крышку. Вновь метнулся обратно, подхватил пару свертков с микрофильмами и припрятанную в дальнем углу канистру. Емкость эта, обнаруженная во время одинокой экскурсии по «Тускароре», содержала не бензин, и не спирт, — но какую-то хорошо горевшую жидкость с резким запахом.

Лесник запрокинул горловину над ящиком, прозрачная струя хлынула на документы. Звуки боя не смолкали. Продержитесь еще пару минут, ребята, всего пару минут…

Пламя полыхнуло с громким хлопком — над ящиком встал огненный столб, повалили клубы удушливого черного дыма.

Он метался как заведенный — внутрь и обратно, внутрь и обратно. Пакеты с микрофильмами летели в огонь. Проще было бы сжечь все на месте, но кто знает, в каком состоянии на эсминце автоматические системы пожаротушения, — чего доброго среагируют на дым, зальют все пеной…

Ну вот и всё… Последний пакет. Схватка с шнелльботом явно шла к финалу — зенитный автомат грохотал, не переставая, винтовки отвечали ему всё реже, пулемет боцмана смолк…

Простите, ребята, но пойти и умереть рядом с вами не могу… Не имею права. Кто-то должен потопить проклятый эсминец, чтобы история не повторилась вновь. Времени у немцев немного, и дотошно обыскать весь корабль они не успеют.

Он уже направился к ведущей внутрь двери, когда прозвучал негромкий, какой-то словно приглушенный, словно донесшийся сквозь толстый слой ваты, но тем не менее очень мощный взрыв.

Содрогнулась палуба. Содрогнулся Лесник. Содрогнулась вся «Тускарора».

Что за чертовщина?!

Неужели немцы пустили в ход торпедный аппарат?! Иного вооружения, способного вызвать похожий эффект, на шнелльботах нет… Но зачем?! Какой смысл?! Достаточно было подавить с безопасного расстояния ответный огонь и высадиться на эсминец, добив уцелевших…

Забыв о первоначальном намерении, он поспешил на противоположный борт.

Шнелльбота не было. Вообще. Катер не шел на сближение, не отступал в туман, не горел, не тонул… его просто не было, лишь расходилось маслянистое пятно над бурлящей водой.

Искореженный металл надстроек. Палуба, залитая кровью. Скорчившийся труп в черном бушлате — вместо головы кровавая каша. Раненый — стонет громко, протяжно, с подвыванием. Склонившаяся над ним громадная фигура боцмана Кухаренко. Буланский с окровавленным лицом, но твердо стоящий на ногах.

Лесник выхватывал взглядом куски, фрагменты общей картины и никак не мог понять: что же, черт возьми, здесь произошло?

Все остальное понятно: вот откуда пошло то ощущение неправильности, преследовавшее его при отплытии арабов. Юхан Азиди и в самом деле никак не успевал изготовить и всучить им фальшивый график остановок «Тускароры» во временах. Он и не изготавливал… Однако все же всучил. Разгадка проста: выстрелы, прозвучавшие при первых переговорах с арабом, и его слова о Зигфриде, попытавшемся обмануть хозяина.

А как мог обмануть «хранитель машины времени» своего работодателя? Если в самом деле занимался тут привязкой ко времени астрономическими методами?

Всучил поддельные результаты, разумеется. Очень похожие на настоящие, в какой-то части даже пересекающиеся с ними — чтобы Азиди не сразу заметил подделку. Как собирался использовать эсэсовец припрятанный настоящий график, теперь уже не узнать. Да и не важно. Важно другое: главарь боевиков как-то раскусил обман, — и получил то, что хотел. Наверняка последний час жизни Зигфрида был весьма мучительным… И тем не менее его фальшивка оказала неоценимую услугу Юхану Азиди.

Откуда-то подошел Старцев, начал что-то говорить — смысл слов дошел с запозданием.

Бой завершился, объяснил капитан-лейтенант, совершенно неожиданно, одним ударом, причем нанесенным отнюдь не ими. Выстрелила — сама по себе, без какого-либо постороннего вмешательства, вон та конструкция… Тут Николай Иванович указал на штуковину, в свое время достаточно метко окрещенную шкипером Андерсоном: «гибрид гигантского граммофона и электронной мясорубки». Старцев готов был поклясться, что выпалила она не ракетой и не снарядом. Тем не менее результат выстрела оказался ужасен.

Капитан-лейтенант объяснил на примере:

— Словно плыла по луже бумажная лодочка, а кто-то с ней сделал вот так… — он свел ладони резким хлопком. — Катер буквально смялся, сложился внутрь, через пару секунд на поверхности ничего не осталось. Чудовищное оружие…

И что же это было? Ясно, что Харпер не сумел-таки полностью демонтировать вооружение. Сработала автоматика, отреагировав на пальбу немцев? Или Диана, неизвестно чем занимавшаяся в последние часы, сумела разобраться в здешней хитрой технике?

Загадка прояснилась очень быстро.

Кухаренко, оторвавшись от раненого, добавил:

— А потом вовсе чудно́е дело случилось: женщина за борт прыгнула. Их выскородие не видали, к пушке той диавольской отлучившись. А она скок — тока брызги кверху!

— ???

— Во-о-т оттуда выскочила, — показал боцман на дверь в надстройке. — Никто ничего не успел — бултых, и нету… Мы к борту, да куда там, камнем на дно ушла.

Паа-а-анятно… За той дверью, насколько знал Лесник, ход к боевой рубке. Надо понимать, в ней или неподалеку находится пульт, управляющий «диавольской пушкой».

Он подошел к борту, растерянно смотрел на маслянистое пятно. Диана… Но зачем? В свое время так просто теперь не попасть, график канул вместе с Азиди, но есть же и другие варианты… Например, попробовать разобраться, как работает астрономический прибор покойного Зигфрида… Да и в том же девятьсот четвертом году можно прожить, в конце концов.

— Между прочим, господин Урманцев, — сказал подошедший Буланский, — курточка-то на утопленнице была — словно бы у того же портного пошита, что и ваша. Значит, говорите, в одиночестве сюда на рыбачьей шхуне отправились?

Лесник повернулся к нему, но ничего не успел ответить.

— Человек за бортом!! – рявкнул боцман Кухаренко.

На самом деле за бортом показались двое — но второй человека напоминал уже мало.

Несколько секунд спустя на воду шлепнулись два спасательных круга с привязанными концами.

— Получайте вашего халифа Юхана Первого. — Диана откинула с лица мокрые волосы. Они тут же сползли обратно. — Юхана Первого и последнего… Не скажу, что в целости и сохранности, но выбирать не приходилось.

У трупа Азиди, похоже, не осталось ни одной целой кости. Вместо лица — отвратительное месиво, и опознать араба можно было лишь по костюму и галстуку, относительно невредимым.

— Мне кажется, мадмуазель, вам придется многое нам объяснить, — медленно произнес Старцев. — Очень многое. После того, разумеется, как вы переоденетесь и согреетесь.