Настоящая любовь - Мэри Бэлоу

У Герейнта не было времени обдумать события прошлой ночи. Или то, что произошло утром. Положение было угрожающим. Он никак не ожидал, что Сирис Вильямс проявит такую смелость или Харли прибегнет ко лжи, чтобы выручить ее. Почему управляющий солгал? Потому что любит Сирис? Образовался любовный треугольник — значит, ждать беды.

А потом еще приход Марджед и ее безрассудная и в то же время такая характерная для нее попытка спасти Сирис, заняв ее место. Чтобы добиться освобождения подруги, она предложила ему себя, что пришлось ему не по вкусу. И все же он не мог не чувствовать огромную гордость за нее и почти болезненную любовь. Для него было настоящей мукой этим утром играть роль графа Уиверна, оставаться холодным, чувствовать ее прикосновение и никак на него не реагировать. А ведь он каждой своей клеткой помнил, как они несколько часов назад занимались любовью — нежно и страстно.

Он сам для себя вырыл яму и не знал, как из нее выбраться.

Но у него не было возможности все обдумать. Пришел дворецкий с визитной карточкой на подносе. Бросив на нее взгляд, Герейнт повеселел и велел тут же пригласить мистера Томаса Кемпбелла Фостера из «Таймс». Это был журналист, которому он написал. Герейнт лично знал этого человека, уважал за его работу и теперь возлагал на него большие надежды.

— Томас. — Он пошел навстречу гостю, протянув правую руку, как только тот перешагнул порог библиотеки. — Удивительный сюрприз, хотя очень приятный. Что привело тебя в этот Богом забытый уголок Британии? — Герейнт помнил, что Фостеру написал Ребекка, а не граф Уиверн.

— Уиверн. — Фостер с улыбкой отвесил легкий поклон. — Должен признаться, я ожидал здесь увидеть заброшенные земли и дикарей. Для меня было приятной неожиданностью лицезреть прелестный пейзаж и услышать язык, который звучит очень мелодично, хотя и непонятно.

Герейнт подошел к буфету, чтобы угостить своего приятеля, и подвел его к кожаному креслу у камина.

— Присаживайся и расскажи, что привело тебя сюда. Дело или удовольствие?

— Вообще-то дело, — ответил Фостер, усаживаясь и принимая предложенный бокал. — Я получил красноречивое и бесстрастное письмо от Ребекки с приглашением приехать сюда и самому разобраться в том, что здесь происходит.

— Вот как, — произнес Герейнт, опускаясь в кресло напротив журналиста. — Ребекка.

— Не знаю, как связаться с ним, — продолжил Фостер. — Надеюсь, он сам найдет меня, когда услышит о моем приезде. А пока я собираюсь переговорить со всеми местными землевладельцами, чтобы услышать их версию событий. Скорее всего они изложат факты по-другому. Но журналистика как раз и призвана отделить правду от предубеждения и истерии и точно осветить события, отдавая должное обеим сторонам. Я с восторгом узнал, что твое валлийское поместье находится в самом центре новой волны беспорядков. Поэтому я и приехал вначале к тебе, Уиверн. Не откажешься дать мне интервью?

Герейнт положил ногу на ногу и поджал губы.

— Эта новая волна беспорядков, как ты говоришь, началась после моего приезда, — неторопливо произнес он. — Можно даже сказать, что я каким-то образом спровоцировал мятежи. Я провел несколько реформ и хотел осуществить более глобальные изменения с помощью моих соседей, которых пытался склонить к совместным действиям. Но, столкнувшись с враждебностью, был вынужден отказаться от своей цели. А затем появился Ребекка. Наверное, я невольно разворошил улей.

Томас Фостер смотрел на него с интересом.

— Это неожиданно, — сказал он. — Не хочешь ли ты сказать, будто мятежники в какой-то степени правы?

Герейнт на секунду задумался.

— Полагаю, нельзя назвать правым делом беззаконие и разрушение общественной собственности, — сказал он. — Но должен признать, я в чем-то симпатизирую Ребекке и его сторонникам. У них, видимо, не было другого выбора. Слишком долго им приходилось общаться с глухими людьми. Не уверен, что ты об этом знаешь, Томас, но свои первые двенадцать лет, до того как дедушка убедился, что я его законный наследник, я прожил здесь среди беднейших бедняков. Это было давно, но я до сих пор помню, каково быть бедным и беззащитным. Если бы дедушка так никогда и не убедился в законности моего рождения, я бы, наверное, сам примкнул к мятежникам. — Герейнт улыбнулся. — Я всегда верховодил, так что скорее всего сам бы стал Ребеккой.

Томас Фостер присвистнул и устроился в кресле поудобнее, отбросив церемонии.

— Расскажи поподробнее, — попросил он. — Интереснейшая история, из которой получится отличная статья для «Тайме». Пэр Англии, который симпатизирует мятежникам, оттого что провел детство среди них. Прошу тебя, расскажи мне все, что знаешь, и все, что чувствуешь.

Герейнт рассмеялся.

— Если у тебя есть свободный час или два, — сказал он. — Но для начала не хочешь ли еще выпить?

Спустя какое-то время Герейнт сидел за столом и писал письмо мистеру Томасу Кемпбеллу Фостеру от имени Ребекки, приглашая журналиста на встречу с ней, ее «дочерьми» и детьми через два дня.

Герейнт решил, что не рискует, заранее раскрыв время и место встречи. Фостер был человек порядочный, к тому же профессионал, готовый на все ради захватывающей истории. Такой не выдаст. Наоборот, он будет скрывать источник информации. Герейнт вспомнил, что Фостер как-то провел несколько дней в тюрьме Ньюгейт за то, что отказался поделиться откровениями осужденного убийцы.

На холмах даже большая толпа может собраться незаметно. Если они выберут место подальше от дороги или заставы, то их не обнаружит ни один констебль. Фостер получит все сведения, какие ему нужны, на такой встрече — от Ребекки, «дочерей», любого мужчины в толпе, кто захочет поделиться своими горестями. Герейнт усмехнулся. Или любой женщины. Он не мог представить, чтобы Марджед смолчала.

Возможно, после беседы они совершат поход к заставе и разрушат ее. Возможно, Фостер пойдет вместе с ними, если захочет увидеть все собственными глазами и потом поместить в газете отчет о том, что в действительности произошло.

Во время беседы у камина Фостер рассказал ему, будто в Лондоне поговаривают об учреждении специальной комиссии, которая должна будет приехать в Уэльс, чтобы опросить как можно больше людей и выяснить, в чем же истинная причина всех жалоб и беспорядков. Если Фостеру удастся собрать интересный материал для публикации в самой читаемой лондонской газете, тогда, вероятно, появится больше шансов привлечь внимание общественности к проблеме.

«Остается только надеяться на это, — подумал Герейнт, — ставя под письмом размашистую подпись. Надеяться и продолжать свое дело, хотя с каждым днем оно становилось все опаснее».