Настоящая любовь - Мэри Бэлоу

Он повел ее домой кратчайшим путем, сначала верхней дорогой у северной границы парка, затем по холмам до отцовской фермы. Он выбрал этот путь специально, чтобы миновать деревню. Они шли рядом и молчали, пока не остановились по взаимному согласию у выхода из парка. Совсем недалеко от того места, где накануне они устроили пикник и обручились.

Лицо Сирис ничего не выражало. Она смотрела под ноги. У Харли защемило сердце.

— Сирис, — заговорил он, — они с тобой плохо обращались?

— Нет, — почти беззвучно произнесла она, покачав головой.

— Ты предала меня, — сказал он.

Только тогда она посмотрела ему в лицо. Взгляд ее был спокоен, хотя в глазах читалась боль. Он понимал, что не стоило так говорить. Предательство было взаимным, с его стороны даже большим, потому что он специально расставил ей ловушку.

— А я предал тебя, — добавил он.

— Да. — Она смотрела все так же спокойно, но теперь печально. — Почему ты им солгал?

— Потому что во всем виноват только я один, — ответил он. — Потому что тебя можно обвинить только в преданности своему народу. Потому что я люблю тебя.

Она вновь потупилась.

— Кто это был? — спросил он. Она слегка покачала головой.

— Кузнец? — Ему не хватило одного беглого взгляда, чтобы узнать всадника, тем более что он больше смотрел на Сирис, чем на человека, с которым она уехала, но всю ночь его терзала мысль, что это был кузнец.

Она уставилась в землю.

— Ты провела с ним ночь, Сирис?

Он знал, что это так. Ему пришлось возвращаться пешком от разрушенной заставы, тогда как она была на коне. Вероятнее всего, она добралась домой задолго до того, как он дошел до конца тропы, ведущей к дому ее отца. Но он все равно провел остаток ночи, наблюдая за домом. Поджидая ее на дороге, он старался убедить себя, что она давным-давно крепко спит в своей комнате. Она вернулась домой на рассвете, со стороны Глиндери.

Сирис ничего не ответила. Харли продолжал:

— Вчера ты сказала мне, что девственна. А сегодня ты можешь сказать то же самое?

Она опять посмотрела на него.

— Нет, Мэтью, — тихо ответила Сирис. — Прости. Ты захочешь отказаться от своего предложения, которое сделал мне вчера, а я должна изменить свой ответ. Прости.

— А ты пошла бы предупреждать их вчера ночью, если бы его не было с ними? — язвительно поинтересовался Харли.

— Это мой народ, Мэтью, — ответила она. — Мне не нравится, что они делают, но они делают это искренне, убежденные, что это единственный способ протестовать против невыносимых условий нашей жизни. Я пошла, потому что это мой народ.

— И потому, что ты любишь его. — Харли все никак не мог отступить от своего. — Скажи это, Сирис. Ты осталась с ним вчера ночью. Ты бы так не поступила, если бы не чувствовала к нему любви, не так ли?

— Прости, Мэтью. — Ее глаза наполнились слезами. — Мне не следовало говорить «да». Ты мне нравился, и я думала, что этого достаточно. Ты заслуживаешь лучшего.

Он ей, оказывается, нравился! Харли от бессилия сжал кулаки.

— Тебе не нужно идти дальше, — сказала она. — Будет лучше, если отсюда я пойду сама.

Он кивнул и долго смотрел ей вслед, представляя ее маленькую фигурку, распростертую под кузнецом.

— Сирис, — прокричал он ей вдогонку. Она обернулась и посмотрела на него. — Скажи своему любовнику, что я обязательно поймаю его и прослежу, чтобы его осудили по самым строгим меркам. Наслаждайся им, пока можешь. Скоро этому придет конец. Остаток жизни он проведет на каторге.

Она посмотрела на него долгим взглядом, ничего не ответила, а потом снова повернулась и пошла по холму. Он опустился на землю и, опершись локтями в поднятые колени, закрыл глаза руками. Вчера ему следовало воспользоваться ею, когда подвернулась возможность. Если бы он только знал, как все обернется, он бы насладился ею в полной мере. Он показал бы ей некоторые фокусы, которые любил проделывать со шлюхами, желавшими заработать лишнюю монету помимо основной платы. И прошлой ночью, когда настала очередь кузнеца, он нашел бы ее всю слегка помятую и в синяках.

Наверняка вчера тем всадником был кузнец. Харли поднял голову и обхватил колени руками. Он такого же роста и сложения. Кузнец был одной из «дочерей» Ребекки. А сама Ребекка — то есть сам, разумеется, ждал на холме, пока кузнец благополучно не вернулся с Сирис. А ведь он этим ожиданием подвергал себя опасности, особенно в таком заметном одеянии. С чего бы ему было ждать? Потому что он тоже знал Сирис и беспокоился о ней? Из чувства преданности к своей «дочери»? Потому что именно эта «дочь» была его близким другом? Значит ли это, что Ребекка тоже живет в Глиндери или где-то поблизости?

А может быть, совсем близко? Теперь это предположение казалось таким же невероятным, как и вчера ночью, когда впервые промелькнуло у него в голове. Но сейчас хотя бы можно как следует подумать. Он мысленно сопоставил кое-какие факты, взятые наугад, не пытаясь при этом собрать их в одно целое.

Рядом с Ребеккой на коне сидел еще кто-то. С виду молодой паренек. Но сидел он боком, обхватив руками талию Ребекки. Женщина? Весьма вероятно. Вчера вечером графа Уиверна не оказалось дома, когда Харли искал его, и никто не знал, куда он ушел. Камердинер думал, что хозяин рано отправился на покой. Граф Уиверн вернулся домой незадолго до рассвета. Он не заметил Харли, когда проезжал по холму выше фермы Вильямсов. На нем не было ни пальто, ни плаща, ни шляпы, но к седлу была привязана довольно объемистая скатка, а сам он то и дело запускал пальцы в шевелюру, приглаживая ее, как будто только что снял шляпу.

Может, он возвращался домой после романтического свидания с любовницей? Харли сомневался, что хозяин смог отыскать себе подругу в этом уголке Уэльса, где все жители придерживались строгой религиозной морали. Но в одном Харли не сомневался. Он узнал об этом, поговорив со старым садовником после приезда Уиверна из Англии. В детстве у хозяина были два близких друга, еще до того, как стало известно, что он законнорожденный. Алед Рослин, теперешний кузнец Глиндери, и Марджед Ллуид, теперь Марджед Эванс, которая жила без мужчины на ферме Тайгуин, расположенной еще выше, чем ферма Вильямсов. Юрвин Эванс умер по дороге на каторгу, куда его сослали за попытку разрушить лососевую запруду. Его вдова, должно быть, сердитая молодая женщина, не говоря о том, что она хорошенькая и, вероятно, пылкая.

Глава 24

Вскоре после ухода Аледа Герейнт понял — день будет трудный. Его друга вполне удовлетворило, что имя Сирис Вильямс вне подозрений и можно не бояться нового ареста. А вот ее алиби, представленное, чтобы снять с нее все подозрения, удовлетворило его гораздо меньше. До вчерашней ночи Герейнт и не подозревал, что между этими двумя людьми существует романтическая привязанность. Видимо, Сирис хорошо обработала и перевязала рану Аледа, потому что утром никаких явных признаков воспаления не было. Но Алед, очевидно, все равно страдал от боли, потому что был очень бледен.