Танки решают все! - Константин Мзареулов

Новый начальник штаба майор Ян Заремба вдруг заулыбался и пустился в воспоминания о лейтенантской службе в полку под Могилевом.

— Как-то под занавес больших маневров подстрелили мы в лесу кабанчика. И служили у меня во взводе парнишки из Туркестана и с Кавказа. Само собой, поручил я шашлычок этим хлопцам. Никогда не забуду, как яростно спорили они по любой мелочи… У каждого народа своя кухня, и каждый свой рецепт правильным считает.

— Это не только на кухне, — брякнул Низкохат.

Часов насторожился — слова Макара можно было истолковать по-разному. К счастью, комиссар крамолы не усмотрел, а заметил: дескать, сюда бы четверть горилки поверх наркомовского стопарика — и можно жаркое наворачивать даже с рисом.

После столовой Часов отправил Гаврилея со Стекольниковым и двумя рядовыми получать паек на всю команду. До отправки их эшелона времени хватало, но повсюду ходили грозные патрули, а мест для проведения культурного досуга на вокзале не имелось. По этой причине танкисты вернулись к своему вагону. Большая четь личного состава снова расползлась по койкам, Словно не спали двое суток в поезде. Лишь Часов и еще с десяток танкистов прогуливались по холодному перрону.

— Не теряйтесь из виду, славяне, — прикрикнул Заремба. — Отстать от эшелона — верный путь загреметь в штрафбат по статье за дезертирство.

«Начштаба, похоже, нормальный мужик, хоть и кавалерист», — подумал Алексей. Поговорить по душам они пока не успели, но Часов сразу заметил на гимнастерке невысокого жилистого Зарембы редкий значок «За отличную рубку». Что ж, немало народу влилось в танковые войска из конницы: в прошлом десятилетии считалось, что кавалерия и мотомехчасти — почти одно и то же. Подвижные силы развития прорыва…

Кто-то широкоплечий в шинели, проходя мимо, прохрипел смутно знакомым голосом:

— Мужики, минометчиков не видели?

— Извини, браток, не обратили внимания, — виновато признался Заремба.

Издали донесся богатырский крик, дескать, нашли разгильдяев. Хриплый командир крикнул в ответ:

— Веди к поезду, и чтоб никто ни на шаг от вагонов… — плечистый закашлялся, потом продолжил уже не так зычно: — Скоро отправят нас.

Козырнув танкистам, он побежал дальше, но Часов весело сказал вслед:

— Старший лейтенант Осянин, своих не узнаете…

Минометный командир споткнулся на бегу, резко повернулся. Леха шагнул ему навстречу — поближе к фонарю. Увидав его лицо, Осянин заулыбался, полез обниматься и сказал неловко:

— Я думал, тебя там же, в котле…

— Под моим котлом черти еще огонь не развели, масло не вскипятили. А ты уже капитан, поздравляю. В теплом месте служишь.

— Месяц отслужил, — кивнул Осянин. — Приводили дивизион в порядок, пополнение получили, новые стволы, личный состав потренировали. Теперь, как я слышал, всю 47-ю армию выводят из Ирана. И 44-ю тоже. Наверное, под Ростов пойдем. Но и ты больно не радуйся — здесь навряд ли надолго задержишься.

— Не задержусь. Нас послали груз от союзников принять. Потом опять на фронт и тоже в 47-ю. Кто сейчас командарм?

— Командарм — фигура… — минометчика снова прихватил кашель. — Сам генерал Павлов-Ерусалимский. На той неделе прибыл с дальнего юга… Леха, ты лучше скажи, как твои орлы? Как Авдеев, Сазонов, Кушнарюк, Ладейкин, Низкохат?

Опустив голову, Часов сообщил безрадостно:

— Сорокин и Низкохат у меня за спиной стоят, Ладейкин под Киевом сильно обгорел, писал из сталинградского госпиталя, что на поправку пошел. Остальных уже нет…

— Вечная память… — тихо произнес Осянин. — Из моих тоже, считай, только каждый третий в живых остался… Помянуть надо.

Однако успел он лишь потискать Сазонова с Низкохатом, а потом подбежал сержант и силком уволок капитана к поезду.

Через полчаса двинулся на юг их состав. Часову не спалось — встреча на вокзале разбередила воспоминания о кровавых делах минувшего лета.

Впервые они с Осяниным встретились на финском фронте, а нынешним летом каприз военных судеб свел их подразделения на Черниговском плацдарме, туда — в заболоченную долину Десны отошли перемешанные части 5-й и 4-й ударной армий, преградившие путь танкам Гудериана, наступавшим по шоссе Гомель — Чернигов. Здесь, у городка Репки, сильно поредевшие батальоны 7-го мехкорпуса устроили засаду, разгромив авангард немецкой панцердивизии. В штабном автобусе нашли карту, из которой следовало, что немцы собирались послезавтра ворваться в Киев.

Они удерживали рубеж еще две недели, медленно пятясь к окраинам Чернигова, но при малейшей возможности наносили точные удары, отбрасывая врага от города и мостов через Десну. С нечасто приходившими пополнениями они узнавали о тяжелейших боях по всему южному направлению. Киев еще держался, но южнее города погибли в окружении армии Музыченко и Понеделина, а севернее украинской столицы армии Парусинова не удавалось ликвидировать немецкие плацдармы на восточном берегу Днепра.

Силы зажатых между реками частей быстро таяли, но перед их позициями росли ряды сгоревших вражеских танков и горы трупов, одетых в фельдграу. На вторую неделю Часов оказался старшим по званию в сборном отряде из двух десятков танков, десятка пушек и гаубиц, минометчиков Осянина да нескольких сотен пехотинцев и спешенных конников. Наладив взаимодействие, как предписывали довоенные уставы, они творили чудеса, сделав оборону неприступной.

В начале июня остатки 7-го мехкорпуса вывели на переформирование в Бахмач — городок, где сходились железнодорожные линии фронтового снабжения. Свой участок Часов сдал сформированной в Туркмении стрелковой дивизии. Вскоре армейский телеграф сообщил, что генерал Жуков погнал это соединение в наступление без артподготовки, немало солдат полегло от вражеского огня, остальные побежали, и немцы ворвались в Чернигов.

Не закончивший формирования корпус был брошен во встречный бой, сумев на двое суток задержать немецкие танки. В этих боях погибли комкор Стефанчук, комбриг Сорокин, Митягин и Беспалых, сгорел в танке начштаба полка Авдеев. Изогнувшись под прямым углом, армия остановила немцев на рубеже реки Остер, а временем группа армий «Юг» методично перемалывала советские соединения. Весь июнь продолжалась позиционная мясорубка, немцы вышли к Днепру от Канева до Черкасс, их штурмовые отряды с невероятной ловкостью создавали плацдармы на левом берегу, а саперы за ночь возводили мосты, по которым переползали танки.

Обескровленный 7-й мехкорпус, которым теперь командовал Гористов, метался по всему фронту 5-й, 34-й и 4-й ударной армий, затыкая возникающие бреши. В роковой день 4 июля остатки корпуса оказались слишком далеко от места, где нанесла решающий удар танковая армия Гота. Навстречу с юга устремились танки Клейста. Потапов сумел только собрать в кулак немногое, что осталось, и, пробив еще рыхлый фронт окружения, вывел из западни несколько дивизий. Три дня они удерживали Бахмач, потом сами оказались в кольце и с боем прорвались к Новгород-Северскому.

Корпус снова пополнили и перекинули на Полтавское направление, которое в августе стало Харьковским, а в сентябре чуть не стало Воронежским. В составе 1-й танковой армии Часову довелось наступать, отбиваться, выходить из окружения, бросать технику, командовать штыковыми атаками. В конце сентября, когда немцы выдохлись после Харькова и прекратили попытки пробиться к Белгороду, корпус — 200 человек и 8 танков — отвели на переформирование в Воронеж. Целых три недели они жили почти как люди, еженедельно мылись в бане, подшивали воротнички, принимали новую технику, обучали пополнение, писали письма родным, а самые везучие даже успели получить ответные весточки.

Передышка кончилась 6 октября, когда корпус подняли по тревоге, погрузили на платформы и отвезли в Изюм, где танкисты поступили в распоряжение 1-й гвардейской армии. Командармом оказался старый знакомый — командарм 1-й танковой Кирилл Москаленко, причем армия в самом деле была гвардейской — состояла из трех воздушно-десантных корпусов. Вся эта силища сгорела в два дня, когда Жуков и Москаленко нанесли молодецкий удар по северному флангу Паулюса — гнали богатырей-парашютистов в атаки по плоской местности, почти без артиллерии, практически без авиации. Тридцать тысяч отборных солдат полегли, сумев оттеснить немецкую дивизию на полтора километра. В этих боях полк Часова потерял половину машин и треть личного состава, погибли верные друзья Гученко, Гасанов, Кушнарюк.

Сдав участок другой армии, штаб 1-й гвардейской переехал на полста верст восточнее — к Артемовску. Сюда уже пригнали эшелон новеньких танков и дивизии, укомплектованные солдатами-ветеранами — сибиряками и казахами. Узнав, что предстоит наступление без артподготовки, командир одной дивизии попытался напомнить о требованиях Устава, за что был по приказу Жукова расстрелян перед строем за трусость. Стиснув зубы, Часов повел полк по голой равнине к холмам, на которых окопались немцы. Стреляя фугасными с коротких остановок и прикрывая тяжелыми корпусами КВ-3 идущую следом технику и живую силу, он сумел подавить противотанковые точки вражеской пехоты, после чего лавина средних танков ворвалась на высотки. Здесь их накрыли пикировщики, танки загорались один за другим, так что дальше пехота наступала одна, и все шесть дивизий превратились в батальоны, так и не добравшись до второй линии немецких траншей. Раненный осколками Гористов, когда его увозили в госпиталь, плакал и повторял, как в бреду: «Хрен с танками… главное, чтобы пацаны живыми остались…»