Барнеби Радж - Чарльз Диккенс

— Чем скорее, тем лучше, — сказал Деннис и опять грубо выругался.

— Нас так много, что придется разделиться на отряды, — продолжал Гашфорд, словно не слыша его слов. — И хотя прямых указаний мне не дано, позволю себе сказать, что лорд Джордж считает вас вполне подходящим человеком для того, чтобы стать во главе одного из этих отрядов. И я тоже не сомневаюсь, что вы будете превосходным командиром.

— Испытайте меня, — сказал палач, отвратительно подмигивая.

— Вы будете сохранять выдержку и хладнокровие, знаю. — Секретарь не переставал улыбаться, пряча глаза так, что его зоркое наблюдение оставалось незаметным для собеседника, — слушаться приказов и строго обуздывать себя. И я уверен, что не введете в беду свой отряд.

— Мистер Гашфорд, я их поведу на… — начал было палач задорно, но вдруг Гашфорд сделал ему знак замолчать и притворился, что пишет, так как в эту минуту Джон Груби открыл дверь и заглянул в комнату.

— Тут к вам пришел еще один протестант, — сказал он.

— Пусть подождет в той комнате, — отозвался секретарь самым слащавым тоном. — Я сейчас занят.

Но Джон уже привел нового посетителя к двери, и тот, непрошеный, ввалился в комнату. Это был Хью, так же неряшливо одетый и такой же беспечно-дерзкий, как всегда.

Глава тридцать восьмая

Гашфорд, заслонив рукой глаза от света, несколько мгновений, сдвинув брови, вглядывался в Хью, — ему казалось, что он где-то недавно видел этого парня, но он не мог припомнить, где и при каких обстоятельствах. Впрочем, его недоумение быстро рассеялось, и раньше чем Хью успел вымолвить хоть слово, лицо Гашфорда прояснилось:

— Ага, помню! Можете идти, Джон, вы мне больше не нужны. А вы, Деннис, пока останьтесь.

— Я к вам, хозяин, — сказал Хью, когда Груби вышел.

— Слушаю вас, мой друг, — отвечал секретарь самым учтивым тоном. — Что привело вас сюда? Надеюсь, мы ничего не забыли в вашей гостинице?

Хью отрывисто рассмеялся и, сунув руку за пазуху, вытащил одно из тех воззваний, которые тайно разбрасывал Гашфорд. Оно было перепачкано, так как пролежало целую ночь на дворе. Бумажку эту Хью положил па стол перед секретарем, предварительно развернув ее на колене и разгладив своей широкой ладонью.

— Вы забыли только вот эту штуку, сэр. Как видите, она попала в хорошие руки.

— А что это такое? — спросил Гашфорд с прекрасно разыгранным изумлением, вертя в руках листок. — Где вы это раздобыли, приятель? И в чем тут дело? Ничего не понимаю.

Немного обескураженный таким приемом, Хью смотрел то на секретаря, то на Денниса, который, стоя у стола, украдкой разглядывал незнакомого парня, чья наружность и повадки, кажется, весьма пришлись ему по вкусу. Решив, что взгляды Хью — немой призыв и к нему тоже, мистер Деннис трижды покачал головой, словно говоря: «Нет, Гашфорд ничего не знает, ручаюсь, что не знает. Побожиться готов!» — и, заслонив лицо от Хью концом грязного шейного платка, кивал головой и хихикал за этим заслоном в знак своего величайшего восхищения хитростью секретаря.

— Да здесь же написано, чтобы тот, кто найдет это, шел сюда, к вам, — сказал Хью. — Я не грамотен, но я показывал это одному знакомому человеку, и он сказал, что так тут сказано.

— Совершенно верно, — подтвердил Гашфорд, широко открывая глаза. — Вот чудеса! Как эта бумажонка попала к вам, милейший?

— Мистер Гашфорд! — свистящим шепотом сказал палач. — Во всем Ньюгете нет вам равного!

Услышал ли Хью эти слова, догадался ли по гримасам Денниса, что его морочат, или, быть может, еще раньше разгадал хитрости секретаря, — но он, по своему обыкновению, сразу пошел напролом.

— Послушайте, — сказал он, протянув руку и отобрав у секретаря воззвание. — Хватит уже толковать про эту бумажку, да про то, что в ней говорится. Вы ничего не знаете, а я еще меньше, и он, — Хью взглянул на Денниса, — тоже. Словом, никто из нас не знает, откуда она взялась, для чего писана, — и делу конец. А пришел я к вам вот зачем: хочу идти против католиков. Я антипапист и готов записаться в ваш Союз и принять присягу.

— Запишите его, мистер Гашфорд, — одобрительно сказал Деннис. — Вот за это люблю молодца — приступает прямо к делу, без обиняков и лишней болтовни!

— А на кой черт стрелять мимо цели? — отозвался Хью.

— Вот и я это самое говорю, — сказал палач. — Ты, я вижу, как раз такой парень, какие мне требуются в мой отряд. Мистер Гашфорд, кончайте это дело, внесите его в списки. Пусть он будет моим крестником, а в честь его крещения мы зажжем костры на развалинах Английского банка[61].

После этих и других столь же лестных выражений доверия мистер Деннис наградил Хью энергичным тумаком в спину, на что Хью не замедлил ответить тем же.

— Долой папистов, брат! — крикнул палач.

— Долой богачей, брат! — откликнулся Хью.

— Папистов, папистов! — поправил его секретарь с присущей ему кротостью.

— Это все равно! — воскликнул Деннис. — Верно он говорит! Долой всех и все, мистер Гашфорд, и да здравствует протестантская вера! Действовать пора, мистер Гашфорд! Самое время!

Секретарь, весьма благосклонно наблюдавший эту демонстрацию патриотических чувств, только что хотел сделать какое-то замечание, как Деннис, подойдя к нему вплотную и прикрывая рот рукой, подтолкнул его локтем и хриплым шепотом сказал:

— Вы пока не распространяйтесь насчет моей государственной должности, мистер Гашфорд. У людей, знаете ли, есть разные предрассудки, ему мое ремесло может не понравиться. Подождите, пока мы с ним ближе сойдемся. А парень хорош, верно? И сложен-то как!

— Да, здоровенный малый.

— Поглядите на него, мистер Гашфорд, — продолжал шептать Деннис с тем опасным восхищением, с каким, вероятно, голодный каннибал способен смотреть даже на близкого друга. — Видали вы когда-нибудь, — тут он еще ближе нагнулся к уху секретаря и заслонил рот уже обеими ладонями, — такую шею? Вот уж, можно сказать, есть на что надеть петлю! Вы только гляньте!

Секретарь согласился, призвав на помощь весь свой светский такт (трудно профану разделять такие чисто профессиональные и потому несколько своеобразные вкусы), и, задав кандидату несколько обычных вопросов, принял его в члены Великого Протестантского Союза Англии. Благополучное окончание этой церемонии доставило мистеру Деннису истинное удовольствие, перешедшее в настоящий восторг, когда он услышал, что новый член Союза не умеет ни читать, ни писать. Ибо (так клятвенно уверял Деннис) эти два искусства — величайшее из бедствий, когда-либо постигавших цивилизованное человечество, и ничто так не вредит общественно-полезному и доходному делу, которое он, Деннис, имеет честь выполнять на своем государственном посту.

Внеся Хью в список, Гашфорд своим обычным тоном предупредил его, что у сообщества, в которое он вступил, цели мирные и строго законные (во время этого разъяснения мистер Деннис беспрестанно подталкивал Хью локтем и делал какие-то странные гримасы), и затем дал понять обоим гостям, что он желает остаться один. Они тотчас распрощались с ним и вместе вышли на улицу.

— Ты куда, братец? — спросил Деннис. — Идешь прогуляться?

— Пойду, куда хотите, — отозвался Хью.

— Вот это по-компанейски, — одобрил его новый знакомый. — Куда бы нам пойти?.. Давай-ка посмотрим на те двери, в которые мы скоро здорово забарабаним, — согласен?

Хью ответил утвердительно, и они не спеша зашагали по направлению к Вестминстеру, где тогда заседали обе палаты парламента. Замешавшись в толпу слуг, носильщиков, факельщиков, рассыльных и всякого рода зевак, теснившихся среди лошадей и экипажей, они долго слонялись здесь, и новый знакомый Хью с многозначительными ужимками указывал ему, где самые незащищенные и доступные части здания, объяснял, как легко пробраться в кулуары, а оттуда — до самых дверей палаты общин, и если войти толпой, то выкрики несомненно будут услышаны в зале заседания. Все эти и многие другие сведения такого же рода Хью выслушивал с явным удовольствием. Деннис называл ему также членов палаты лордов и палаты общин, входивших в здание или выходивших оттуда, объяснял, кто из них — друг католиков, кто — враг, советовал хорошенько рассмотреть и запомнить их экипажи и ливреи их лакеев, чтоб отличить их, когда понадобится. Порой Деннис тащил Хью к окнам проезжавшей кареты, чтобы он рассмотрел при свете фонарей лицо ее владельца. Он проявлял во всем такую осведомленность, какая могла быть только результатом основательного изучения. И в самом деле, позднее, когда Хью и Деннис больше сблизились, Деннис признался ему, что давно уже собирает такого рода сведения.

Но больше всего поразило Хью то, что в толпе он приметил множество людей, которые группами — по двое или по трое — шныряли здесь, видимо с одной и той же тайной целью. С большинством этих людей спутник Хью обменивался только едва заметным кивком или взглядом, но по временам кто-нибудь из них подходил и, среди окружающей сутолоки, став рядом с Деннисом, но не поворачивая головы, будто и не видя его, тихо произносил несколько слов, на которые тот отвечал так же осторожно. Затем они расходились, как чужие. Иные из этих людей часто появлялись снова, неожиданно вынырнув из толпы около Хью, и, проходя, пожимали ему руку или пристально заглядывали в лицо, но не заговаривали с ним, так же как и он с ними: ни один не обмолвился ни словом.