Зимние волки полуночи - Елена Смирнова

— Неужели тебе так нравится бороться с самим собой? С той частью себя, что еще живет в тебе? Кто говорил мне о том, что нельзя быть настолько холодным и бесчувственным? Не знаешь? Не твои ли это были слова? — судя по тону, которым говорил Лентарн, он был в состоянии легкой ярости, доведенной почти до бешенства.

— Если я приму все, то не смогу работать, — упрямо проговорил Роллон, смотря в глаза Лентарну.

— Это говоришь не ты, — мужчина горько покачал головой, поднимаясь. — Не тот человек, которого я когда-то знал. Посмотри в зеркало — во что ты превратился? Ты не можешь даже разобраться в себе и решить все свои проблемы, не говоря уж о чужих. Говоря о том, что ты станешь слабее, ты теряешь силу с каждым днем, тратя ее впустую — на обуздывание того, что не нуждается в этом. Куда исчезли все человеческие чувства, на которые ты когда-то был способен? Неужели вместо боли, страха, жалости, любви и остального остались только долг, сила и холод? Но твой долг — помогать людям. Как ты будешь делать это здесь, в мире людей и людских чувств, где Эллегион с его устоями остался лишь в редких мифах? Ты не сможешь помочь никому, пока не разберешься со своими проблемами. Время еще есть — тебе вполне его хватит на все. Переосмысли свой мир и свои устои… ведь ты же становишься прежним, напрочь забывая о них. А доводы, приведенные тобой — пустой звук, ничего не значащий здесь набор слов. Это не Эллегион, в этом мире чувства и эмоции значат очень многое. Даже больше, чем ты думаешь, — сказав эту тираду, Лентарн оставил Роллона одного, растворяясь в воздухе. Уже полупрозрачный, он повернулся к Зимнему волку. — Если я тебе понадоблюсь для работы — я у себя дома. Но все же подумай над тем, что я тебе сказал. Пока.

Вдохнув носом запах озона, Роллон глубоко вздохнул, подходя к окну и выглядывая на улицу. Слова Лентарна его озадачили, причем озадачили крепко. Роллон сам видел, что он, до сих пор ведомый долгом, убеждает, именно убеждает себя в том, что только что сказал сам. Он понимал, что зверь, явившийся ему — был лишь предупреждением, гласящим, что только он может справиться с собой. Иначе — он медленно снова станет той самой куклой, в которую со временем превращались все Зимние волки. Но почему так? Роллон не мог дать ответ на этот вопрос. Ведь на какое-то время ему стало намного легче, он снова стал таким же, каким был до инициации.

Возможно, Лентарн прав, и он действительно бежит от себя. Боязнь провала… боязнь… это страх, что все провалится, и все его действия будут напрасны. Значит, он все-таки способен чувствовать. Ведь смог же он вернуться, вслушавшись в слова Литы.

Ему немного непривычно было думать о себе, о том, что у него тоже могут быть чувства, но он думал об этом. Думал о том, что еще совсем недавно все было в порядке, и о бесчувственности не было и речи. Да даже на балу…

А потом он начал обо всем задумываться. Мысли. Если принять… подумать о себе. Да и не только о себе, а о людях, которые его окружают. Этот зверь… одним движением руки порвав тонкую цепочку, Роллон сорвал медальон с шеи. Немного покачал в руке, вглядываясь в светлый камешек с прожилками. А затем легко отпустил, позволив ему упасть на каменный пол, брызнув во все стороны осколками.

Зимний волк позволил себе усмехнуться. Только мысли, ничего больше… нужды в амулете нет, зверь больше не вылезет.

Потому что зверя уже нет. Он исчез, сегодня утром, буквально пару часов назад, когда он отпустил и одновременно с этим принял то, от чего так стремился убежать. Но только сейчас он это понял…

Это ведь нормально — чувствовать все. И даже то, что раньше было незнакомо.

Роллон глубоко вздохнул, припоминая последние две недели. Водоворот жизни, и… водоворот эмоций. Неведомое доселе чувство, пронзившее мозг и душу.

Нет.

Он еще помнил его, по Эллегиону. Эллегион… это слово оставило лишь горький привкус во рту да воспоминание, от которого не осталось даже горечи. Прошлое отпустило? Скорее всего. Он сам отпустил прошлое и все, что было? Вероятнее.

Айлитен… вспомнив ее, он ощутил лишь легкий укол в сердце — свою вину за все. А любовь и боль… все прошло, развеявшись призрачными тенями вдали. Почему так быстро? Все произошло так недавно и так внезапно… он прекрасно знал, что она была для него куда больше как просто знакомая, просто он сам тогда не понимал всего. Но сердце не болело, отпустив то, что раньше было так дорого. Просто свойство их народа?.. или это она попросила у богов, чтобы было так? А может быть, он попросил…

В комнате ощутимо похолодело, легкий порыв ветра, дунувшего непонятно откуда, взлохматил Роллону волосы, подтверждая догадку.

Я попросила за нас. За тебя. Мне хорошо… пусть будет хорошо и тебе…

Он не услышал, лишь понял. Вместе с фразой, донесенной ветром, в голову пришло странное осознание. Чего? Он пока еще не до конца понял это сам. Но был уверен в том, что догадка близка.

Прости. Я любил тебя, но все сошло на нет. Не вини меня в этом — ты сама просила за это. Боги были милостивы.

Тряхнув головой, Роллон поправил обруч. Улыбнулся, той самой ослепительной улыбкой, которой мог улыбаться до Обряда.

Впрочем, он этого не знал. Знал лишь другое — того, что произошло, не бывает в жизни.

А может, и бывает? А может, стоит проверить?

Может…

Безрассудство, построенное на случайной встрече.

Случайной ли?

Он понял, что к чему. Как и просил Лентарн, разобрался в себе. И принял одно решение, не зная, правильно ли поступает. Наверное, да.

Взглянув на лучи солнца, он вспомнил волну медно-золотых волос, рассыпавшихся по плечам. Глубокие глаза, взглядом читающие душу — во всяком случае, так казалось ему. Легкую улыбку…

Да.

Через пару секунд в комнате стало пусто и тихо.

Остался только вездесущий запах озона, проникающий здесь, пожалуй, повсюду.

Мурлыкая себе под нос какую-то игривую эльфийскую песенку, я поднялась наверх, в свою комнату, с главным желанием — залезть в большую ванну, наполненную горячей водой с апельсиновым маслом. Откинуться на спину, блаженно прикрыв глаза, и наслаждаться так пару часов, пока вода не остынет и не придется вылезать из воды вынужденно… а потом — расслабляющий массаж и крепкий здоровый сон на прохладных шелковых простынях под тихие рассветные звуки, доносящиеся из открытого и задернутого лишь прозрачной занавеской окна…

На деле все оказалось гораздо прозаичнее. В ванной я вместо до краев наполненной мраморной ванны обнаружила торчащие из пола трубы и бригаду озадаченных ремонтников. Кое-как выгнав их, пришлось помыться из стоявшей же там кадки с ледяной водой, на нагрев до состояния парного молока которой потребовалось отдать все оставшиеся силы. Естественно, ни о каком расслаблении, равно как и апельсиновом масле не было и речи — а осталось только раздражение, направленное на смену водопроводных систем и связанные с этим неудобства.