Харикл. Арахнея - Вильгельм Адольф Беккер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Но тогда недоставало ещё статуй, барельефов и мозаичных работ, — сказал Гермон, — их исполняли Лисипп, Эвфранор и другие великие мастера. Живопись принадлежит кисти Апеллеса, Антифила и Никея[155]. Только призванные могли выполнить эти работы. И стремящийся в бой Арей нашего Мертилоса с почётом занимает место среди других статуй. Только три года тому назад была закончена гробница великого Александра.
Альтея, подняв кубок с вином, сказала, обращаясь к старому воину:
— Когда ты — я надеюсь, это будет скоро — поселишься во дворце твоей коронованной поклонницы, то я с радостью возьму на себя обязанность твоего проводника.
— На эту должность меня уже давно назначила почтенная Тиона, — весело заметила Дафна.
— И ты думаешь, — возразила резко Альтея, — что в таком случае послушание есть долг супруга?
— Нет, это будет только значить, что я признаю её удачный выбор, — ответил Филиппос, которому не нравилось смелое обращение фракийки.
Тиона, которой она также не нравилась, не сочла нужным отвечать на её резкое замечание; она повернула к Дафне своё некрасивое лицо, озарённое теперь ласковой улыбкой, и воскликнула:
— Собственно говоря, дитя, мы обещали твоему отцу взять его в проводники; к сожалению, мы ещё не в Александрии.
— Но я уверен, что вы уже завтра туда отправились бы, — сказал Гермон, — если б нам удалось точно описать всё, что вас там ожидает. На свете есть только одна Александрия! И более красивой картины, нежели та, которую представляет этот город зрителю, смотрящему на него с горы в саду Панеума[156], не представляет ни один город в мире.
— Совершенно верно, — подтвердил молодой гиппарх, воспитывавшийся в Афинах, — я смотрел с Акрополя на Афины, видел Родос и Милет…
— И всё же, — воскликнул Проклос, — ты не видел ничего красивее Александрии! Впрочем, знатные римские послы, покинувшие не так давно нашу столицу, говорили то же самое. Вполне беспристрастные люди, могу сказать, потому что они могут также похвалиться видом с Капитолия на их разросшийся город! Когда приказ царя привёл меня на берега Тибра, меня там многое поразило, но что касается общего вида… как бы мне сравнить оба города? Древний Рим с его несметной военной силой — это варвар, начинающий только привыкать к более утончённым нравам, а Александрия — знатный и богатый эллин, который, как и ты, мой молодой друг, завершил своё образование на берегах Илисса[157] и который соединяет в себе тонкий вкус и ум афинян, таинственное глубокомыслие египтян, суетливую, неспокойную деятельность иудеев с многосторонней мудростью и пёстрой роскошью восточных племён.
— Но который вовсе не стремится ослеплять глаза азиатской роскошью, — перебил его Филиппос.
— А всё же, — пробормотал старый воин, — чего только не рассказывают о страшной, просто неслыханной роскоши царских дворцов.
— В скупости нельзя обвинять нашу царскую чету, и да будут за это восхвалены бессмертные боги, — сказала Альтея, — но царь Птолемей употребляет оставленное отцом богатство ещё на нечто иное, а не только на покупку драгоценных украшений, блестящих камней и золотой утвари. Если ты, многоуважаемый Филиппос, пренебрегаешь мною как проводником, то советую тебе избрать на эту должность коренного жителя Александрии, и ты тогда поймёшь, насколько верна та картина, которую тебе так красноречиво описал Проклос. Только вы должны начать ваш обзор с той части города, которая носит название Брухейона[158], где находится царский дворец.
— Нет, нет, надо начать с гавани Счастливого возвращения, Эностоса, — посоветовал Проклос.
— Лучше с гробницы великого Александра, — вскричал молодой гиппарх, тогда как Дафна сказала, что надо начинать с садов Панеума.
— Эти сады уже разбивались, когда мы покидали Александрию, — заметила Тиона.
— Точно созидающая природа удвоила свою жизненную силу для этих садов: так прекрасно разрослись они, — восторженным голосом произнёс Гермон, — да и человеческая рука натворила там истинных чудес. Целую гору воздвигли там, извилистая дорога ведёт на её вершину, и когда вы, достигнув её, повернётесь лицом к северу, то вы испытаете то же самое, что испытывает мореплаватель, который, вступив на берег, слышит, что жители говорят на совершенно чуждом ему языке. Точно хаос бессмысленных звуков будет звучать для него этот язык, пока он не научится распознавать отдельные слова и наконец предложения. Вот точно таким же хаосом, только очень пёстрым, покажутся вам с вершины горы все дворцы, храмы, статуи и колонны. В отдельности взятый, каждый из этих предметов достоин вашего внимания, вашего восхищения. Тут — лёгкие, весёлые образцы эллинского искусства, там — тяжёлые строгие памятники египетского, а фоном всему служит бесподобная синева вечного моря, соединяющего чудесную постройку Гептастадий, плотины в семь стадий, с твёрдой землёй. А маяк на острове Фаросе, с вершины которого мощные потоки света указывают кораблям ночью вход в Большую гавань! Но и в гавани Счастливого возвращения стоит всегда немало судов на якоре. А какая суета, какое движение в гавани Мареотида, куда приходят нильские суда! С утра до вечера царит там жизнь, кипит работа, какое там бесчисленное количество и разнообразие товаров, и сколько из них изготовлены здесь, в нашем городе, потому что всё, что художественная промышленность производит самого красивого, драгоценного и изысканного, — всё это изготовляется в этом городе из городов! Часто не успеют покрыть крышей здания фабрики, а уже в них трудятся неутомимые, как пчёлы, рабочие и выделывают самые прекрасные вещи. Там снуёт ткацкий челнок, тут обвивают золотом нежные струны, а искусные женские руки расшивают золотыми нитями драгоценные ткани. Здесь же выдувают стекло или выковывают оружие и утварь, тонко отточенные клинки разрезают на полоски папирус, а целые ряды мужчин и женщин склеивают эти полоски в длинные свитки. Ничьи руки, ничья голова не должны здесь оставаться без дела. В музее работают умы мыслителей и исследователей, и там теперь предъявляет свои права правда и действительность. Прошло время пустых мечтаний и искусных спорщиков. Теперь всё нужно
