Темный мастер - Анна Степанова

«Что за чушь!» — захотелось гаркнуть Ледогору. Захотелось разозлиться, отругать проклятого мальчишку за такие мысли, привести в чувство и волоком потащить обратно в Гильдию… Вот только не получалось у него ничего возразить — сидел да смотрел в удивленной, немой растерянности, как нервно играет Огнезор кончиками пальцев, как поглаживает заворожено согретый теплом кожи рифленый металл тяжелых своих перстней…

— Уходи, наставник, — наконец, не поднимая глаз, сказал юноша. — Не стоит еще и тебе в это впутываться. Если попадусь — так ведь всем причастным память проверить могут… С отчетом поступай, как хочешь, но дальше я сам разберусь.

Гигант со вздохом встал, неловко приладил на лицо маску, глянул мрачно сквозь черные прорези.

— Что бы ты ни делал, Огнезор, вернуться-то тебе все равно придется… — обронил напоследок.

С новой силой охватило юношу знакомое с ученических лет чувство принуждения: будто ведут его — незаметно, но неуклонно, — проложенной кем-то дорожкой. Той, которую сам он не выбирал — и вряд ли бы вообще выбрал. Но отказаться от которой уже не может…

Как он сейчас ненавидел это ощущение! Мысли о долге, власти, собственных возможностях слишком мало распаляли его тщеславие. Ну кто в двадцать шесть лет жаждет править миром? Покорять его — может быть. Добиваться признания. Наслаждаться недолгой иллюзией свободы и собственной неуязвимости, которую дает молодость. Искать приключений. Любить, в конце концов! И начинать потихоньку задумываться об уютном местечке, где можно было бы «осесть» после всего в компании близких людей…

Но уж никак не властвовать, навсегда отказавшись от самого себя, взвалив на плечи неизбежный груз верных и ошибочных решений, а в случае с Гильдией — еще и приняв клеймо всеобщей ненависти да проклятия!..

— Думаешь, сам этого не знаю? — вдруг разозлился Огнезор на наставника. — Еще как знаю! Знаю, что не уйти мне ни от долга, ни от крови чужой, ни от чужого страха и отвращения, который так любовно культивирует Гильдия! И от имени своего не уйти, и от всех проклятий, что уже на него навешаны!..

Но слова его разбились негромким хлопком открывшейся оконной рамы, растаяли в холодной, снежком сочащейся, мглистой тишине вместе с темной Ледогоровой фигурой.

Неприятный промозглый ветерок пробежался по комнате, а плеча вдруг нерешительно коснулась теплая девичья рука. Огнезор вздрогнул.

— Давно не спишь? — не оборачиваясь, спросил глухо, гася в себе остатки раздражения. — Странно, я не почувствовал…

— Видно, лучше из меня ученица, чем ты думал, — легкой горечью окутал его Лаин голос.

Она оторвала руку от его плеча, согнутыми костяшками пальцев, легко отбросив длинную светлую прядь волос, провела по шее, погладила нежно по щеке. Он не двигался в замешательстве, не решаясь поверить этой ласке, все еще боясь обернуться и заглянуть ей в лицо.

Но Лая вдруг обхватила его судорожно, прильнув всем телом, стиснула изо всех сил.

— Плевать на остальных! На всех, на всю Империю! Даже если мир будет гореть и корчиться под твоими ногами, я… я никогда, слышишь, …никогда…не прокляну…твоего имени! Никогда… не отвернусь в страхе! — выдохнула горячо, словно заклинание.

Огнезор застыл, не в силах поверить в то, что слышит. Понимая каждой частичкой себя, что вот теперь-то он пропал окончательно. Не тогда, в Таркхеме, когда узнал в ней девочку из своей полустертой памяти, и не тогда, когда решил с Дворцовой ее вытащить, и даже не ночью той в замке Таргел, а именно теперь, в этот миг…

Потому что не было больше для него никого другого, и та же участь, что Темнослова, врага его, постигла бы теперь и Ледогора, и Славу, и всякого, кто на пути его стал бы. Без разбору. Без сомнений. Без жалости.

— Примешь ли ты мою клятву, Огнезор? — вопрошала, между тем, Лая почти торжественно. — Позволишь ли быть с тобой? Повторишь ли слова, что заглушил тогда гонг в замке Таргел?

«Как могла она услышать?» — пораженно распахнулись во мрак его глаза.

— Я…люблю тебя, — шевельнул непослушными губами почти безразлично, удивляясь, как бесцветны эти слова перед той ненормальной, нелепой, страшной одержимостью, что рождалась на самом дне пустой его души.

— Это все, что мне нужно знать о тебе, — ласково прошептала девушка, припадая губами к бешено трепещущей жилке у него на шее. — Остальное не имеет значения…

Той же ночью темный город выпустил их из своих объятий, подгоняя колючим снежком на северо-запад, где нерушимо ожидали холодные вершины далеких Северных гор.

— Пе-е-ервый день, первый день, первый день зимы-ы-ы, — нарочито писклявым голоском изо всех сил распевала Лая детскую новогоднюю песенку, старательно коверкая мелодию и фальшивя.

Смешливое горное эхо весело перекатывало незатейливые слова. Лошади на поводу фыркали, с подозрением косясь на девушку.

Эдан молча шел рядом, легко, словно по столичной мостовой, ступая по неровному, острыми камешками и грязным снежком присыпанному склону. Выражение лица он сохранял совершенно непроницаемое.

«Вот упрямец!» — начинала уже злиться Лая.

В сердцах она пнула подвернувшийся под ноги камень, затем почти выкрикнула очередную строчку песни особенно громко и особенно отвратительно, так что даже смирившаяся со всем Лошадка отшатнулась и всхрапнула испуганно.

— И когда только тебе надоест! — наконец не выдержал Эдан.

«Ага!» — тут же возликовала девушка, пристально вглядываясь в его лицо в поисках малейших признаков вполне оправданного раздражения.

Но лишь легкая насмешливая ухмылка едва заметно кривила его губы, почти не задевая холодную синеву глаз.

— Надоест что? — прикинулась дурочкой Лая.

— Дразнить меня, — невозмутимо обронил ее спутник. — Насколько помню, пела ты всегда отлично. Значит, эти ужасающие звуки ты производишь нарочно, и, поскольку никого другого здесь нет, предназначены они для моих ушей. Вот я и спрашиваю, скоро ли тебе надоест?

— А что, сильно раздражает? — с надеждой спросила девушка.

В ответ Эдан только хмыкнул, вновь погружаясь в непроницаемое молчание.

— Уж лучше бы ты злился! — не удержалась Лая. — А то слова из тебя не вытащишь после…

«После Эн-Амареша», — хотела сказать она, но вовремя прикусила язык. Не хватало еще, чтоб он вновь вернулся к своим мрачным размышлениям о каких-то «гранях», и «долге проклятом», и прочей подслушанной тогда ерунде. Чтоб опять сидел ночи напролет, уставившись в одну точку, с таким лицом, что просто жуть берет…

«Провались она, эта Гильдия!» — в который уже раз мысленно зашипела девушка. Вспомнилось, как еще совсем недавно проклевывалась в глубине души надежда, что, может, получится Эдана оттуда вытащить, вернуть к нормальной жизни. «Освободить», — так она это называла, словно речь шла о каторге или заключении.