Последняя песня - Николас Спаркс

Дети были напуганы. Он должен каким-то образом их успо­коить. Но в желудок словно вонзилась тысяча игл. Он вытер кровь тыльной стороной ладони и тихо выдавил:

— Думаю, мне нужно в больницу.

Ронни

Отец сказал правду, уже лежа на больничной койке. В вену была воткнута игла капельницы. Ронни неверяще качала голо­вой. Этого не может быть. Просто не может быть.

— Нет. Это не так. Доктора делают ошибки!

— Только нев этот раз, — вздохнул он, потянувшись к ее руке. — Мне жаль, что тебе пришлось узнать таким вот обра­зом.

Уилл и Джона сидели внизу, в кафетерии. Отец хотел пого­ворить с каждым по очереди, но Ронни вдруг поняла, что не хо­чет, чтобы он сказал еще хоть слово. Наконец она поняла, поче­му отец попросил разрешения провести с ними лето. Значит, ма с самого начала знала правду. Отцу осталось так мало времени, что он не хотел спорить с бывшей женой. Теперь ясно, почему он так упорно работал над витражом.

Ронни вспомнила приступ кашля в церкви и то, как отец морщился от боли. Все кусочки головоломки сошлись. И все сра­зу рухнуло...

Отец никогда не проводит ее к алтарю. Никогда не возьмет на руки внука. Мысль о том, что дальше придется жить без него, была невыносима. Это несправедливо! Все это несправедливо!

— И когда ты собирался мне сказать? — сухо осведомилась она.

— Не знаю.

— Перед отъездом? Или уже после того, как вернусь в Нью-Йорк?

Отец не ответил. Кровь бросилась в лицо Ронни.

— Что, собирался сказать мне по телефону? И что именно? «0, прости, когда мы были вместе, я не упоминал, что у меня последняя стадия рака. И как это тебе?»

— Ронни...

— Если ты не собирался сказать, почему вызвал сюда? Чтобы я смотрела, как ты умираешь?

— Нет, солнышко, совсем напротив, — устало ответил отец, поворачивая голову.

В этот момент внутри что-то оборвалось, словно по склону покатились первые камешки, предвещая камнепад.

По коридору прошли две сестры, тихо переговариваясь о чем-то. Лампы дневного света жужжали над головой, отбрасы­вая голубоватый свет на стены. Капли мерно падали в трубку ка­пельницы: привычная картина для любой больницы. В этом не было ничего необычного. Необычным и чужим стал мир вокруг Ронни.

В горле Ронни застрял вязкий ком. Она отвернулась, стара­ясь сдержать слезы.

— Прости, солнышко, — продолжал отец. — Конечно, я дол­жен был тебе сказать. Но так хотел, чтобы лето прошло как мож­но лучше. И еще хотел поближе узнать свою дочь. Ты меня про­стишь?

Его мольба ударила в самое сердце. Ронни невольно вскрик­нула от боли. Умирающий отец просит у нее прощения! В этом было что-то настолько печальное, что она не знала, как реаги­ровать.

Отец ждал. Она потянулась к его руке.

— Конечно, я тебя прощаю, — прошептала она и, заплакав, положила голову ему на грудь. И только сейчас заметила, как сильно он похудел. Как выпирают ребра и ключицы. У нее раз­рывалось сердце при мысли о том, что она совсем этого не заме­чала. Слишком занята была собственной жизнью...

Отец обнял ее свободной рукой, и она заплакала еще гром­че, сознавая, что скоро настанет время, когда даже этой простой ласки больше не будет.

Ронни невольно вспомнила тот день, когда приехала сюда, и свое поведение. В те дни мысль коснуться его была также чуж­да, как космическое путешествие. Тогда она его ненавидела. Сей­час любила.

И даже рада была, что узнала его тайну, хотя лучше бы этой тайны не существовало. Раньше он часто гладил ее по голове, но скоро и этого не будет. Ронни зажмурилась, пытаясь отсечь бу­дущее. Она нуждается в отце. Нельзя, чтобы все так оборвалось! Пусть он слушает ее нытье. Пусть прощает за сделанные ошиб­ки. Любит ее, как любил в это лето. И пусть так продолжается всегда.

Только ничего не выйдет.

Она позволила отцу прижать ее к себе и плакала как ребе­нок, каковым давно уже не была...

Позже он ответил на ее вопросы. Рассказал о своем отце и раке, передававшемся по наследству. О боли, которая стала одо­левать его после Нового года. О том, что облучение — это не вы­ход, потому что болезнь поразила слишком много внутренних органов.

Она представила злокачественные щупальца, ползущие из одной клетки в другую, распространяя болезнь и смерть.

Ронни спросила о химиотерапии, и ответ был тем же самым. Рак агрессивен, и химиотерапия может замедлить, но не остано­вить процесс.

Отец объяснил теорию качества жизни, и она едва не возне­навидела его за то, что не рассказал все раньше. Знай она все с самого начала, лето прошло бы совсем по-другому. И отноше­ния были бы иными. Она думать не желала о том, что ждет впе­реди.

Отец был бледен, и она поняла, что морфий подействовал на него усыпляюще.

— Очень больно? — спросила она.

— Не так сильно, как раньше. Гораздо лучше, — заверил он.

Ронни кивнула и снова попыталась забыть о злокачествен­ных клетках, завоевавших его организм. 

— Когда ты рассказал маме?

— В феврале. Сразу после того как все узнал. Но я просил тебе не говорить.

Ронни попыталась вспомнить, как тогда вела себя ма. Долж­но быть, расстроилась. Но либо Ронни забыла об этом, либо не обратила внимания. Потому что, как всегда, думала о себе. Очень хотелось верить, что она стала другой, но, к сожалению, это не совсем так. Работа и свидания с Уиллом помешали проводить больше времени с отцом, а время — единственное, чего она не могла вернуть.

— Но если бы ты сказал мне, я бы больше бывала дома, мы бы чаще виделись. Я бы помогала тебе, чтобы ты не так уставал.

— Сознание того, что ты здесь, уже больше чем достаточ­но.

— Но тогда ты, возможно, не оказался бы в больнице.

Он взял ее за руку.

— Может быть, именно то обстоятельство, что ты провела счастливое лето и влюбилась в хорошего парня, не дало мне по­пасть в больницу раньше.

Хотя они не говорили на эту тему, она знала, что отец про­живет недолго, и попыталась представить жизнь без него.

Если бы она не приехала, не дала ему шанс, было бы легче отпустить его. Но она приехала, и теперь все невероятно услож­нилось.

В неестественной тишине она слышала только затрудненное дыхание и снова отмечала, как он похудел. Доживет ли до Рож­дества или хотя бы до ее следующего приезда?

Она одинока, а отец умирает. И ничего, ничего нельзя сде­лать...

— Что теперь будет? — спросила Ронни. Отец спал совсем недолго, минут десять, прежде чем повернуться к ней.

— Ты о чем?

— Тебе нужно остаться в больнице?

Единственный вопрос, который она так боялась задать. Пока отец дремал, она держала его за руку, боясь, что он никогда не покинет это место. И что остаток жизни проведет в комнате, где пахло дезинфекцией, в окружении медсестер и врачей. Совер­шенно чужих ему людей.