Недобрый день - Мэри Стюарт

Галопом подскакал Гарет. Друстан резко развернул коня, увидел, что меч юноши покоится в ножнах, и опустил клинок.

Воины эскорта, оставив ношу, подоспели на место событий. По приказу своего господина они кое-как перевязали рану Агравейна, помогли Гахерису подняться на ноги — голова у оркнейца кружилась, но в остальном он ничуть не пострадал, — и поймали коней близнецов. Друстан с холодной церемонностью предложил ему воспользоваться гостеприимством замка «до тех пор, пока брат твой не исцелится от раны», но Гахерис, выказывая столь же неучтивости, сколь недавно — вероломства, только выругался и повернул было прочь. Друстан дал знак своим спутникам, те выехали вперед и встали по обе стороны от оркнейца. Гахерис снова заорал что-то насчет «своего родича, верховного короля» и попытался сопротивляться, но силы были неравны. Приглашение обернулось арестом. Наконец ратники шагом двинулись в обратный путь. Гахерис ехал промеж них, поддерживая бесчувственное тело брата.

Гарет проводил их взглядом, но следом не поскакал. Он и пальцем не пошевельнул, чтобы помочь Гахерису.

— Гарет? — проговорил Друстан. Меч его, чистый от крови, покоился в ножнах. — Гарет, был ли у меня выбор?

— Не было, — подтвердил Гарет.

Он встряхнул поводьями и поравнялся с конем Друстана. Так, бок о бок, вместе поскакали они в Каэр-Морд.

Над опустевшей дорогой сгущались сумерки. Над морем вставал узкий серп луны. Мордред наконец-то выехал из укрытия и направился на юг.

В ту ночь он заночевал в лесу. Было холодно, но, завернувшись в плащ, Мордред почти не мерз, а на ужин осталось кое-что от хлеба и мяса, врученных Бриджит. Конь, привязанный на длинном поводе, мирно пасся на поляне. На следующий день спозаранку Мордред поехал дальше, теперь — на юго-запад. Артур, надо думать, уже на пути в Каэрлеон; там он с отцом и встретится. Причин к спешке не было. Друстан наверняка уже выслал гонца с известием о гибели Ламорака. Поскольку Мордред на сцене событий так и не появился, король, вне всякого сомнения, поймет, что произошло на самом деле: братья хитростью ускользнули из-под надзора. Его поручение состояло не в том, чтобы обеспечить безопасность Ламорака; это забота самого Ламорака, и рыцарь поплатился за собственную опрометчивость. Мордреду полагалось отыскать Гахериса и увезти его на юг. Теперь, когда близнецы оправятся от увечий, об этом позаботится Друстан. А Мордреду по-прежнему лучше держаться в стороне; и король наверняка его одобрит. Даже если разгневанный Артур прикажет казнить близнецов, прочие смутьяны из числа «молодых кельтов», предполагая, что честолюбец Мордред так и рвется к власти, чего доброго, обратятся к нему и пригласят присоединиться к заговору. По всему судя, король вскорости сам его об этом попросит. «А если я это сделаю, — нашептывал чужой, холодный как лед голос в его сознании, — и происки развернутся в полную силу, и в итоге сокрушат и уничтожат Бедуира, кому и занять его место, кому и унаследовать безраздельное доверие короля и любовь королевы, как не тебе, родному сыну короля?»

Стоял золотой октябрь, морозные ночи сменялись ясными, бодрящими днями. По утрам мир переливался и мерцал, припорошенный искристым инеем, а вечерами в небесах гомонили грачи, возвращаясь к гнездовьям. Мордред ехал не спеша, щадя коня, останавливался по возможности в захолустных, малолюдных местечках и избегал городов. Одиночество и обволакивающая меланхолия осени были созвучны его настроению. Он проезжал пологие холмы и травянистые долины, одетые в золото леса и крутые каменистые перевалы — там, на вершинах, деревья уже облетели. При нем был верный гнедой — в ином обществе Мордред и не нуждался. Хотя ночи стояли холодные и с каждым разом делались все холоднее, странник всегда находил какое-никакое укрытие — загон для овец, пещеру либо поросший лесом берег реки — ведь дождей не шло. Он привязывал гнедого попастись, ужинал остатками снеди, на ночь заворачивался в плащ, просыпался сумеречным, искрящимся утром, умывался в ледяной воде и скакал дальше.

Постепенно простота, тишина да и сами тяготы пути принесли желанное успокоение: он снова стал Медраутом, рыбацким сыном, живущим жизнью немудреной и безгрешной.

Так он добрался наконец до уэльских холмов и до Вирокониума, где сходились четыре дороги. И там, на перепутье, словно новый привет из дома, высился стоячий камень с алтарем у подножия.

В ту ночь Мордред заночевал в зарослях лещины и остролиста у перекрестка, укрывшись за поваленным деревом. Ночь выдалась теплая, в небе сияли звезды. Странник уснул и во сне увидел, будто ловит сетью макрель с лодки вместе с Брудом; эту рыбу Сула потрошила и сушила на зиму. И вот сети поднялись из глубин, нагруженные живым серебром, и над гулом волн послышалось пение Сулы.

Проснулся он в густом белом мареве. В воздухе потеплело; резкая смена температур в течение ночи вызвала туман. Мордред стряхнул с плаща густо осевшие капли, позавтракал, затем, поддавшись внезапному порыву, собрал остатки снеди и сложил их на алтарь у основания камня. Затем, повинуясь иному побуждению, определить которое он даже не попытался, Мордред извлек из котомки серебряную монету и положил рядом с едой. И только тогда понял: кто-то и впрямь поет, точно в его сне.

Женский голос звучал высоко и нежно; песню эту некогда певала Сула. По спине у него побежали мурашки. Мордред подумал о магии и снах наяву. Затем из тумана, не более чем в двенадцати шагах от него, появился человек, ведя в поводу мула. На муле, усевшись боком, ехала девушка. Мордред решил было, что перед ним — поселянин с женой, собравшиеся на дневную работу, а затем заметил, что мужчина облачен в рясу священника, а девушка одета так же просто — в холщовое платье, под покрывалом прелестные ножки босы. Судя по всему, это были христиане: на поясе мужчины висело деревянное распятие, на груди у девушки покоился крест поменьше. На хомуте у мула позвякивал серебряный колокольчик.

При виде вооруженного воина на боевом коне священник замедлил шаг, но, услышав приветствие, улыбнулся и шагнул вперед.

— Маридунум? — повторил он в ответ на расспросы Мордреда. И указал на дорогу, уходящую точнехонько на запад. — Этот путь самый удобный. Ухабист, правда, но везде проходим и короче, чем главный тракт, что ведет на юг мимо Каэрлеона. Вы издалека, господин?

Мордред учтиво ответил и в свою очередь поделился какими-никакими новостями. В речи священника не ощущалось деревенского выговора. Этот человек явно получил хорошее воспитание; возможно, даже состоял при дворе.

А девушка, как теперь заметил Мордред, была прелестна. Даже босые ножки отличались чистотой и белизной — изящной формы, с голубыми прожилками вен. Незнакомка молча наблюдала за ним и прислушивалась к разговору, ничуть не смущенная его вниманием.