Ступени профессии - Борис Покровский

Велика моя сердечная привязанность к Болгарии, к ее людям, их искусству и, в частности, к театру оперы и балета города Софии. Удивительное, не знающее аналогий в современном мире, проявление оперных способностей нации! Количество оперных театров в соотношении с общей территорией страны и количеством населения просто баснословно. А театры все появляются, даже в очень маленьких городках. Сначала это самодеятельные коллективы, живущие любовью к искусству. Потом, получив организационную и художественную помощь творческих организаций, а главное — внимание публики, оперный кружок становится полупрофессиональным коллективом. Проходит несколько лет, и в небольшом городе уже существует и процветает оперный театр.

В болгарском народе в последнее время проявилась оперная силища, могущая заявить о себе как о новом феномене.

Однако не только у болгар, но и в других странах, у нас в том числе, есть немало талантов, могущих работать в оперном театре, но ограничивающих себя «личным употреблением». Вот что жалко, вот отчего бывает обидно каждому, кто оценивает оперное искусство как великое общественное проявление душевной красоты народа и кого тревожит мелкое расточительство на этой «территории» художественного творчества.

Сейчас всем известны болгарские курорты. А кажется, совсем недавно, приехав в город Варну принимать дипломный спектакль одного из своих учеников, мы гуляли с Алексеем Филипповичем Кривченей, гастролировавшим тогда в этом городе, по дикому морскому берегу. Нам говорили, что здесь много змей, а между тем на этом месте собираются сделать курорт. Змеи же — серьезная помеха.

Помеха? Спустя некоторое время мне рассказали, что на берег пришел старик, который платил несколько стотинок[53] каждому, кто принесет ему хоть одного ежа. Нагрузив ежами грузовик, мудрый старик проехался по побережью, постепенно высаживая на землю своих «пассажиров». Ежи деловито отправились от моря в глубь леса и гор и уничтожили змей. Потом пришли архитекторы с рабочими и построили много красивых и удобных отелей, эффектных ресторанов. Дорожники проложили цепь автострад. Хозяйственники подумали (и не только подумали, но и решили — эту сложную проблему) о быте. И толпы отдыхающих со всей Европы с детьми и надувными матрацами двинулись на удивительные пляжи «Солнечного берега», «Золотых песков», «Албены» и в другие курортные места этого восхитительного края.

А в то время, когда еще только завозили кирпичи для строек будущего курорта, мы с Кривченей целый месяц вдвоем жили в небольшом домике недалеко от моря. Домике, окруженном большим фруктовым садом.

Вдвоем! Никого вокруг. Жара. Мы — в трусах. Однако выйти за пределы сада в трусах мы тогда стеснялись (вот дураки!), одевать же брюки было нестерпимо. Так мы и жили в саду, питаясь дарами природы. Впрочем, в мастерских варненского театра мне сшили шорты, но… у моего компаньона это вызвало целый поток шуток и издевательств… Одни презрительные гримасы Кривчени чего стоили… Я понимал, что он, отказавшись от шорт из-за ложной стыдливости, которой в то время мы отличались, никак не хотел моей свободы. И со всею серьезностью рассказывал о «моральном падении Покровского» кустам, птицам и даже муравьям. Да, его поразило, что муравьи прибегали за крошками арбуза, которые он для них раскладывал на террасе. И поскольку муравьи прибегали и убегали, то Алексею Филипповичу приходилось повторять свои сентенции не раз. Разговаривал он с муравьями очень доверительно и по секрету. Это, естественно, заставляло меня прислушиваться к обвинительным речам «возмущенного моралиста».

Часто мы переговаривались, сидя каждый на «своем» дереве миндаля, споря о том, чей миндаль лучше. Виноградные «угодья» были нами поделены пополам. Винограда была уйма, но все же однажды, проснувшись рано утром и выглянув в сад, я увидел грузную фигуру знаменитого артиста в огромных широких черных трусах — он, таясь и перебегая с места на место… воровал мой виноград. В окно полетела жестяная кружка, и «вор» спрятался. Потом я видел, как он крался к дому, прячась среди кустов, а потом долго кряхтел, с трудом влезая в свое окно. Через несколько минут, зевая и потягиваясь, он вышел из своей комнаты, шикарно сыграв только что с трудом проснувшегося человека.

Я сказал ему грозно: «Вы — низкий, презренный вор, мне не жаль плодов винограда, мне важен принцип, мораль артиста…»

Сказал я ему это гордо и унес вскипяченный мною чайник в свою комнату. «А! Ох, хо-хо! Что?» — разыгрывал Кривченя передо мной сцену ничего не понимающего полусонного человека.

Потом начался «конфликт» из-за чайника. Кому он принадлежит? И на каком основании я унес его в свою комнату? Сцены острых конфликтов у Кривчени получались хуже, его сила была в этюдах «непонимания» и «сверхлени». При этом я вспоминал эпизод из «Сорочинской ярмарки», когда Кривченя, лежа на печке, долго смотрел на сапог в ожидании того, что он, может быть, сам наденется на его ногу.

Так «дико», в непрерывных импровизациях различных состояний, взаимоотношений, непрерывных выдумках, непрерывном «театре для себя» мы проводили наш отдых.

Однажды мы всерьез растерялись, когда к нашим воротам подкатил белый «мерседес», из него вышел элегантно одетый, уже известный в Европе тенор Димитр Узунов со своей эффектной супругой, артисткой Катей Георгиевой. Нас заставили надеть штаны и рубахи и повезли веселиться в ресторан «Казино» с ночной программой. Узунов был большой наш друг, и мы прекрасно провели время. Но когда ночью нас привезли домой и мы сняли ненавистные брюки и рубашки, мы поняли — вот оно, настоящее счастье!

С тех пор много раз с женой Ириной Ивановной Масленниковой мы отдыхали в разных уголках Болгарии. И у нее есть много что вспомнить о первых своих гастрольных поездках по Болгарии. Каждая из них не только художественный успех, но радость дружеских встреч, ощущение доброжелательности, родства.

В городе Бургасе пришлось мне поставить оперу Перголези «Служанка-госпожа» и оперу Гайдна «Аптекарь». Мне в этой работе как всегда помогал мой бывший ученик, теперь уже опытный оперный режиссер Емил Бошнаков. За две недели, правда, репетируя утром и вечером, мы поставили спектакли, требующие серьезного профессионализма.

В первой опере оркестр был действующим лицом и играл всю партию наизусть! Ох, как это оказалось трудно! И странно. Артист оперы, редко имеющий основательную музыкальную подготовку, играет на сцене и знает свою партию наизусть. Артист же оркестра, обязательно начавший свое музыкальное образование с 10-летнего возраста, с трудом, с огромными внутренними препятствиями приступает к исполнению наизусть партитуры (даже самой легкой).

Любопытный «заскок» профессиональности. Преодолим ли он? Да. Музыканты бургасской оперы блистательно доказали это, хотя потратили много труда. А какие театральные возможности открываются при подобном отказе от «удобных» профессиональных трафаретов!

Пусть будет благословенна земля болгарская. Я благодарю ее за то, что и горы, и солнце, и леса, и море — вся природа Болгарии вошла в мое сердце как драгоценное богатство. Мое богатство! Но трижды я благодарен болгарской земле за друзей, которыми она одарила меня.

Заметной фигурой в оперном искусстве Болгарии, может быть, самой заметной, является дирижер Асен Найденов. Музыкант огромного опыта и высочайшего профессионализма. Конечно, как это часто бывает в театрах, в свое время ему дали понять, что могут обойтись и без него. Он уехал в Советский Союз, где работал сначала в Ленинградском Малом оперном театре, потом был приглашен в Большой.

В Болгарии я с Асеном Найденовым ставил «Войну и мир» Прокофьева и «Сказание о невидимом граде Китеже» Римского-Корсакова. Общение с ним было для меня хорошим уроком. Найденов — маститый, самый маститый музыкант Болгарии. Но вместе с тем он ребенок, наивный, легко увлекающийся. Была у него автомашина французской марки «Пежо», он презирал в это время все остальные. Сменил машину — сменилась и оценка автомобилей. Услышал музыкальную грязь на сцене — ужас, театр надо закрыть. Но скоро увидел на сцене что-то хорошее и обрадовался.

Как-то, рассказывая мне о театре, Асен Яковлевич выпалил: «Больше не могу. Это безобразие. Ухожу!» И тут же без всякой паузы добавил, что в работе над новым спектаклем он «всем покажет», и весело заспешил на репетицию. Это — особый склад характера, сохраняющий молодость художника-музыканта, самая действенная консервация жизненных импульсов.

Такому отношению к жизни и искусству надо учиться — уметь сочетать полноту жизни с каждодневной работой в театре, которая каждую секунду может принести горести или радости.

Интересной и памятной для меня работой была постановка «Белой ночи» Тихона Хренникова в Музыкальном театре имени Македонского в Софии. Чем понравилось мне это произведение? Тем, что в нем не определен жанр. Это всегда вызывает режиссерское любопытство, тревожит фантазию и дает свободу для выбора решения. Это интересно для театра, интересно для режиссера, интересно для актеров, а значит — всегда интересно как открытие для публики.