Московские загадки - Нина Молева

Варвара Петровна была достаточно образованна, обладала несомненными литературными способностями и склонностью к множеству причуд, среди которых было пользование молитвенниками исключительно на французском языке. По селу ее носили в застекленных – от заразы! – носилках, и она не отказывала себе в удовольствии назначать самые жестокие физические наказания и дворовым, и собственным детям. Говорить о настоящей сыновней привязанности в таких условиях не приходилось. Все симпатии даже ее любимца Ванечки всегда оставались на стороне отца.

Первая встреча Тургенева с Москвой – апрель-май 1822 года, проездом. Родители с двумя сыновьями (третий, «убогий», по выражению писателя, был оставлен в Спасском) и целым штатом прислуги вплоть до собственного врача ехали в путешествие по Европе. На старую столицу было отведено всего несколько дней, зато в Петербурге предстояло свидание с светлейшей княгиней Голенищевой-Кутузовой-Смоленской, урожденной Бибиковой, на котором сумел отличиться маленький Иван.

Тургенев писал впоследствии: «Мне было тогда шесть лет, не больше, и когда меня подвели к этой ветхой старухе, по головному убору, по всему виду своему напоминавшей икону, почерневшую от времени, я, вместо благоговейного почтения, с которым относились к старухе моя матушка и все окружающие, брякнул: „Ты совсем похожа на обезьяну“… Крепко досталось мне за эту выходку». Бибикова приходилась теткой матери, а дочери Михаила Илларионовича Кутузова были ее троюродными сестрами.

Кстати, среди бывших однополчан отца, которых им довелось посетить, был полковник кавалергардов Павел Петрович Ланской и служивший у него же младший брат – Петр Ланской, женившийся впоследствии на вдове А.С. Пушкина.

Родители прошли шестинедельный курс лечения на Богемских водах, побывали в Швейцарии, на берегах Боденского озера, где еще жила под арестом королева Гортензия, падчерица Наполеона и мать его сыновей. Степная Швейцария напомнила Варваре Петровне степной Ливенский край у них на Орловщине.

Тургенева-отца больше всего занимали поиски гувернера для сыновей, который бы владел системой Песталоцци, к которой он хотел добавить педагогические принципы нашего просветителя К.И. Новикова.

Идеи домашнего образования очень скоро доказывают свою несостоятельность, и семья принимает решение переехать жить в одну из столиц. Средства и родственные связи делали для Варвары Петровны, единолично распоряжавшейся хозяйством, возможным любое решение. Тем не менее выбор падает на Москву, где приобретается почти загородная усадьба Валуева вблизи Самотеки, на склоне обращенного к реке Неглинной холма (Б.Спасский переулок, 12/24). За рекой со стороны нынешних Троицких переулков располагался увеселительный сад родственника А.С. Пушкина, куда на устраиваемые с большой пышностью и выдумкой праздники стекалась вся Москва. Хотя главный усадебный дом был снесен в советские годы для строительства ныне существующего многоэтажного жилого дома, во дворе домовладения до последнего времени сохранялись характерные надворные постройки.

Из усадьбы на Самотеке братья Тургеневы направляются в считавшийся очень престижным пансион Вейденгаммера в Гагаринском переулке (№ 10 – не сохранился). Здесь проходят первые два года московской жизни, и в долгих поездках от Пречистенских ворот на Самотеку и обратно для Тургенева начинает складываться так любимый им образ Москвы – живописной, уютной, полной народа и садов.

Были ли это фантазии отца, считавшего себя знатоком педагогических систем и методик, или появились какие-то иные причины, но в 1829 году одиннадцатилетний Тургенев вместе с братом Николаем оказывается в следующем учебном заведении – пансионе Армянского института (Армянский переулок, 2), где им предстояло готовиться к поступлению в университет. В только что отстроенной и по праву считавшейся одной из красивейших усадеб Москвы пансион Краузе занимал боковой флигель.

Московский университет в XIX веке.

Но здесь разочарование отца наступило гораздо быстрее. Через несколько месяцев младшие Тургеневы переселяются в родительскую усадьбу на Самотеке. Наступают четыре года усиленных домашних занятий русским языком и словесностью, математикой, историей, географией, философией, французским языком, немецким, английским, латынью, рисованием. Дополнительной обязанностью мальчиков было вести подробный дневник. Но все же первыми собственно литературными опытами становятся для Тургенева письма, которые он с огромным удовольствием пишет брату отца в деревню. Часто повторяющиеся в них описания Москвы говорят не только о пробуждающемся литературном даре, но и о совершенно особенном отношении к Москве.

«Теперь в Москве с большей части улиц поднимается уж пыль, как проезжают. Река сошла, и пропасть человек собирается смотреть на Каменном мосту, как огромные льдины почти в половину реки летят, лезут, вдруг бух об аркаду и разрушаются с треском в малые льдины, другие через нее, третья, четвертая…» Спустя сто лет, уже в советские годы, зрелище ледохода на Москве-реке собирало толпы любопытных, а в прибрежных районах заранее плотно закрывались и тщательно смолились окна и люки подвалов и низких первых этажей.

В Замоскворечье на Пятницкой вода могла доходить до Климентовского переулка, а на Кремлевской набережной плескалась у стен Кремля.

В том же письме Тургенев добавляет: «После обеда пошли мы гулять. Москва разлилась ужасно: в 1810-м году была только ей подобна; льдины, бочки, бревна, крыши домов, горшки, ящики – все летит по реке, которая с ужасным ревом клубится, бушует, стенает, вертится, взвивается, кипит. Она даже потопила улицу со стороны Кремля, не говоря о стороне, которая потоплена». Автору этих строк тринадцать лет, и через год он подаст прошение о принятии его на словесное отделение Московского университета на собственный кошт.

Пятнадцать Тургеневу исполнится уже в стенах университета. Его подготовка к университетским занятиям была блестящей, новые занятия никакой трудности не представляли. Было время и настроенность впитывать по-новому раскрывавшуюся перед ним Москву. Каждый день повторяется путь от Самотеки до Моховой иногда по бульварам и Большой Никитской, реже через Неглинную – на Трубной площади всегда кипел торг – Театральную площадь и снова кишевший людьми и упряжками Охотный ряд. Все зависело от торговых дней и скопления народа. Так невольно оставались в памяти маленькие уютные особнячки с непременными колоннами, которые он так любил, сады и садики перед ними, почти сельский уклад жизни.

Но, казалось бы, устоявшийся домашний порядок неожиданно был нарушен почти невероятным событием. В свои пятьдесят три года Варвара Петровна забеременела и родила дочь… от домашнего врача семьи А.Я. Берса, отца будущей супруги Л.Н. Толстого. Оба писателя знали об этой почти родственной связи между ними и горько подтрунивали над ней.

В конце концов, скандал можно было попытаться замять, вот только Варвара Петровна не стала крыться ни со своими чувствами, ни со своей побочной дочерью. Она и не думает отказываться от девочки или где-то прятать ее. Младенец занимает почетное место в доме, и меру этого оскорбления отец Ивана Сергеевича уже выдержать не может. Семья рассыпается, Тургенев-старший находит способ оставить супругу. После успешного окончания первого курса Московского университета братья Тургеневы переводятся в университет Петербургский, и отец переезжает в столицу на Неве вместе с ними. Многочисленные друзья и родственники с нескрываемым любопытством наблюдают за развитием событий.

Драма оказывается короткой и очень болезненной для Ивана Сергеевича. Отец через год умирает. Мать, путешествовавшая по Европе, не считает нужным ради такого события возвращаться на родину. Сюжет «Первой любви» предстает в обратном отражении. От переезда в Москву Иван Сергеевич категорически отказывается. Он так и закончит Петербургский университет, а затем прослушает два курса в университете Берлина. Тоски по дому он не испытывал, забыть пережитое не сумел.

О так называемой «воспитаннице» Тургенев напишет со временем Полине Виардо: «Она не глупа, не зла, но бессодержательна и избалованна; манеры отвратительные: нечто вроде жеманной гризетки, ленивой и вульгарной». Мадемуазель Богданович-Лутовинову – имя, придуманное ей Варварой Петровной, – не связывало с братьями ничто.

Понимая роковое значение случившегося, Варвара Петровна прежде всего решает сменить московский дом. Ей по-прежнему нужно городское поместье, но выбирает его она теперь на другом конце Москвы, вблизи Москвы-реки и Крымской площади, на Остоженке (№ 37).

Владения на Остоженке и в самом деле представляли покойную и широко раскинувшуюся усадьбу. До 1812 года они принадлежали одному из любимцев Павла I – К.Ф. Кноррингу. Кнорринг состоял генерал-лейтенантом при императоре, начальником Кавказской дивизии и главным командиром войск в Грузии в момент ее присоединения к России. При нем дом имел два этажа и хороший, окруженный служебными постройками сад. Но общая судьба многих московских домовладельцев тех лет – генералу оказалось не под силу восстановить свое хозяйство после Отечественной войны 1812 года. Кнорринг умер в 1820 году, так и не отстроив особняка.