Закон Тайга - Эльмира Нетесова

—  Не ко времени я, Тимоха?

—  Валяй, ботай.

—  Не фартит мне. Хотел с кентами бухануть. Возвращение обмыть. А тут вот эта. На ступенях магазина воет. Мать у ней увезли. В больницу. Одной в доме страшно. Изревелась вдрызг. Ботает, с утра не хавала. Я б взял в барак, да там - мужики. Ей бы мать дождаться. Да и привел к тебе. Но не ко времени, - смутился бугор.

—  Я ее возьму, - подошла к девчонке Дарья.

Но та отвернулась. Обхватила Филина, воткнулась в живот бугра нечесаной головенкой.

—  Не хочу к ней! Я к тебе пойду! - полились слезы на ботинки и брюки фартового.

—  К соседям бы отвел, - посоветовал Тимка вконец.расте- рявшемуся бугру.

— Так в соседях - мы. Она рядом с нашим бараком живет. И как не пофартило - недавно в Трудовом. Ни

они, ни их никто не знает. Обжиться не успели. Черт! Во влип! Как последний фраер!

—  Пойдем ко мне, - попыталась догладить девочку Дарья, но та отвернулась. Цепко ухватившись за руку Филина, не вы­пускала ее.

—  Ни к кому не похиляла. А ко мне - враз! - похвалился бугор и вздохнул, не зная, что ему теперь делать.

— Придется тебе к ней хилять. До матери пожить в их доме, - подсказал Тимка.

—  Я в чужой хазе, сам знаешь, с чем засветиться могу. Не- ет, это не пойдет.

—  Тогда к участковому отвести надо, пусть определит ре­бенка. Ну куда ты с ней, в самом деле? - вырвалось у Дарьи.

Бугор глянул на нее так, что у бабы язык замер. Ухватив ребенка под мышку, вышел, не попрощавшись.

Тимофей сник. Он знал: «закон - тайга» карает каждого фартового, если он обидел ребенка или не накормил брошен­ного, не пристроил его дышать...

Придумали фартовые иль так совпадало, но ребятня, по­падавшая к законникам, приносила с собой удачу, жирные навары.

Но это в больших городах. На материке. Здесь же, в Тру­довом, кто из законников возьмется растить девчонку? Хотя бы и несколько дней. «Придумает что-нибудь и Филин. От­мажется», - решил Тимка и, повернувшись к Дарье, обнял ее. Выключил свет в доме.

—  Тимоша, ты не уедешь? Это правда?

—  Куда же я от тебя, Дарьюшка? От тебя, как от судьбы, зачем линять мне? Вместе будем. А если и надумаем, то и уедем вместе.

— Я никуда не хочу. Привыкла здесь. Не смогу уехать. Вся­кое было. А вот держит это Трудовое за душу и все тут. Как цепями.

—  А меня не Трудовое. Ты здесь удержала... И уж, видно, хана, навсегда застрял, приморился...

Утром Дарья пошла на работу.

На виду у всех. Не прячась, не прижимаясь к заборам, чтоб понезаметнее. Не торопясь. Шла из Тимкиного дома хозяйкой. Знала, там ее любят и ждут...

Тимофей решил удивить Дарью. И, закатав рукава и брюки, мыл полы, стол и двери. Оттирал каждую доску.

Порывшись в сундуке, нашел скатерти. Выволок из рюк­зака оленью шкуру. Над койкой вместо ковра прибил. Про­чистил стекла в окнах. В доме натопил так, что в ис­поднем жарко стало.                                       

А тут и Дарья на перерыв пришла. Ожидала, что застанет в доме фартовых, обмывающих откол кента в семейную жизнь. Но едва открыла дверь, глазам не поверила. Тимка чистил кар­тошку.

—  Да я уже готовое взяла. В столовой. Бедный ты мой! От­дохни, - пожалела баба.

Дарья рассказала Тимофею о новости, облетевшей сегодня все село.

Филин не отдал девчонку в сельсовет, не отвел к участково­му. Сам перешел в дом девчонки на время болезни матери.

Законники, приняв это за дурь, принесли бугру бутылку, чтобы время быстрее шло. Филин рассмеялся. Грев принял. Но пить не стал. Устыдился ребенка.

Водил девчонку в столовую харчиться. И все узнавал в сель­совете у секретаря, как там баба, мать Зинки. Скоро ль вернет­ся в село?

—   Операцию ей сделали. Сложную. Быстро не получится. Отведите ребенка в детсад. Няни присмотрят, - советовала по­жилая женщина.

Но Зинка, едва услышав, что ее хотят отдать кому-то, начи­нала плакать, цеплялась за Филина обеими руками и никуда не собиралась уходить от него.

Бугор злился и радовался. Злился, что мешает ребенок вер­нуться к кентам, к привычной жизни в бараке. Даже возвраще­ние не смог обмыть с фартовыми, спрыснуть свое спасение, помянуть покойных кентов.

С другой стороны, радовался, что вот такого - лохматого, небритого, немытого, которого даже звери в тайге обходили за десятую версту, признал и выбрал для себя ребенок. Девочка! И ни за что не хотела отпускать его от себя.

Зинка смотрела на Филина большими глазами, и в них играл смех, радость, счастье, словно он - не махровый уго­ловник, прошедший все северные зоны, а самый родной для нее человек.

Никому в своей жизни он не был нужен, кроме кентов. Те с ним в дело ходили, а обмыть навар умели и без него. Другие в сторону бугра и не оглядывались. Кому нужен?

Сявки со страха от него отскакивали. Знали: за любое ослу­шание так наподдаст, так взгреет - жизни не обрадуешься.

В его сторону даже бродячие псы брехать не решались: та­ким матом обложит, что ни одна сучка к себе после этих комп­лиментов до конца жизни не подпустит. Сельские старухи, завидев Филина, шмыгали в первую же калитку. Знали: этот с возрастом не считается. Попробуй задень его. Всю биографию, с самых пеленок, вывернет наизнанку. Обложит грязно со всех сторон так, что ни суд, ни милиция до гроба не очистят. А вот село до смерти потешаться станет.

Слышал Филин: когда к фартовым прибивались дети и воры их не отталкивали, это все равно что сама фортуна протянула к ним руки и сердце.

Конечно, милиция поспешила навести порядок. Предложила фартовому освободить дом. Но Зинка так закричала, покусала милиционеров, попытавшихся забрать ее в детсад, что участко­вый, отпустив девочку, сплюнул зло:

—  Звереныш какой-то! Недаром и в отцы фартового взя­ла. Черт с вами. Выйдет мать, как-то образуется. А пока - живите так...

Законники, посмеявшись вдоволь над бугром, через неделю привыкли к девчонке. И, приведя в дом двух сявок, велели им выдраить хазу до полного ажура.

Филин, раздосадованный и угрюмый, все же начал привыкать к ребенку, которого подарила судьба, не испросив согласия.

Как-то вечером заглянул участковый в окно дома. Как там девочка? Не обижает ли ее бугор?

Филин ползал по полу на четвереньках. У него на спине сиде­ла Зинка. Вцепившись в волосы бугра обеими ручонками, она погоняла Филина, как коня, пришпоривала босыми пятками.

—  Так его! Объезди подлеца! За все наши муки дай ему чер­тей! Дергай, чтоб у него глаза на лоб полезли! За всех нас отпла­ти! - смеялся участковый, радуясь звонкому хохоту девчушки, невольным слезам в глазах Филина.

Участковый, как и все селяне, немало удивлялся преврат­ностям судьбы. И этому случаю...

Как забыли люди и он девочку, оставшуюся в одиночестве в доме? Ясно, что только голод мог привести ее на крыльцо мага­зина в столь позднее время. И никто, кроме Филина, протянув­шего девчонке баранку, не обратил на нее внимания. А та вме­сто лакомства ухватилась за руку законника. Да так и не выпус­кала.

Милиция давно сделала запросы по прежнему адресу. Но у Зинки с матерью не было родных на материке. Отец девочки не был расписан с матерью. Кто он? Установить не смогли. Девоч­ка его не помнила или вовсе не знала. И никого, кроме Фили­на, не захотела признавать.

Бугор, водивший ее всюду за руку, вскоре научился носить девчонку на плечах.

Он знал, что, как только выйдет из больницы мать Зинки, он уйдет отсюда, а ребенок забудет его.

Сердобольные трудовчане несли Зинке платьица, кофтен­ки, валенки. Девчушка пряталась за Филина, никого не хотела видеть, не принимала жалости.

Ее мать работала почтальоном в селе. И уборщицей в сель­совете. Зинка скучала по ней. Ждала у окна. Но молча. Совсем по-взрослому. Не жалуясь, не досаждая.

Филин понимал, что скоро ему уходить на лов корюшки. Вместе с мужиками. Зинку как-то определять надо. Не сможет он ее с собой взять. И все ждал: вот-вот выздоровеет мать. Вер­нется. Хозяйкой в дом. И он со спокойной душой уйдет отсюда.

Ночами девчонка перебиралась к нему из своей постели. Боялась одна. И, свернувшись калачиком, сопела на плече спо­койно. Она все просила Филина рассказать ей сказку. И бугор сетовал, что не знает добрых, не пришлось их слушать и читать самому. А те, которые испытал, не для ее ушей. Уж слишком страшные.

Фартовые все настойчивее предлагали бугру отдать девчон­ку в детсад, чтобы руки не связывала. Филин соглашался, но все откладывал, оттягивал последний момент.

А тут как-то навестил его Горилла. Пришел под вечер. Вме­сте с женой. Принес гостинцев девчонке. Пока жена Гориллы разговаривала с Зинкой, бугор с Гориллой на кухне курили.

— Давай к нам козявку. Пусть с моими побудет, пока мать вернется. Куда ты ее денешь? Ведь на лов скоро. Помехой ста­нет. Да и к чему она тебе? А с моими свыкнется. Мы за ней пришли. Не тяни. Тебе ж помочь хочу.

—  Да не дергай. Еще три дня имею.