Закон Тайга - Эльмира Нетесова

Медведица вмиг поняла, кто убил ее медведя. Обнюхав сле­ды, запомнила их запахи и пошла по ним, не оглядываясь, не боясь. Будь у матухи малыш, может, не рискнула бы. Пестун уже вторую зиму перезимовал. Большой. За него не страшно. Он должен знать, кто в тайге хозяин. «Закон - тайга»! Пошла медведица по заимке - своим вла­дениям. Здесь люди отдыхали. Тяжкую ношу опускали на снег. Им было трудно. У них на руках был покойник,

человек. Возможно, его задрал ее медведь. Но он - зверь, в своем доме - хозяин. Зачем пришли сюда люди? Кто звал их? Что нужно им в тайге?

Медведица втянула носом воздух. Запахло человечьим жи­льем, костром. Людей много. Очень много, чтоб справиться с ними одной...

Пестун отстал. Нашел муравейник. Жизнь в нем уже про­снулась. На снег мураши вылезлй, чтоб скорее прогнать с себя остатки зимнего сна. Немногим повезет. Медвежонок горстями их ел. Кислая кашица из муравьев быстро очищала брюхо.

Пусть лакомится, пока не стал взрослым, совсем большим. Не стоит его близко подводить к людям.

Темнело. Фартовые не отходили от костра. Страх пережи­того иль предчувствие держали их у огня всех вместе. Медведи­ца знала: на стаю, даже человечью, в одиночку нападать нельзя. Опасно. И, прождав до глубокой ночи, ушла в тайгу.

Утром ее следы заметил Тимофей. Матуха была в двух ша­гах от шалашей. Указав на ее следы, сказал коротко:

—  Сматываемся. К хренам все. Иначе не выберемся отсюда живыми. Всех перекрошат. Не зря к Мертвой голове никто не хотел идти на промысел. Шустрей собираемся и линяем.

— А пушняк? - вякнул Полудурок.

—    Пока тебя из шкуры не вытряхнули и нас, срываться надо.

—  Разуй зенки! Глянь, какие катушки оставил зверюга! С тыкву. Такой махаться станет, некому будет в село хилять.

—  Кончай трехать! .Собирай сидор и «ноги-ноги», - торо­пил Филин, которому вовсе не хотелось еще раз попасть под медведя.

Собрав пожитки в считанные минуты, забив пушняк по рюк­закам, решили продукты забросать хвойными -лапами и днями приехать за ними на лошади, забрать в село.

Нарушив традицию, перед дорогой даже чаю не попили. И вскоре, став на лыжи, покинули поляну, потом и заимку. Ми­новали распадок. И, выбравшись из него наверх, заспешили в село.

Условники не оглядывались, не отдыхали. Иначе увидели бы старую медведицу, выбравшуюся из распадка по следам. Она увидела уходящих людей. Они были уже далеко от нее. Их не догнать, как не вернуть в берлогу хозяина.

Люди спешили уйти. Это матуха поняла сразу, едва пришла к брошенным шалашам. Оставили и мясо медведя. Забрали лишь шкуру. И матуха, обнюхав следы, поняла: не вернутся сюда люди.

А промысловики уже к вечеру вошли в Трудовое. Оставив пушнину в госпромхозе, рассказали обо всем.

—  Могли б на шухере застремачить. Да только кто ж знает, кого еще ожмурили бы зверюги? Их там до хрена и больше, - сказал Филин. И в подтверждение показал шкуру последнего, уже серого, горностая.

Охотникам, пожалев за пережитое, дали десяток дней отды­ха. А после этого велели прийти всем вместе.

—  На корюшку вас отправим. Она у нас на особом счету. Теперь из охотников рыбаками станете, - сказал Иван Степа­нович. И вприщур наблюдал за Филином, смеялся в душе: «Прав был Тимка! Тяжело мужику расставаться с пушняком. Вон как руки трясутся. Словно собственную шкуру отдает. Знать, нелег­ко далось. Ну да тем дороже заработанное».

Старший охотовед понимал, что припрятал Филин пушняк от милиции. Да и как иначе? Ведь всякий день в тайге - это не отдых, это работа, с которой не всякий справится. А каждая шкурка - подарок тайги. За страх и терпение, за голод и холод, усталость и боль. Такое никакими деньгами не окупить и не оплатить. О таком не говорят, не вспоминают. Это навсегда остается в каждом, кто вернулся из тайги живым.

—  Ну что, ребята, в следующую зиму пойдете за пушняком?

Тимофей молча глянул на фартовых. Лицо Филина побаг­ровело:

—  Это ж все равно что на вышку самому похилять.

—  Я как все, - вздохнул Костя.

Цыбуля головой замотал в испуге. А Скоморох с Полудур­ком уже сбрасывались на склянку и не расслышали вопроса.

—  Отдохнуть надо. Дожить до сезона. А там и подумаем. Мертвая голова - не единственная заимка. А я в своей оста­нусь. Дедовой. Это уж точно, - звякнул ключами от притыкинского дома Тимка.

—  Один? - удивился Иван Степанович.

—  Время есть, подумаю, - ответил бригадир и, расписав­шись за сданную пушнину, пошел домой.

Просторный дом Притыкина, единственный на всей улице, давно не знал человечьего тепла. Его окна смотрели на соседей и прохожих темными глазами. Из его трубы давно не вилял дымок.

Может, оттого так охнуло крыльцо, почувствовав тяжесть ступившего человека. И предупредило весь дом скрипучим го­лосом: новый хозяин пришел.

Тимофей снял замок, осторожно отворил дверь. Пахнуло холодом, сыростью, горем. Он снял шапку у порога. Перекрес­тился на образ. И, став на колени, долго благодарил Бога за возвращение в село живым и здоровым. Просил помочь, не ос­тавлять сиротой в этой жизни.

И только после молитвы, встав с колен, принялся топить печь, принес воды, подмел в доме. Умывшись, сел на место старика, хозяина.

И только хотел закурить, стук в окно услышал.

— Кого черт несет? Отдохнуть не дадут, - разозлился Тим­ка, открывая дверь.

Дарья стояла на крыльце, переминаясь с ноги на ногу.

—  Входи! - удивился Тимка и обрадовался.

—  Не ждал?

—  Нет, - признался честно.

— А я на огонек зашла. С работы шла. Дай, думаю, загляну. С возвращением тебя, Тимофей. Много наслышана о твоих кен- тах. И о самом много говорят.

—  Да ты присядь, - подвинул стул.

Дарья словно не слышала. Заглянула в комнаты, на кухню. На пустую плиту.

— Да у тебя и поесть нечего! Что ж так жидко, охотник? - Она рассмеялась.

—  Не успел. До завтра оставил.

— А ты что же, на пустой живот ночь коротать будешь? Так не пойдет!

—  Магазин и столовая закрыты. Придется потерпеть. Ты уж извини, угостить нечем.

Дарья подошла так близко, что у Тимки сердце заколоти­лось, словно куропатка, пойманная в силки.

—  Вспоминал меня в тайге? Иль забыл вовсе?

—  Всегда помнил. Всюду. Даже снилась ты мне, - не смог он соврать.

—  Отчего же не приходил, не навестил ни разу?

—  Не мог. Поверь, правда это.

—  А сегодня?

—  Не думал. Устал.

—  Я тоже устаю. Но как-то надо выжить. Я, знаешь, слова деда тебе должна передать, - смутилась Дарья. И продолжила: - Дядя Коля в тот день позднее всех из бани вышел. И говорил, чтобы я тебя ждала. Я смеялась: мол, подожду, какие мои годы? А он подошел и серьезно так сказал: «На што душу мужичью измаяла навовсе? Он цельными ночами тебя кличет. Единую. Ты его судьба. И не моги забидеть, с другим сойтиться!» А и поверила, что не шутит дед. А он мне о сыновьях сказал. Мол, в пору студеной старости не согрели они его теплом сыновьим. Забыли, отвернулись до единого. Оттого ни в дом, ни на могилу ногой пусть не ступят. Тебе все отдает. Но... Чтоб ни одна ко­пейка не ушла на дела черные, воровские. Хотел тебя видеть сильным и здоровым, как тайга, светлым, как его заимка. И просил, чтобы в день его смерти помянул ты его по-чистому. И еще! Если на то будет добро в сердце твоем, остаться в Трудовом вместо него, Притыкина. Всюду и везде...

—  А умер он отчего?

—  Сердце подвело. Так врач сказал. Болело. А дед не при­знавался и не лечил его. Наверное, из-за детей. Они не хорони­ли. Адресов никто не знал. Видно, не писал им дядя Коля. Много лет не знались, - тяжело вздохнула Дарья.

—  Обидно за старика. Имея детей, остаться одному... Такое пережить не всякий сможет. Это, пожалуй, труднее, чем в тай­ге, в одиночку - на медведя. Тут еще судьба может пожалеть и уберечь. А вот от горя никуда не уйдешь, не спрячешься...

—  Вот так и он говорил, - поддакнула Дарья.

— А как ты управляешься в бане? Все еще одна? Иль взяла кого в кочегары?

—  Да будет тебе! Одна, конечно.

Тимка притянул Дарью к себе за плечи.

—  Скучала? Иль забыла, как звать?

—  Если б забыла, зачем бы пришла?

Тимка закрыл дверь на крючок. Сдвинул занавески на окнах.

—  Даша, я так долго шел к тебе. Через всю тайгу...

Дарья обвила руками шею Тимки. Устала одна. Надоело быть

сильной. Да и кончается ее короткое, как сон, бабье лето. За ним - зима.

Едва Тимофей коснулся выключателя, в дверь постучали. Требовательно, настойчиво. Так умела лишь милиция...

Тимка открыл дверь, дрогнув сердцем.

В дом вошел Филин, держа за руку худую блеклую девчонку лет четырех-пяти.

Бугор был трезв. Но из карманов торчали две склянки. Уви­дев Дарью, понял что-то. Спросил:

—  Не ко времени я, Тимоха?

—  Валяй, ботай.

—  Не фартит мне. Хотел с кентами бухануть. Возвращение обмыть. А тут вот эта. На ступенях магазина воет. Мать у ней увезли. В больницу. Одной в доме страшно. Изревелась вдрызг. Ботает, с утра не хавала. Я б взял в барак, да там - мужики. Ей бы мать дождаться. Да и привел к тебе. Но не ко времени, - смутился бугор.