Закон Тайга - Эльмира Нетесова

И все же если б не этот двуногий, пропахший костром и зайчатиной, не ушел бы медведь с заимки до конца своих дней.

Вот и матуха осталась в берлоге с пестуном. Через пару не­дель встанет. Вылезет в тайгу. С медвежонком. Тогда и вернет­ся за ними медведь, уведет в новые места, в глухомань непуга­ную, не видевшую человека. А пока самому присмотреть надо.

Уж коль появился в тайге человек, надо уходить зверю. i/о Вместе не ужиться, не привыкнуть и не стерпеться. Кому-

то нужно уступить. И уходят звери. Ведь у человека есть ружье и огонь. А у медведя лишь когти да зубы. С годами они слабе­ют. Сдают силы. Да и попробуй выжить перед ружьем! Этот ранил. Промазал. А другой?

Ведь там, в человечьей лежке, людей много. Кто-то может не промахнуться...

Надо успеть вывести с заимки матуху и медвежонка. По­дальше от людей. Их ружей и костров. В глухомань...

—  Вон пидер! Козел лохматый! - услышал зверь людские голоса неподалеку.

Оглянулся. Людей много. Со всеми не сладить. И черной молнией метнулся в тайгу.

Но тут же услышал грохот.. Он нагнал в прыжке и воткнулся в заднюю правую. Пробил насквозь... Тот, первый, пробил пра­вую переднюю утром. Как бежать? Как уйти и выжить? Где спря­таться от чужой стаи в собственном доме? А почему прятаться? Кто хозяин в тайге? Медведь прилег за корягу.

Годы научили зверя осторожности. Добычу не всегда стоит догонять. Ее можно дождаться и уложить внезапно, почти без усилий. Одним рывком.

Зверь затаил дыхание. Люди только начинали учиться быть охотниками. Зверь им рожден. Человечья стая в охоте многое переняла от зверей. Но совершенства в ней не достигнет. Уме­ние охоты дается рожденному в тайге. И людям не дано пере­хитрить опытного зверя.

Даже ружья не всегда спасают им жизнь. Людей в тайгу тащит голодное брюхо. А медведи защищают в ней свою жизнь и дом.

Притих зверь. Даже сойка его не приметила. Приняла за корягу. И только когда лапы утонули в шерсти, поняла, что обмишурилась. Взлетела, суматошно хлопая крыльями. На всю тайгу загорланила. Обгадила сугроб, горластая. Того и гляди укажет людям, где их зверь поджидает.

Фартовые настырны. Лезли через сугробы и завалы. Вот уви­дели, что пуля достала медведя. Кровавый след задней лапы на сугробе разглядели. Совсем озверели. Заметив, что след обо­рвался, растерялись.

Да и откуда им было знать, что, ложась в засаду, медведь делает большой прыжок, обрывая след осмысленно.

—  На дерево влез, паскуда. Не иначе, - заглядывал елям под юбки Филин. Но ничего не разглядел в мохнатых лапах.

Условники оторопели. Зверь словно испарился.

—   Надо б Тимку сюда. Он бы фраера надыбал. Да кого в Трудовое вкинешь? - сокрушался Филин.

Он и не предполагал, что зверь притаился в несколь­ких шагах от него.

—  Кончаем, кенты, стопорить его! Без понту затея. Смылся, значит, пофартило падле, - вякал Полудурок.

—  Ты что, звезданулся? А Бугай? - вскипел бугор.

— А что Бугай? Ему теперь один хрен. А нас припутает зве­рюга, еще кого-то ожмурит. Тут не в своей хазе. Линяем, - предложил Цыбуля.

—  Смотаемся, а ночью опять ссать будем. Нарисуется, зара­за, и прикнокает. Не-ет, уж надо его размазать, - не соглашал­ся Кот.

—  Он своего мокрушника ожмурил. Теперь не прихиляет, - вставил Цыбуля.

Медведь лежал, воткнувшись носом в снег. Он глушил ды­хание и злобу.

Сколько ж можно ждать? Но попробуй встань! Людей мно­го. Кто-то не промахнется. Будь они без ружей, как он, тогда и прятаться не стоило бы. Но теперь... Так не хочется стать добычей...

—  Покуда не нашмонаю гада, не вернусь! - рыкнул Филин и пошел к коряге.

Зверь услышал его приближение. Понял: увидит человек. И собрался в комок, в тугую пружину.

Условники глазели на деревья, кусты. И не приметили сра­зу, как громадный ком выскочил из-за коряги и с ревом на­крыл Фйлина.

Два хозяина, два бугра - таежный и фартовый - встрети­лись один на один. Чья возьмет?

—  Притырок! Говорил - смываемся! - ахнул Цыбуля.

И тогда первым на выручку бугру кинулся Хлыст. Самый молчаливый, худой, как жердь, вор не любил трамбовок. Нико­го не трогал пальцем. Потому что сам по молодости часто бы­вал бит.

Хлыст был форточником. В закон его приняли в зоне. Его долго натаскивали на большие дела. Но воровская наука не по­шла впрок. И на первом же крупном деле засыпался. Погорел на «рыжем бочонке» - золотых часах из обчищенного ювелир­ного. Их у него приметил легавый в штатском. В ресторане. Сел на хвост. Пронюхал хазу! И через пару часов накрыли «ма­лину» мусора.

Хлысту дышалось спокойно под рукой бугра. Филин дер­жал его неплохо. Потерять его значило лишиться покровитель­ства.

—  Сгинь, падла! - кинулся фартовый на помощь Филину, стиснув в руке нож. Не за бугра, боялся без его поддержки ос­таться. Без грева.

Худой, длинный, он ни на кого из условников не поднимал руку. Тут же - на зверя...

Нож воткнул не глядя. В шерсть. Изо всех сил. С воем. Зажмурил глаза, когда теплым обдало руку. И тут же, словно пургой подхваченный, отлетел к коряге. Спиной на сук.

Что-то треснуло. Фартовый открыл рот, словно хотел ска­зать или крикнуть, но не успел. Медведь, заслонив тайгу, кен­тов, весь белый свет, махнул лапой и вырвал из фартового ды­хание.

Громкий выстрел, как окрик, нагнал зверя. Медведь вско­чил. И тут же, словно только того и ожидая, воткнулась пуля под левую лопатку. Глубоко вошла. А вот еще одна. Зачем? И так хватило. В брюхо картечью? Но к чему?

Зверь осел в сугроб. Белый-белый, он впервые не морозил. Весна идет... Последняя для него. Быть может, в этот раз ее встретит медвежонок. Если не помешают люди, если убережет тайга; сунулся башкой в снег, словно умоляя тайгу сберечь, удер­жать и защитить последыша.

Кто-то из фартовых, подойдя вплотную, выстрелил в мед­вежью голову в упор - для верности. Так надежнее. И, обмате­рив зверя полным арсеналом, подняли с коряги Хлыста, закры­ли глаза покойнику.

Филин, скорчившись, лежал на снегу. Медведь наваливал­ся, хотел порвать, но брезентовка, надетая поверх телогрейки, оказалась неподатливой и защитила...

Ни порвать, ни задрать не успел. Вот только живот болел так, будто на нем всю ночь «малина» духарилась, разборки чи­нила.

—  Дышишь? - подошел к Филину Цыбуля.

Бугор кивнул. И Цыбуля с Котом помогли ему встать на ноги.

Филин подошел к медведю. Уши на голове зверя уже не стояли торчком. Обвисли. Шкура измазана кровью. Даже снег вокруг был алым.

—  Едва не уложил, падла! И все ж угрохали мы его. Те­перь на хазу его припереть надо, - схватился за ноющий живот бугор.

—  Как допрем? В нем весу больше тонны. На куски его надо пустить, - предложил Кот.

— А шкура? Снять надо. Нутро выкинем, а остальное - на куски.

—  Хлыста сначала отнести надо, - спохватился Филин и вспомнил, что именно ему, худосочному, незаметному, обязан своей жизнью.

Вечером, когда милиционеры увезли с заимки Бугая и Хлы­ста, а фартовые снова остались один на один с костром и тайгой, им стало не по себе.

Двоих в один день отняла тайга. Фартовых. А ведь они вы­жили в зонах. Перенесли не одну ходку. Им совсем немного оставалось до освобождения.

«Кто же на кого охотится? Кто удачливее? Тайга или мы? Кто останется жить, кого она выпустит, кого погубит?» - мол­чали мужики, вздрагивая при каждом шорохе и треске, на кото­рый еще недавно не обращали ни малейшего внимания.

У костра уже не слышалось громких разговоров. Промыс­ловики впервые увидели, какую цену берет тайга за удачу в охоте.

—  Надел Бугая ты, Филин, возьми. А Хлыста - Полудурок, - сказал Тимка.

—    Я не знаю, где Бугай петли и капканы ставил. Пусть Кот себе забирает.

—  Чего кочевряжишься? Через неделю смотаемся отсюда все. Сезон кончается, - ответил Костя.

—  Оно-и теперь бы завязать не мешало. Уже у лис мех линя­ет, меняется. Пора кончать, - отозвался Цыбуля и добавил: - Пока из берлог другие не вылезли, надо ноги делать.

—  А как с пушняком кентов будем? Разделить надо. Им он теперь до фени. Не дарить же мусорам? - глянул Филин на Тимофея. Тот согласно кивнул.

Целый день на заимке было тихо. Словно простила тайга людей и прекратила с ними вражду.

Но никто из фартовых не мог предположить, что в тот же день, когда был убит медведь, вылезли из берлоги матуха с пе­стуном.

Медведица почуяла, что с медведем случилась беда. Она бес­покойно обходила высунувшиеся из-под снега пни, разгребала сугробы. И вдруг почуяла запах крови.

Матуха подошла к сугробу у коряги. Кровь была свежей. Она не успела впитаться в землю вместе с талым снегом. Мед­ведица ткнулась в нее носом и взвыла коротко. Узнала...

Зверя не надо учить. Кровь медвежью, даже по единствен­ной капле, отличит сразу. Кровь своего медведя узнает безоши­бочно. За долгую жизнь не счесть царапин и драк с соперника­ми и врагами до крови. Не раз зализывала эти раны. Знала вкус и запах.