Рожденные водой - Виктория Павлова

— Господи, да замолчите! Уже голова от вас заболела. Никто не будет изучать русалок.

— Почему?.. — начал Дэш.

— Потому что это бессмысленно!

— С чего ты взяла? — возмутился Дэш. — Я видел записи в Книге по поводу их физиологии. Их ты сделала.

— Я вырву эти страницы, чтобы они не забивали тебе голову!

— Только попробуй!

— Сядь на место! — прошипела мать. По ее лицу было видно, что она теряет терпение и что разговор лучше прекратить. — Все сидят на местах.

Дэш не понял, когда успел вскочить, и медленно сел. Мать вышла из кухни. Он, Эштон и бабка остались и недовольно переглядывались.

Мать поднялась по лестнице — ступени чуть скрипели под ее ногами — походила над головами, то есть в своей комнате, и спустилась. Зайдя на кухню, она положила перед Дэшем стопку газетных вырезок.

По выражению лиц бабки и Эштон, он понял, что они в курсе, взял в руки вырезки и просмотрел заголовки: «Группа активистов устроила забастовку около офиса «Петрол Плюс», «Правительство нам лжет: грунтовые воды уже загрязнены…», «Цена человеческой ошибки — гибель трех тысяч дельфинов», «Тысячи гектаров земли погибли», «Экономическое рабство: мы все заложники корпораций»… На фото к статьям — увядшие деревья, трупы дельфинов, митинги и демонстрации.

— Что это? — спросил он у матери. — Вырезки про «зеленых»?

— Это чужие ошибки, на которых стоит поучиться, — отрезала мать и покопалась в вырезках. — Ну вот, например, эта. Посмотри.

Дэш посмотрел. Истертая черно-белая фотография была слишком зернистая, зато лицо девушки с плакатом попало в центр и поэтому ярко выделялось среди безликой толпы, несущей нечитаемые надписи. Растрепанные волосы, широко распахнутые взбудораженные глаза, на лице — непреклонная решимость. На плакате мелкая надпись: «Прекратите убивать океаны!» Вокруг — парк и смазанные фигуры, не захваченные фотокамерой так же четко. У Дэша сам собой дорисовался образ: вытоптанная трава, скомканные листовки и обертки из-под шоколадок и сигарет в тех местах, где проходили митингующие. Возможно, они пикетировали перед Белым домом, возможно, в Центральном парке Ипсиланти или и вовсе перед Индепенденс-холлом в Филадельфии (*). Рядом дежурили полицейские на случай, если кто-то начнет бузить или полезет к ограждению. В такие пикеты Дэш не верил, он считал, что никто не видит усилий этих бедняг и до них никому нет дела. Этот пикет, как и многие другие, скорее всего, закончился без результата. В статье говорилось, что ярую пикетчицу Эбигейль Дункан арестовали, дата — почти десять лет назад.

— Ладно. И что? — недоумевал Дэш.

— Половина этих митингующих наркоманы и лодыри. Они даже не понимают смысла лозунгов, которые выкрикивают во весь голос. — Мать вернулась к своему месту и села, положила себе десерт, отщипнула вилкой кусочек пирога, но до рта не донесла. — В газетах писали, что, когда эту девушку выпустили под залог, она наглоталась «колес» и под ЛСД зарезала какого-то чиновника из морского ведомства.

— Ну значит, они действительно наркоманы и лодыри. Еще и убийцы, — предположил Дэш и поежился. И чем он от них отличается?

— Нет, — возразила мать, положив вилку обратно на тарелку, — я знала Эби, она была моей подругой. Она потомственный Охотник, и никогда не принимала наркотики, ее проблема была в другом. В свободомыслии, в неуместном стремлении изменить мир, который в изменении не нуждается. Она собирала митинги против добычи нефти, что совершеннейшая глупость. Угрожала рассказать о русалках всему миру, предъявить доказательства их существования и хотела убедить наших боссов, что их нужно изучать.

— И она решила, что убийство чиновника морского ведомства поможет им это понять?

— Не думаю, что она его убила. Ее накачали наркотиками и навесили на нее убийство, чтобы другим неповадно было.

Раздался хруст, и Дэш вздрогнул. Но это оказался Енот, который под столом расправлялся с косточкой.

У Дэша никак не укладывались в голове слова матери: получалось, что ее боссы подставили невинного человека, убив ради этого другого невинного человека.

— Не уверен, что понимаю. Если Эби была невиновна…

— Виновна, невиновна… Кого интересует такая ерунда, если мы говорим о гигантской финансовой машине, смазанной нефтью.

Дэш совершенно сбился с мысли. Так она защищает своих нанимателей или обвиняет? Почему разговор вообще сполз к убийствам и заговорам?

— Зачем ты это говоришь? Ты точно знаешь, что было именно так?

Мать нахмурилась и сжала губы.

— Я не хочу, чтобы ты оказался на месте Эби, а если продолжишь упорствовать, то окажешься. Тебя выставят невменяемым фанатиком или радикальным экстремистом, повесят на тебя то, что плохо лежит, и уничтожат. Им это ничего не будет стоить, а ты отдашь за это жизнь и ничего не изменишь.

Дэш посмотрел на сестру — она ответила хмурым взглядом исподлобья, посмотрел на Эйзел — в ее взгляде сквозило неуместное ехидство, будто она ждала именно такого исхода для внука. Никто не считал это шуткой и смеяться не собирался.

— И что случилось с Эби потом? — спросил Дэш.

— Зарезали в тюрьме.

Дэш озадаченно хмыкнул и тщательно обдумал новую информацию, перебирая вырезки.

— Давай уточним. То есть я не могу заняться изучением русалок. Я не могу о них никому рассказать. Не могу никуда уйти. Не могу проявить ни капли неудовольствия ни по какому поводу. Все, что мне разрешено, это убивать русалок. Так? И у меня нет выбора?

Сестра отвела глаза, бабка копалась в своей тарелке. Они обе будто бы оставили их с матерью наедине, не вмешивались.

— Почему же? Ты свободен выбирать, — холодно сообщила мать. Если минуту назад она казалась скорбящей по подруге, то сейчас осталась только равнодушная невозмутимость. — И сделать рациональный выбор держаться своей семьи. Мы не убийцы, мы — спасители.

Дэш внимательно изучил ее лицо, теперь, впрочем, как и обычно, не дающее подсказок, что она на самом деле сейчас чувствует. Может быть и ничего. Но он помнил страх матери, ее панику на пляже в Памлико. Она проговорилась о корпорации и договоре, о том, что ее сын практически заложник в родной семье, помнил он и ее ужас при разговоре о будущем, поэтому сейчас Дэш сомневался, что мать искренне считает себя спасителем. Как можно добровольно каждый раз выбирать жизнь в клетке, ограничения и удел убийцы? Может быть, она просто не готова говорить правду? Или, что еще хуже, сама не осознает ее? Может быть, все члены его семьи заблуждаются, опасаясь последствий от нарушений договора. Ведь они живут со своей парадигмой целую жизнь, даже Эштон, лишь Дэш способен отличить истину от навязанных установок и помочь своей семье это понять.

— Вы же понимаете, что чем-то подобным прикрывались