Специальность – хирург - Яков Цивьян

Он мог поступить еще проще – обратиться к своим коллегам – врачам за советом и, если понадобится, – за помощью. Но он не делал и этого. Не делал по тем же соображениям.

И все продолжалось по-прежнему…

Уловив паузу в его рассказе, я спросил его: ведь он понимал, к каким последствиям могут привести столь длительное ожидание и неоправданные колебания, что как это он, столь знающий, столь эрудированный врач и ученый, так долго тянул и не пытался уточнить причину своих неприятных ощущений в руке и при возможности избавиться от них? Константинов с улыбкой посмотрел на меня. Он долго молчал. Видимо, собирался с мыслями. А затем продолжил свой рассказ: «Мы, врачи, исходим из психологии здорового человека. Все поступки и поведение наших пациентов мы трактуем с позиций здорового человека. Это в корне ошибочно…»

В этом он убедился на своем опыте. На опыте последних лет жизни. Он считал всегда, что имеет трезвый аналитический ум, умеет разумно анализировать множество фактов, складывающихся из опросов, объективного обследования и лабораторных исследований своих пациентов. Логично и последовательно эти анализируемые им факты и сведения подводили его к правильному, достоверному диагнозу. Они позволяли ему почти всегда безошибочно строить концепцию причин болезни у того или иного из своих пациентов и на основании этой концепции обосновывать и составлять, а затем и осуществлять последовательный план эффективного лечения.

А вот когда дело коснулось его самого, все это улетучилось, как мираж. Он потерял объективность. Он потерял логичность мышления. Он потерял способность трезво мыслить и действовать. По отношению к себе он стал другим человеком. Совсем другим. Человеком, лишенным всех своих качеств, выводивших его в разряд незаурядного врача, выдающегося хирурга. Все свои знания, всю свою эрудицию, весь свой богатый врачебный опыт он сразу же утрачивал, когда дело касалось его самого, его болезни, его ощущений. Он превращался в беспомощного, страдающего, боящегося правды человека. Он отлично понимал это. Но преодолеть себя, заставить поступить иначе он не мог.

А в последние два года стало совсем плохо. Появилось онемение пальцев кисти. Неприятные ощущения в руке не проходили и превратились в постоянные, всегда присутствующие. Стало трудно осуществлять тонкие движения пальцами, да и всей кистью в целом. Будто бы появилась слабость и в левой ноге. Он не уверен в этом. Может быть, это плод его фантазии. Он не знает. Но так ему кажется. Стал плохо спать. Мрачные мысли постоянно сопутствуют ему. Страх за свои профессиональные возможности прочно поселился внутри. Нет, не страх за свое здоровье, не страх за свою жизнь. А страх за реальную возможность расстаться со своей любимой специальностью, раз отмеченной им и определенной навсегда избранницей – хирургией. Он растерялся. Он не знал, как поступить, что предпринять. Ему стало казаться, что окружающие замечают его недуг, обращают на него внимание, жалеют его. Он лишился покоя. Стал работать механически. Творчество покинуло его. Порой стала покидать и выдержка. Он стал раздражителен, временами резок. Дальше так продолжаться не может.

Он решился.

Позвонил и приехал ко мне посоветоваться, поговорить, излить душу. Если его болезнь существует, если она не плод его воображения, если она излечима, то, может быть, я смогу распознать ее и помочь ему. Он считает, что я должен понять его и при возможности помочь. Он ни на что не претендует. Он понимает, как все это сложно. Как трудно и, видимо, невозможно ему помочь. Он и не надеется ни на что. Он просто решился, наконец, узнать правду, так как в неведении жить больше не может…

Больше он не сказал ни слова…

Константинов согласился обследоваться в клинике. Я окружил его посильным мне комфортом, истинной заботой и вниманием. Я долго не приступал ни к каким обследованиям. Он просто жил в клинике. Он приходил ко мне в кабинет. Мы разговаривали обо всем. И о нашей профессии, и о жизни, и об общих знакомых и друзьях. И ни слова о нем. О его болезни. Он стал приходить ко мне в операционную. Стал интересоваться постановкой работы в клинике, приходить на клинические разборы больных. Стал участвовать в обходах.

Казалось, что Константинов сделался прежним. Спокойным. Выдержанным. Уверенным. Но так только казалось. Как только заходил разговор о нем, о его состоянии и самочувствии, о его болезни, он сразу же мрачнел, замыкался. И я отступал.

Время шло. Я не настаивал на обследовании. Константинов молчал тоже.

Но вот однажды утром Константинов пришел ко мне и попросил по возможности быстрее обследовать его. Эту его просьбу я воспринял как победу разумного над страхом в той внутренней борьбе, которую он вел сам с собой.

Обследование было проведено быстро и компактно. Оно показало, что у Константинова имеется весьма часто встречающееся в наше время заболевание шейного отдела позвоночника – шейный межпозвонковый остеохондроз, который и привел к тем ощущениям и изменениям в организме, о которых он мне рассказывал и которые столь долго мучили его. Лечение было банально простым и гарантированным.

На предложенную операцию Константинов согласился без малейших колебаний. Через две недели после операции он уехал из клиники в корсете и без тех ощущений, которые причиняли ему столько неприятностей.

Теперь уже после всего рассказанного мною прошло достаточно много времени, чтобы считать Константинова здоровым. Он действительно здоров. Он так же приятен и элегантен внешне. Он жизнерадостен, блистательно остроумен и весел. Он весьма успешно продолжает служить хирургии.

Как и раньше, время от времени мы встречаемся в различных городах нашей страны. Так же вместе проводим время. Обсуждаем близко и мало касающиеся нас события и людей. Мы как и прежде рады друг другу, нам приятно быть вместе. Иногда без страха мы вспоминаем о бывшем «страхе». Мне кажется, что мы стали друг к другу значительно ближе…

Что же произошло с моим коллегой Константиновым?

О межпозвонковом остеохондрозе я уже говорил ранее. Я упоминал и о шейном остеохондрозе в том смысле, что дистрофические поражения шейного межпозвонкового диска встречаются так же, как и аналогичные поражения поясничного межпозвонкового диска. Я упоминал о том, что, по последним данным, шейные диски поражаются, пожалуй, чаще, чем поясничные. Почему?

Если бы я стал говорить об анатомическом строении шейных межпозвонковых дисков, то мог бы многое повторить из того, что говорил о строении поясничных межпозвонковых дисков. Так как повторяться не имеет смысла, то я коснусь только тех существенных отличий, которые имеются между этими двумя аналогичными образованиями.

Как и поясничные межпозвонковые диски, шейные диски состоят из фиброзного кольца, мякотного ядра и двух гиалиновых пластинок. Первое и существенное их отличие от поясничных – незначительная величина и малая масса мякотного ядра. В отличие от тел поясничных позвонков, на верхней, или, как мы говорим, краниальной («краниум» – по латыни череп; краниальная – расположенная ближе к черепу, в отличие от каудальной, расположенной к хвосту; «кауда» – по латыни хвост! Хотя человек и утратил свой хвост где-то на лестнице эволюции, название осталось), замыкательной пластинке тела шейного позвонка имеются парные костные гребешки, идущие кзади и в стороны от средней линии тела. Эти костные гребешки получили в анатомии название – крючковидные отростки. Наличие этих, казалось бы, ни к чему не обязывающих костных гребешков создает условия для возникновения целого ряда неблагоприятных ситуаций при неполноценных, пораженных дистрофическим процессом межпозвонковых дисках. В частности, по мере прогрессирования болезненного процесса в шейном межпозвонковом диске он, как и поясничный, снижается, теряя свою высоту. Наступает такое время, когда высота межпозвонкового диска становится равной высоте крючковидных отростков, и тогда каудальная поверхность тела вышележащего позвонка начинает соприкасаться с краниальной поверхностью тела нижележащего. Это приводит к тому, что при любом движении в шейном отделе позвоночника, а эти движения человек осуществляет бесконечно, крючковидные отростки постоянно трутся о примыкающую к ним поверхность тела вышележащего позвонка. Из-за постоянно существующего раздражения живая костная ткань крючковидных отростков реагирует на это раздражение избыточной продукцией – по ходу этих гребешков появляются не предусмотренные нормальным строением избыточные костные разрастания, которые могут сдавить то или иное анатомическое образование, прилежащее к шейному отделу позвоночника. Если эти костные разрастания направлены кзади, то они могут сдавить спинномозговые корешки или само вещество спинного мозга, а также артериальные кровеносные сосуды, питающие шейный отдел спинного мозга. Если они направлены кзади и в стороны, то они могут сдавить проходящую вблизи позвоночную артерию или вызвать раздражение нервных сплетений, окружающих эту артерию. А эта артерия – одна из основных магистралей, по которым свежая артериальная кровь притекает к головному мозгу и питает его. Сдавление или сужение этой артерии вызывает или полное перекрытие ее просвета – и тогда одно из полушарий головного мозга не получает нужной ему крови, или возникает раздражение нервных сплетений, окружающих позвоночную артерию, тогда развивается их спазм – сужение, что дает аналогичный описанному выше эффект.