Преломление. Обречённые выжить - Сергей Петрович Воробьев

А я ничего не соображаю. Даже ответить не могу. Смотрю, по каюте пустая бутылка из-под «Столичной» катается, её «Фундадор» догоняет, а под столом оцинкованное ведро стоит. И тут стал я кое-что припоминать. Спрашиваю: «Какое число сегодня?» — «Судно уже к берегам Японии подходит», — отвечают.

Посчитал. Три дня провалялся в отключке! «Ну, братцы, — говорю, — виноват, бренди проклятый попутал». — «Вставай, вставай, пропащая душа, иди крепкого чайку на камбузе похлебай, легче станет!»

Всё понимают, черти полосатые. Я глаза протёр, встал, посмотрел на себя в зеркало: мать моя родная! — лицо как мятый банан, язык белый, глаза растопырены, будто за виски кто сзади тянет. Придём в Японию — за своего примут. С трудом добрался до камбуза, похлебал чайку крепенького, и вроде полегчало малость. А на обратном пути наткнулся на фельдшерицу. Бой-баба! Ещё на Халхин-Голе санитаркой служила. У Жукова. А в 45-м в Москве ей сам дедушка Калинин награду вручал: двести бойцов раненых с поля боя вынесла.

— Сразу всех, что ли? — свалял дурку один из слушателей.

— Ага — сразу! Квадратно-гнездовым способом!..

Идёт наша героиня, беломорину в зубах держит. «Что это с тобой, Боря? Не узнать тебя. Думала, новый член экипажа. Эвенк какой-то. Выкладывай, что с тобой?»

Выложил ей всё как на духу. Схватила меня, добрая душа, в охапку и, как с поля боя, потащила в свою амбулаторию. Кинула на кровать и басом приказала: «Будешь здесь на послеоперационной койке в себя приходить, пока не оклемаешься».

А койка та была не простая — подвешена на специальном карданном шарнире. Как бы судно ни качало на волне, койка, благодаря шарниру, всё время в горизонтальном положении должна находиться. А поскольку койкой никто не пользовался — за двадцать лет, слава Богу, операций на судне не случалось делать, — то кардан сей хитроумный закис от времени. Фельдшерица наша, на что уж была здорова, но раскачать механизм не смогла. А тут, как по заказу, боцман проходил. Заглянул в дверь — видит, помощь нужна. «Что, — говорит, — кардан заело?»

Подошёл — и как шандарахнет ломом по нему. Механизм сразу и заработал. Напоследок ещё и тавотом обильно смазал, чтоб не скрипел.

Лежу себе на чудо-койке, балдею. Пароход качает во все стороны, а мне хоть бы хны. Как будто бичую у кореша в общежитии на кровати с панцирной сеткой. Фельдшерица мне, бедолаге, примочки делает. Да сырыми яйцами отпаивает. Курорт, да и только.

Боцман, проходя мимо, всегда заглянет: «Ты прямо как мандарин китайский под паланкином. Опахалыцицу к тебе ещё бы приставить».

Так я до самого Владика и провалялся.

В Кобэ меня на берег не выпустили. Фотография в паспорте не соответствовала моему теперешнему облику.

Как только во Владик вернулись, я окончательно оклемался — побежал сразу в гастроном.

Фельдшерица в конце реабилитации напутствовала: «Больше ведра, Боря, не пей. А про бренди вообще забудь. Запах у него нечистый. И вообще, не наше это питьё. И запомни: для молодого и хрен — малина, а для старого бланманже — редька».

Быстренько добежал до ближайшего магазина. Вот здесь-то всё и началось. Только увидел надпись «Гастроном», так замутило, что не приведи господи. Гляжу на магазинчик, всем морякам известный, вижу название знакомое, а меня почему-то наизнанку выворачивает. Народ, естественно, стал внимание обращать. Милиционера позвали. Сержант, не разобравшись, в отделение хотел вести. Смотрит: вроде не пьяный, а блюю. Говорить ничего не могу, пальцем на вывеску показываю. Нутро так и выворачивает, будто вот-вот выпрыгнет. Сержант то на меня, то на гастроном посматривает. С опытом, видать, мужик: понимающе улыбнулся, отдал честь и удалился уставным шагом.

Короче, хотите верьте, хотите нет, но на спиртное с тех пор глядеть больше не мог. И так целых два года. Кругом все пьют, закусывают, а мне смотреть тошно. Ухожу к себе «Витязя в тигровой шкуре» читать. Занятная, я вам доложу, книжица. Будто сам я витязь, только без шкуры. Таскаю его с собой, никогда не расстаюсь.

В общем, время шло, а я всё никак оклематься не мог. О здоровье стал беспокоиться. Вдруг что-нибудь серьёзное. Обратился к терапевту. Доктор выслушал, прощупал, выспросил подробности. Посочувствовал. Анализы все, какие только есть на свете, велел сдать. Ничего не обнаружил. В итоге повёл к психиатру. Тот гипнозом пробовал воздействовать. Не скажу, что особенно помогло.

Правда, после гипноза на водку стал вроде нормально глядеть: гляжу — и не рвёт. Не то что раньше. Сдвиг какой-то произошёл. Однако выпить не решался. От одного запаха плохо становилось. Но смотреть на неё уже мо-о-ог! Мог смотреть на родимую. Однако коньяк и бренди организм начисто отвергал.

Первую рюмку родимой выпил только через три года. И, постепенно увеличивая и увеличивая дозу, стал себя к ней помаленьку приучать. Сознаюсь, плохо временами было. Тяжело шла. Но от своего не отступал. Результат сказался не сразу, но закреплялся с каждым месяцем. Через пять лет мог смело и компанию поддержать.

У всех от сердца отлегло. А то думали, не поправится Боря. Жена прямо на цирлах ходила, лишь бы не сглазить. И только на седьмой! — Боря многозначительно поднял кривой указательный палец и затряс им над своей всклокоченной головой, — на седьмой год только вошёл в кондицию. И вот сейчас, сами видите, полный порядок. Всё пропьём, но флот не опозорим. — И он, приложив руку к своей любимой книге «Витязь в тигровой шкуре», которая была для него как Библия для верующего, процитировал:

Разве муж достоин чести, коль он бед не поборол? Неприлично от несчастий убегать в соседний дол!

— А что с доктором в итоге стало? — забеспокоился один из слушателей.

— С каким доктором? — не понял Боря.

— Ну с тем, с которым спирт пили и «Фундадором» усугубляли.

— А-а-а, с доктором, — затянул рассказчик, — с доктором всё нормально. Спустя некоторое время я случайно во Владике его встретил. Пытался угостить меня коньяком, но я больше тогда на боржоми налегал. Он как рюмку очередную выпьет, так руку мне жмёт, другую выпьет — и опять жмёт. И так всю дорогу, пока бутылку не осушил. Никак я понять не мог, в чём дело. И только под конец доктор признался: «Помнишь нашу последнюю встречу, когда ты меня “Фундадором” потчевал? Я тогда сразу дунул к своей невесте. К брату-водолазу, как обычно, уже не сворачивал. От недопития, видать, раньше путал квартиры. Так представь — двойня у меня в итоге родилась. Мальчик и девочка. Мальчика, что характерно, хотел Фундадором