Преломление. Обречённые выжить - Сергей Петрович Воробьев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Потрясающе, — внезапно протрезвев, выдохнул я после принятия очередной дозы коньяка. — А зачем я тогда внедрялся во всю эту науку?..» — «Именно для подтверждения этой гипотезы и внедрялся. Давай за атлантов и за открытие с твоей помощью тайн Новой Швабии. За неё мы ещё возьмёмся, дай только срок».
И когда ящик приговорили, удручающую профессора специального назначения хворь как рукой сняло. И стал он здоров и весел и волосы, торчащие клочьями вверх, от радости причесал моей расчёской. А бороду свою некрасовскую, взяв в кулак, одним взмахом столового ножа укоротил до вполне похвальных размеров. И сразу стал похож на нормального, здорового человека. И о Новой Швабии ни разу больше не упоминал. Как будто и не было этого разговора.
А выводы из этой истории таковы, — сказал Боря в заключение, обратившись ко мне, — когда будешь на «Новолазаревской», бродя по окрестностям, смотри не провались в Новую Швабию.
Знал бы он — куда я только не проваливался.
Рыбная ловля на озере Ханка
Выехали мы в тот памятный год на моторках из Турьего Рога, что вблизи китайской границы. Собралось нас пять человек. Все рыбаки заядлые. Вышли спозаранку на середину плёса, моторы заглушили, снасти закинули, стали ждать клёва. Но рыба поутру не шла. Уже и солнце взошло, а поплавки как в воду вросли.
Часам эдак к десяти решили к берегу подрулить, вышли на сушу, костерок развели, снедь домашнюю разложили, удочки на всякий случай закинули и воткнули в отмель у берега. Авось какая-нибудь сознательная рыба да и клюнет.
Среди нас был один дедок. Утверждал, что из немцев произошёл. Но обрусел до крайности: свою удочку с русским размахом закинул дальше всех. А удилище воткнул в берег особняком, привязав к щиколотке длинным шнурком, чтобы паче чаяния какая ядрёная рыба не утащила удочку в воду. Сам же к костерку пристроился. Ну, мы стали подтрунивать: мол, на крупняка поставил дед, не иначе акулу словить задумал. Да как оказалось потом, смех-то наш преждевременным был.
Чтобы не тянуть резину, разлили по стаканам чемергесу. Так в тех краях самогонку называют. Я стакан деду протянул и только сказал: «Давайте за то, чтобы клюнуло», как дед наш стал медленно сползать к воде. Вот так с полным стаканом и сползал он молча по направлению к озеру, где была его удочка, на крупняка поставленная.
«Неужто мой тост так сразу и сработал?» — подумал я.
Мы оцепенели, ещё толком не понимая, что происходит, пока он не сполз до самой воды. А он благополучно доехал до озера, поднял высоко руку со стаканом чемергеса и крикнул нам: «Гутен морген!» Стакан залпом осушил, и, чего мы уж совсем не ожидали, поволокло его по озеру, будто скутером кто зацепил.
Видим, дед поначалу как на водных лыжах поехал, потом резко занырнул и через минуту вынырнул на середине плёса. И тут же закричал на чисто русском: «Помогите!!!» У нас аж мурашки по спине побежали: может, нечистая водит?
Кинулись по катерам, запустили моторы и — за дедом. Он же тем временем выделывал полнейший кордебалет: то, как дельфин дрессированный, из воды чуть не по пояс выпрыгнет, то опять под воду, как на соревнованиях по подводному ориентированию. То нет его, то вдруг на тебе — в неожиданном месте появляется. Феерия какая-то фантастическая, да и только. Рукой нам помашет — и опять скроется. Стакана в руке уже не было. Теперь и чемергес наливать некуда. Стало ясно, таких гастролей дед долго не выдержит, надо выручать. А как его выручать, если он по всему плёсу мечется как угорелый?
Пока за ним гонялись, деда вынесло на большую воду, а там уже и до китайской границы рукой подать. Местные погранцы, чего доброго, примут его за диверсанта-перебежчика. К тому же он ещё, как назло, язык предков вспомнил и при каждом выныривании орал благим матом: «Доннер-веттер, бляха-муха, ахтунг-ахтунг, орднунг зайн…»
На фарватере он вообще стал кренделя немыслимые выписывать: выкаблучивался, как мог по его годам. Занятный дедок оказался. Непредсказуемый. Трудно было его зацепить.
К нам уже и добровольцы подключились из местного рыбколхоза. Озеро знали вдоль и поперёк. Предложили не гоняться друг за другом, а рассредоточиться. Идея себя оправдала. При очередном выныривании дед оказался рядом с лодкой одного из добровольцев. Тот багром его быстренько и зацепил.
Но на этом всё не закончилось. Дед вовлёк в свои «игры» и лодку. Мотор-то на ней был заглушён. Лодка всё быстрее и быстрее стала перемещаться по фарватеру. Но главное, что доброволец не давал деду больше заныривать, мёртвой хваткой держа нашего гастролёра за руку. Однако кто-то упорно тянул его за капроновый шнурок, накрепко привязанный к ноге.
Нам ничего не оставалось, как следовать за ними. Да на беду понесло их прямо к китайской границе. А мы и сделать ничего не можем. Дедок наш притих — ни на что не реагировал. Не кричал ни по-русски, ни по-немецки. Сник как-то. Вроде смирился со своей участью.
Наконец подрулили мы на своих лодках-казанках, стали отвязывать деда. Но было неизвестно, что ещё за зверь там попался на удочку. Перегнулся я через борт и только шнурок под водой нащупал, чтобы деда отвязать, как встрепенётся он, как заорёт. Чуть не захлебнулся — вода изо рта фонтаном. Еле откашлялся.
— Не смей, — кричит, — отвязывать. — то я его поймал…
— Кого его? — спрашиваю.
— Сома. Это мой сомец, я его и порешу.
А сам еле дышит. Откуда он знал, что сом там? Одному бесу известно.
Поверив деду на слово, один из нашей пятёрки сгонял на берег и прибуксировал здоровый чурбак — центнера на полтора, не меньше.
— Привязывай к нему, — скомандовал.
Так и сделали: дедову добычу к чурбаку привязали, а самого его втащили в лодку и — на берег, отхаживать.
До вечера мы пасли этот чурбак. Больше всего боялись, что «зверь» за границу удерёт, ему-то визы не надо. И тогда останемся мы без улова.
Перед закатом мы сцепились тремя моторками и отбуксировали чурбак к берегу. С надрывом шли, тяжело. «Вихри» наши на предельном усилии работали. Не хотело, видать, чудо-юдо на русский берег. Упиралось. За день подустало, конечно, но силу ещё имело немалую. Тем временем и костёр уже для нас запалили, так как
