Джон Кеннеди. Рыжий принц Америки - Дмитрий Петров

«Я считаю, что Советский Союз и Соединенные Штаты должны жить друг с другом в мире. Наши страны — большие страны, с энергичными народами, и мы в обеих наших странах неуклонно обеспечиваем повышение жизненного уровня населения (удивительный по стилистике пассаж для президента США, но следом идет фрагмент, удивительный по содержанию, особенно — для советского человека, привыкшего, что от США не может исходить ничего, кроме агрессии и угроз). Если мы сумеем сохранить мир в течение 20 лет, жизнь народа Советского Союза и жизнь народа Соединенных Штатов будет значительно богаче и значительно счастливее…»

«…Трудности проистекают в результате усилий Советского Союза коммунизировать весь мир. Если бы Советский Союз только стремился защищать свою… безопасность и позволил бы другим странам жить так, как они пожелают… исчезли бы проблемы, которые теперь вызывают столь много напряженности. Мы хотим, чтобы народ Советского Союза жил в мире, мы хотим того же самого для своего народа. Именно усилия распространить коммунистическую систему на одну страну за другой представляют… угрозу для дела мира. Если бы Советский Союз стремился только к обеспечению лучшей жизни для своего народа… не было бы ничего, что могло бы омрачать отношения между Советским Союзом и Соединенными Штатами».

«Я знаю, что Советский Союз пострадал от Второй мировой войны больше, чем какая-либо другая страна. Каждая семья понесла потери… Соединенные Штаты тоже пострадали, хотя… и не столь тяжело… Мой брат погиб в Европе. Муж моей сестры погиб в Европе».

«Мы хотим предотвратить новую войну, которая могла бы возникнуть в Германии.

…Следует попытаться… выработать путем переговоров решение, которое сделает возможным сохранение мира… И это является целью нашего правительства».

«Никто никогда не вторгнется вновь в Советский Союз. Нет военной силы, которая могла бы это сделать. Короче говоря, если бы я был офицером Советского Военно-Морского флота (а не американского, ветераном которого являюсь), я считал бы, что… самое важное — это достичь договоренности с Соединенным Штатами…».

Комментарии излишни.

Побывал Аджубей и в Белом доме. В январе 1962 года. Когда посетил Штаты с дочкой Хрущева Радой. Джек попросил его передать тестю, что удовлетворен его решением отложить подписание договора с ГДР. Но еще раз заявил, что Западный Берлин не оставит.

Диалог между лидерами зашел так далеко, что обсуждался даже проект совместной телепередачи, где Хрущев и Кеннеди рассказали бы, «В каком мире я хотел бы жить?» Запись наметили на 8 марта 1962 года, анонс — на 15-е, а шоу — на 25-е. И 7 марта Соренсен сел уже писать текст для шефа. Вынося за скобки штампы «холодной войны», он делал акцент на точке зрения Белого дома на разоружение и «освободительные войны». Плюс — на добрых чувствах американцев к советским людям, стремлении к миру и общих интересах.

Но вечером пришло письмо от Хрущева. Он писал, что огорчен возобновлением Штатами ядерных испытаний. В итоге передачу отменили.

Отношения двух этих незаурядных людей никогда не были ровными. Как и отношения между нашими странами. После встречи Джек показал своей команде, как раздосадован жесткостью Хрущева. Корниенко пишет, что помощник президента Кеннет О’Доннел рассказывал, как по пути из Вены в Лондон тот говорил: «Бог свидетель… кажется чрезвычайной глупостью рисковать жизнью миллионов американцев из-за спора о правах доступа в Берлин по автобану… или из-за того, что немцы хотят объединения Германии. Должны быть гораздо более крупные и важные причины, чем эти, если мне придется грозить России ядерной войной. Ставкой должна быть свобода всей Западной Европы, прежде чем я припру Хрущева к стенке и подвергну его окончательному испытанию».

Следуя в Лондон, он не думал, что уже скоро Хрущев сам подвергнет его испытанию.

Визит в Британию оформили как поездку на крестины племянницы — дочки сестры Джеки и Стаса Радзивилла. Джон не хотел возбуждать ревность в других европейских партнерах и, прежде всего, в де Голле, не любившем англичан.

Торжеству сопутствовал ряд встреч. Неофициальных, но важных. Беседа и завтрак с премьер-министром Гарольдом Макмилланом и ужин с королевой.

Кеннеди рассказал Макмиллану о беседах с Хрущевым.

Он все яснее видел, что эта встреча стала свиданием не только противоборствующих систем, враждебных мировоззрений и разных поколений, а двух невероятно далеких друг от друга миров: с одной стороны — железобетонно-агрессивного, с другой — титаново-динамичного. В нем стало расти ощущение размеров бремени, которое он взял на себя как лидер этого мира.

Макмиллан докладывал Елизавете II: «Президент до глубины души потрясен грубостью и жестокостью советского лидера. Это мне напомнило попытку лорда Галифакса вести переговоры с Гитлером. Впервые Кеннеди встретил человека, на которого не подействовало его обаяние».

В тот же день Джек говорил об этом с Джоном Олсопом. «На вечеринке в честь крестин… — вспоминает тот, — президент зажал меня в угол и минут пятнадцать говорил о том, что ему пришлось пережить… кажется, именно тогда он стал президентом в полном смысле слова».

Бобби также считал, что этот опыт стал ключевым в карьере брата. Он получил урок: в мире есть люди, глухие к доводам разума. Точнее — того, что на Западе считают разумом.

Впрочем, теперь Джек снова был среди тех, с кем его взгляды на разум совпадали.

Ужин с королевой стал «очень приятным вечером» в Букингемском дворце. Джеки рассказала Елизавете II, как ей трудно вечно быть на виду, та «посмотрела заговорщически и шепнула «Ну, приемам самосохранения быстро учишься»» и увлекла ее за собой в галерею, полную картин. У работы ван Дейка[152] она задержалась: «Какая великолепная лошадь». Ее величество знала, что первая леди обожает лошадей…

Джеки ненадолго осталась в Лондоне, а затем перебралась на виллу греческого миллионера Маркоса Номикоса, чтобы провести несколько дней, наслаждаясь праздностью и вниманием журналистов.

Она стала звездой европейской прессы и любимицей Старого света.

Не зря для начала турне выбрали Париж, а не Вену. Визит во Францию стал для Джона и Джеки роскошным гламурно-политическим шоу (чего нельзя сказать о переговорах с де Голлем).

Фото четы не сходили со страниц газет. Первая леди была в новостях двадцать четыре часа в сутки. Ежедневник «Что носят женщины»[153] можно было переименовать в «Что носит Джеки».

Ну что ж, где же как не в Париже становиться иконами стиля и образцами элегантости?