Джон Кеннеди. Рыжий принц Америки - Дмитрий Петров

Советским людям, заметил Никита Сергеевич, нравятся американцы. Они уважают их технические достижения. И тут же помянул инженеров из Штатов, что участвовали в индустриализации первых лет советской власти: «Тут один из них приезжал недавно. Сказал, что работает на стройках в Турции. На каких же это? Наверное, строит ваши базы. Впрочем, это дело его совести».

Освоение космоса и полет Гагарина стали особой темой. Хрущев беспокоился, как влияет космическое путешествие на психику космонавта? Юрий-то здоров, ну а если на Луну?

— Быть может, слетаем вместе? — спросил Кеннеди. Застал Хрущева врасплох.

— Нет, — быстро ответил Хрущев. Возможно, раньше, чем успел обдумать вопрос. Но сразу поправился: — А ладно — почему нет?

Однако несмотря на такое благодушие, венский саммит стал демонстрацией жесткости. СССР предупредил США о недружественных планах насчет Берлина. США сообщили СССР, что примут их к сведению и Берлин не сдадут. Кеннеди получил советские памятные записки по вопросам испытаний ядерного оружия и по проблеме Западного Берлина.

Отдельно встала тема Лаоса. Там как раз шла одна из тех «освободительных войн», о вредоносности которых говорил Кеннеди. Левые партизаны из фронта «Патет Лао» («Лаосское государство») вели ее против правительства, лояльного США. Джек предложил договориться о прекращении огня и создании коалиционного правительства. 7 октября 1960 года оно приступило к работе. А летом 1962-го был сформирован кабинет, куда вошли все главные политические силы.

Но международная напряженность в целом не только не была исчерпана, но обострилась. Не зря говорят: Москва бьет с мыска — Хрущев сыграл в открытую. Кеннеди был предупрежден, а значит — вооружен. И немедленно приступил к разработке стратегии в отношении Берлина.

Вернувшись в США он подвел итоги: «Я отправился в Вену для встречи с руководителем Советского Союза господином Хрущевым. Мы… имели весьма широкий и откровенный обмен мнениями по важнейшим проблемам… Ни одна сторона не проявляла невежливости, никто не выступал с угрозами и ультиматумами. Никаких преимуществ не было сделано или получено. Никаких решений не было принято и не планировалось, не было достигнуто никакого значительного прогресса, да мы и не претендовали на это».

Таким образом, публично Кеннеди был предельно сдержан. Но при этом полон решимости защищать Западный Берлин и доступ к нему. Если потребуется — силой оружия.

Это требовало разработки новых военных и дипломатических планов. Заявления Хрущева произвели на президента такое впечатление, что он временно пересмотрел подход к внешней политике и встал на позицию бывшего госсекретаря Дина Ачесона. Тот считал, что в ответ на жесткую позицию Советов Штаты должны стоять на своем, пока Москва не уступит.

При этом любой сигнал о готовности к переговорам мог быть расценен Кремлем как слабость. Поэтому, хотя Штаты, конечно же, предпочли бы мирное решение, подавать виду было нельзя — это могло вызвать новые попытки давления. Такой стиль американцы считали характерным для советской внешней политики и дипломатии. Недаром министр иностранных дел СССР Андрей Громыко получил от их журналистов прозвище «Мистер Нет». В этом «нет» американские эксперты видели символ разрушительной сути коммунистического мировоззрения.

Поэтому, считали они, Кеннеди напрасно увлекся спором о марксизме и «освободительных войнах». Методами политической демагогии Хрущев владел мастерски. Джек знал марксизм, но, воспитанный в западной академической традиции, он привык к американскому стилю полемики. Большевистский политический язык и логика были ему глубоко чужды. Поэтому он нередко чувствовал себя сбитым с толку рассуждениями красного вождя.

— Вы хотите разрушить влияние моей страны там, где оно традиционно существует. Вы хотите ликвидировать свободные системы там, где они есть, — говорил он Хрущеву.

— Идеи коммунизма не остановить. Но это вопрос решительного выбора самих народов, — отвечал Хрущев, упрекая Штаты в колониализме.

В его речах Кеннеди представал реакционером, а он сам — освободителем.

Джек был поражен. Он увидел — и это, пожалуй, стало его главным открытием на этой встрече, — что «советские люди и мы наделяем совершенно разным смыслом одни и те же слова: война, мир, демократия, воля народа… У нас разные представления о благе и зле, о внутренних делах и агрессии, и главное — о том, как устроен мир и куда он идет».

Так оно и было.

Хрущев и Кеннеди расстались навсегда. Но сохранили интерес друг к другу. Они обменивались письмами (нередко — минуя официальные каналы) делясь философскими идеями, политическими соображениями и даже личными вопросами.

21 сентября 1961 года премьер первым написал президенту. Хотел связаться раньше, но в июле Кеннеди говорил о Берлине так, что его речи вызвали военные приготовления, и писать было неудобно. А вообще, считал Хрущев, это полезно — писать друг другу неформальные послания. Но если Кеннеди считает это лишним, то может считать, что не получал этого письма.

Но Джек нашел затею интересной и полезной. Так он рассчитывал лучше узнать «партнера», а также предпочитал на всякий случай иметь с ним неофициальный канал связи. И потому ответил быстро. Он рассказал об отпуске, детях и отдыхе от столичной суеты. Но не согласился, что военные приготовления были вызваны его речами. А на переписку согласился.

Порой они общались через близких людей — родственников и сотрудников. 27 июня 1961 года Джек встретился в Вашингтоне с зятем Хрущева, главным редактором «Известий» Алексеем Аджубеем. И попросил передать, что не хочет «ввязываться в войну из-за Западного Берлина, но воевать мы будем, если вы односторонним образом измените обстановку… Если я сейчас уступлю или откажусь от занимаемой позиции, конгресс, сенаторы привлекут меня к ответственности и посадят в тюрьму». Судя по многим признакам, Аджубей эту весточку передал.

Ну, а Хрущев обедал у себя на даче с Сэлинджером…

Важным эпизодом их диалога стало интервью Кеннеди «Известиям» 26 ноября 1961 года — первая в советской прессе публикация беседы с президентом США. Сделал ее Аджубей.

Сенсация! Подписчики «Известий» считались везунчиками. Прочие толпились у стендов. Кое-кто снимал с них газеты. Кеннеди говорил вещи, которых советские люди не ожидали.

«Я считаю, что Советский Союз и Соединенные Штаты должны жить друг с другом в мире. Наши страны — большие страны, с энергичными народами, и мы в обеих наших странах неуклонно обеспечиваем повышение жизненного уровня населения (удивительный по стилистике пассаж для президента США, но следом идет фрагмент, удивительный по содержанию, особенно — для советского человека, привыкшего, что от США не может исходить ничего, кроме агрессии и угроз). Если мы сумеем сохранить мир в течение 20 лет, жизнь народа Советского Союза и жизнь народа Соединенных Штатов будет значительно богаче и значительно счастливее…»