Ничто никогда не случалось. Жизнь и учение Пападжи (Пунджи). Книга 1 - Дэвид Годмен

В последующие годы я видел, как он таким же образом обращается и с другими свами. Он обычно выказывал внешнее уважение к тем, кто носит одеяния оранжевого цвета, особенно если они главы ашрамов или матхов. От других я слышал, что Пунджаджи состоит в хороших отношениях со всеми главами ашрамов в Ришикеше и Харидваре. В знак благодарности и дружбы они от случая к случаю направляют к нему преданных. То же самое происходит и в других местах. После того как Пунджаджи побывал в Чикмагалуре, у Шанкарачарьи Шринджери Матха сложилось очень хорошее мнение о Пунджаджи. И когда люди обращаются к Шанкарачарье в поисках свободы, он осмотрительно направляет их к Пунджаджи, так как знает, что он дока в этом вопросе. Я был знаком с четырьмя такими преданными, которых Шанкарачарья направил к Пунджаджи. Такие известные свами, как Шанкарачарья, не могут открыто выражать свое уважение к Пунджаджи, при этом не теряя авторитета в глазах своих преданных, но в глубине души они очень высоко ценят его.

По мере того как мы больше узнавали Пунджаджи, он стал давать советы членам моей семьи в разных аспектах жизни. Он начал помогать в управлении домашним хозяйством, научил множеству практических вещей, которых мы не знали раньше. Мать и сестра учились у него кулинарному искусству. С моим отцом он обсуждал ведение дел в лесу, а когда разговаривал со мной или моим братом, то давал советы, как оставаться здоровым, и обсуждал с нами последние спортивные новости, опубликованные в газете. Казалось, он обладал неограниченным запасом знаний по всем вопросам, влияющим на нашу жизнь. Своим примером он учил, как брать от жизни самое лучшее – как в духовном аспекте, так и в материальном. Когда он не давал советы, он потчевал нас историями о своем прошлом или поездках по Индии. Создавалось впечатление, что он побывал в каждом уголке страны и, по-видимому, обладал практическими знаниями по языкам, на которых общаются в Индии. Перед тем как он впервые пришел к нам в дом, мы полагали, что будем разговаривать с ним на хинди, поскольку знали, что он был родом из Пенджаба. И каково было наше удивление, когда, вместо этого, он заговорил с нами на правильном каннадском языке.

При каждом его визите мы хотели оказывать ему особые почести, но он предпочитал, чтобы мы относились к нему просто как к такому же члену нашей семьи. Например, как-то рано утром он захотел принять ванну, но обнаружил, что она занята. Тогда он вышел на улицу, снял с себя одежду и вышел под дождь. Тогда стоял сезон дождей, и потоки с неба были такими же сильными, как и струя воды в ванной. Мы все чувствовали себя виноватыми из-за того, что причинили ему неудобство, но когда обратились к Пунджаджи с тем, что стоит ему только сказать и мы всегда пропустим его вперед, он только рассмеялся и ответил, что любит стоять под дождем. С того дня мы оставляли полотенце и мыло на веранде, на случай если он вдруг захочет насладиться небесным душем.

Пунджаджи обладал необыкновенным воздействием, вследствие которого люди оставляли свои ошибочные религиозные убеждения. Большинство очень привязаны к своим идеям о Боге, садхане и просветлении. Обычно такие люди с пеной у рта отстаивают свои взгляды, если кто-то осмелится не согласиться с ними. В Лонде многие приходили к Пунджаджи только чтобы отстоять свои взгляды. Возможно, они надеялись, что им удастся склонить его к их сектантской точке зрения. В большинстве таких случаев Пунджаджи вводил этих спорщиков в состояние безмолвия, в котором они непосредственно осознавали никчемность всех верований. Некоторые из тех, кто пришел бросить ему вызов, впоследствии становились его лучшими преданными. Пунджаджи был настолько в этом силен, что мой отец и доктор Бакр частенько выходили на базар и находили там желающих посетить сатсанги Пунджаджи. Они обращались к людям, говоря, что Пунджаджи настолько велик, что каждый должен воспользоваться случаем и посетить его сатсанг. Спустя тридцать лет некоторые из тех, кого таким образом зазвали на сатсанг, продолжают оставаться его преданными.

В 1960-е годы у Пунджаджи была настолько хорошая репутация человека, который может убеждать состоянием безмолвия, что сам управляющий Шри Раманашрамом направлял к нему ищущих, которых не удовлетворяли беседы с представителями ашрама. В ответ на это Пунджаджи время от времени направлял в Раманашрам тех, кто доставлял ему в Лонде слишком много хлопот.

«Отправляйтесь в Раманашрам и соблюдайте тишину в течение нескольких недель, – говорил он. – Затем возвращайтесь ко мне, и мы продолжим наш разговор».

Пунджаджи удивлял многих посетителей тем, что отказывался предписывать какие-либо садханы. В Индии людям, приходившим к свами за советом или помощью, всегда предписывали медитировать или выполнять некоторые практики. А Пунджаджи, напротив, рекомендовал отказаться от всех практик. Именно это им было очень трудно принять, поскольку практически все полагают, что для духовного продвижения необходимо медитировать. Например, когда я впервые познакомился с Пунджаджи, то старался достичь состояния самадхи путем концентрации на священном слоге «Ом», который я написал на стене. Я полагал, что у меня все получится, если я буду долго и усердно стараться. Пунджаджи же показал всю тщетность такой практики и, вместо этого, направил меня заняться самоисследованием. Это единственная практика, которую он рекомендовал выполнять. Но даже тогда он не хотел, чтобы она воспринималась как форма медитации.

«Сделайте это один раз, но должным образом, – обычно говорил он. – И ваш духовный поиск завершится раз и навсегда».

На протяжении тридцати лет я наблюдал, как он учит людей. И за все это время основа его послания оставалась неизменной – оставить концентрацию на объекты и найти источник появления мыслей.

В Лонде сатсанги не были регламентированными. Время их проведения не было установлено, а их проведение отличалось спонтанностью. Иногда Пунджаджи рассказывал о каких-нибудь событиях или истории, которые имели непосредственное отношение к его собственному опыту. Если у кого-то возникали вопросы, он отвечал на них, но в основном преданным нравилось молча сидеть в его присутствии. Однажды, когда мы пришли на его сатсанг, он вслух читал дохи (стихи) Кабира и комментировал их. Каждый день мы выбирали одно или два ключевых стиха и вели беседу по ним на хинди. Большинство сатсангов в Лонде проводились на хинди, поскольку некоторые жители не знали английский или каннадский. Такие беседы о Кабире были для меня откровением. Мы должны были изучать Кабира в школе как часть курса хинди, но наш преподаватель просто давал нам литературный перевод его стихов. Он не пытался донести суть учения. Когда же Пунджаджи прорабатывал с нами тот же материал, мы могли увидеть и прочувствовать, как один джняни раскрывает перед нами ум и сердце другого джняни. Его объяснения служили прекрасным образцом слияния бхакти и джняны. Они подкреплялись приведением примеров из жизни Кабира и чтением строк из его поэм. Воодушевленные беседы на эту тему обычно начинались после ланча и продолжались вплоть до захода солнца и даже еще позже. Некоторое из того, что говорил Пунджаджи, было настолько проникновенно, что я ловил себя на том, что плачу уже несколько минут. Так много прекрасных бесед потеряно для потомков, потому что никто не позаботился о том, чтобы записать их на бумагу или на пленку.

Как-то стихи растрогали Пападжи до слез, и он не мог продолжать беседу. Не могу вспомнить, какие именно строки комментировал Пападжи, но в них Кабир говорил следующее: «Я начинаю повторять имя Рамы, а затем сам Рама начинает повторять „Кабир!“, „Кабир!“». В самом разгаре объяснения Пунджаджи вошел в такое состояние экстаза, что не смог продолжать беседу. Его голос оборвался, а из глаз потекли слезы. В Рам Мандире он был хорошо известен своей джняной, но в этот день я прочувствовал, каким великим бхактой он был. Около получаса он сидел молча, и слезы текли по его щекам.

Потом он посмотрел на нас и сказал: «Пойдемте гулять. Нам всем надо немного прогуляться».

Чтобы вернуться в обычное состояние, ему потребовалось несколько часов. Думаю, что полностью он вернулся к нормальному состоянию лишь на следующий день.

У этих сатсангов по Кабиру был один побочный эффект. В своих стихах Кабир постоянно говорит о необходимости гуру и подобающем служении ему. Я задал Пунджаджи вопрос относительного правомерности данных высказываний и получил утвердительный ответ.

«Ты должен служить своему гуру верой и правдой двенадцать лет, – сказал он. – Такова традиция этой страны. Если ты не желаешь служить своему учителю, какое право ты имеешь ждать от него чего-либо? Выполняя для него некую работу, ты тем самым проявляешь свою готовность и желание принять его учение».