Любви все звания покорны. Военно-полевые романы - Олег Сергеевич Смыслов

Как рассказывала Анна Васильевна, «Леонид всегда заботился о своих женщинах и хорошо устраивал их в жизни. Но больше всего любил не певиц, а медсестер».

Лариса Кафтан в статье о тайной любовнице Брежнева пишет: «Сама она после войны вышла замуж за генерала, Героя Советского Союза. Но брак был недолгим. Муж запрещал Шалфеевой петь, а музыка была для нее самым главным в жизни. Когда друзья ей говорили: “ты с ума сошла! Кто же с генералом разводится?” – Анна Васильевна со смехом отвечала: “ночью-то он китель снимает!”…

Роман певицы с Брежневым продолжался и после войны. Анна Васильевна тайно встречалась с Леонидом Ильичем, когда он один, без семьи, приезжал на отдых в Сочи. Но через несколько лет отношения как-то сами собой прекратились… На память у певицы осталась лишь фотография, которую как-то увидела в альбоме подруга: улыбающаяся Анна рядом с моложавым Брежневым. Эта самая подруга и надоумила потом Анну Васильевну обратиться к Леониду Ильичу за помощью. В Сочи Шалфеева жила в обычной коммуналке с соседями-алкоголиками. “Хватит, Аня, мучиться! – однажды сказала ей подруга. – Напиши Брежневу письмо!” Шалфеева долго не решалась на это, но после очередной пьяной оргии в коммуналке ее терпение лопнуло. В своем послании на имя Брежнева Анна Васильевна не напоминала ему о былой связи: просто просила помочь ей, артистке сочинской филармонии, в решении жилищного вопроса. В конверт певица вложила ту самую фотографию: она и Брежнев, молодые и счастливые…

Через десять дней после этого Анну Васильевну вызвал к себе секретарь сочинского горкома партии и сообщил, что ей выделяют двухкомнатную квартиру в элитном доме в самом центре города. Секретарь сказал, что это указание “с самого верха”».

Несмотря на такие вот фронтовые романчики, у Леонида Ильича все же была на фронте самая большая и настоящая любовь. Звали ее Тамара Николаевна Лаверченко. С ней Брежнев познакомился в прифронтовом Ворошиловграде. Спустя десятилетия Тамара Николаевна расскажет об этом в деталях: «Я родилась в Москве в 1923 году. Выросла в Днепропетровске, где мой отец, Николай Петрович Лаверченко, работал начальником цеха на заводе имени Петровского. Он умер в 1935 году, а мама – в 1938-м. Я осталась одна, но все-таки закончила среднюю школу и перед самой войной поступила в техникум рентгеновского оборудования.

8 августа 1941 года нас эвакуировали на Кавказ. Меня призвали на службу, я стала медицинской сестрой. Сначала в тыловом госпитале в Орджоникидзе, потом в прифронтовом – в Ворошиловграде. Обстановка была жуткая. Поздняя осень, распутица, потом зима. В холодных палатках замерзали раненые.

В Ворошиловграде я встретилась с Леонидом Ильичом. Как-то в госпиталь к нам пришел полковник Евдокимов из армейского отдела кадров. Предложил мне и моей подруге, Люде Пахомовой, перейти в политотдел. Кто бы тут долго раздумывал: после крови, грязи предлагают чистую работу в тепле – выписывать партбилеты и аттестаты! Кажется, на второй день работы Брежнев подошел к нам познакомиться. Сказал: “Девочки, не бойтесь, все у нас будет хорошо”. Начал расспрашивать кто, откуда. Обрадовался, когда узнал, что мы из одного города. На войне земляк – это уже почти друг, сразу пробуждается симпатия к человеку. А тут – молодой красавец, 36-летний бригадный комиссар.

Он не мог пройти мимо, чтобы не сказать что-нибудь приятное, не пошутить. Положит руку на плечо и улыбается. По-военному никогда ко мне не обращался. Он называл меня Томой. Мягкий, красивый баритон. Его речь очень отличалась от речи других офицеров. Он ведь не кадровый военный. Матерщины и хамства я от него никогда не слышала.

Весной и летом 1942-го мы отступали на Кавказ. Мы приезжали в какое-нибудь село, квартирьеры уже заранее подбирали дома для штаба, политотдела, для ночлега. В то время долго нигде не задерживались. Сколько раз ездили под обстрелом, в кустах у дороги прятались, а мины рвались то тут, то здесь, перелет-недолет. Бог спас.

Леонид Ильич передвигался налегке. Он ничего за собой не возил, никаких лишних вещей. Он же все время на передовых позициях был с офицерами и солдатами. Смелый человек был. Ему говорили: ты хоть бы на передовой лампасы свои спрятал, слишком светятся. Или с командующим в штабе работал. Утром уедет, и неизвестно, вернется ли. Бывало, по два-три дня его нет, а ты сидишь и ждешь. Возвращался из окопов грязный, завшивевший, оборванный. Условий никаких. О бане только мечтать можно. Горячая водичка в тазике – и то радость. Чинить обмундирование – это была обязанность ординарца, Ивана Павловича. Часто, когда он занят был, это делала я – то белый подворотничок пришить, то дырочку на гимнастерке заштопать. И смотришь: а это не от пули? Там такие безумные бои были».

О Леониде Ильиче говорили и говорят разное. Но факт остается фактом: на войне он не был трусом. И судя по всему, свою комиссарскую работу выполнял добросовестно, как бы к ней ни относились и тогда, и сейчас. Однажды на тыловом складе Брежнев обнаружил две сотни 37-мм минометов-лопат с огромным количеством осколочных мин. Тут же комиссар принимает решение усилить огневую мощь малоземельцев за счет обнаруженных лопат. И хотя такие минометы-лопаты бойцы невзлюбили, за отсутствие каких-либо прицельных приспособлений, тем не менее куда деваться, когда сам комиссар организовал в районе Станички опытные стрельбы…

В другой раз, когда рота противника при поддержке трех танков в районе Федотовки перешла в наступление, находившийся в окопах начальник политотдела полковник Брежнев оказался рядом с расчетом станкового пулемета. Этот расчет растерялся и не открыл своевременно огня. Что было дальше, сообщил в донесении командир стрелкового батальона: «До взвода немцев воспользовавшись этим, подобрались к нашим позициям на бросок гранаты. Тов. Брежнев физически воздействовал на пулеметчиков и заставил их вступить в бой. Понеся значительные потери, немцы отступили, бросив на поле боя несколько раненых. По приказу тов. Брежнева расчет вел по ним прицельный огонь, пока не уничтожил».

Был случай, когда автомобиль Брежнева попал под обстрел, ноги водителя были прошиты минными осколками. Леонид Ильич осторожно положил сержанта на сиденье, а сам сел за руль. Ему удалось выскочить из зоны обстрела, но вдруг разорвался шальной снаряд и его осколки попали в машину. Последние сотни метров Брежнев нес водителя на руках… А ведь все эти случаи быстро разлетались на фронте. Как в такого политработника было не влюбиться!

«В конце лета 1942 года политотдел 18-й армии остановился в Туапсе, – продолжает рассказ