Чаша гнева - Александр Борисович Михайловский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ничуть не лучше действующий на «калединском» фронте товарищ Антонов-Овсеенко. Закоренелый троцкист, происходящий из «межрайонцев», он был так же бессмысленно жесток, как и Муравьев. Троцкистская политика «расказачивания», а также репрессии против «классовых врагов», офицеров, священников и их семей, распалившие на первоначально индифферентном Дону антисоветские настроения, целиком на совести этого человека и его подчиненных. Этих деятелей два: большевик Сиверс и левый эсер Саблин, и любой из них не вызывает у меня ничего, кроме желания вбить их в прах. Если не сделать этого прямо сейчас, то можно доиграться до большой беды.
Но начинать все же следует с местных красных деятелей на Дону, которые ничуть не лучше. Сегодня в станице Каменской (ныне город Каменск-Шахтинский) собирается Съезд фронтового казачества, который объявит себя властью в Донской области, низложит атамана Каледина, признает власть Совнаркома и изберет казачий Военно-революционный комитет во главе с подхорунжим Федором Подтёлковым и прапорщиком Михаилом Кривошлыковым. В общем, все гут, но есть детали. Подтёлков (Бог шельму метит) - это тупой бычара, завоевавший авторитет буйным темпераментом и звериной силой, а Кривошлыков - интеллигентствующий революционный истерик. Вменяемой политики от них ждать так же бессмысленно, как из-под вороны диетических куриных яиц в фабричной упаковке. Тут, пожалуй, нужен кто-то вроде Буденного...
«Буденный не годится, - ответила мне энергооболочка, - он не казак, а иногородний, то есть мужик. Казаки его в упор не увидят, им спесь глаза застит. Думенко тоже иногородний, только малороссийского происхождения. Пожалуй, тебе подойдет войсковой старшина, сиречь подполковник, Филипп Кузьмич Миронов, будущий командующий красной второй конной армией, в двадцать первом году убитый по приказу Троцкого, а сейчас временный командир большевизированного тридцать второго Донского казачьего полка, эшелоны которого прямо сейчас прибывают на станцию Александровск (Запорожье). Торопись, Серегин, а то упустишь возможность затоптать тлеющий окурок, пока тот не превратился в яростный пожар от края и до края».
Ну что же, Миронов так Миронов. Сейчас надо найти в кулуарах съезда Ильича, взять у него мандат-вездеход и вместе с разведбатом капитана Коломийцева отправляться наводить порядок на местах. Времени, собственно-то, и нет...
23 (10) января 1918 года. Полдень. Александровск (Запорожье), Железнодорожный вокзал.
Капитан Серегин Сергей Сергеевич, великий князь Артанский
Чтобы зря не пугать народ еще до начала основного представления, портал я открыл в чистом поле у балки Сухая Московка, в створе Александровской улицы, примерно в полутора километрах от окраины города. Три боевых машины разведки, десять БМП-2 с десантом на броне и два эскадрона легкой амазонской кавалерии - для местных краев зрелище более чем внушительное. Рычат моторы, цокают подкованные копыта коней, в своих белых полушубках, подбоченившись, сидят в седлах дочери, внучки, правнучки и праправнучки богини Кибелы, над головной машиной развевается алое батальонное знамя. А впереди - мы с Коброй на рослых вороных дестрие, поглядываем с высоты седел на местную окружающую действительность. Зрелище более чем внушительное для этих архаических времен. Пух и прах, прах и пепел...
Так мы и въехали в Александровск походным порядком, и впервые за все время существования моей армии нас узнали с первого взгляда. В смысле узнали не нас лично (ибо на территории Советской России мы прежде не оперировали), а наше красное знамя. Александровск - город промышленный, можно сказать, рабочий, власть местный военно-революционный комитет взял вроде бы без каких-либо эксцессов и тем более без человеческих жертв, поэтому вступление в город неопознанной воинской части под красными знаменами восприняли не просто спокойно, но даже с некоторым воодушевлением.
Впрочем, не все оказалось так просто. На городском вокзале, куда должен был прибыть эшелон с тридцать вторым казачьим полком, нас ожидал весь местный революционный бомонд. Тут присутствовал командир красногвардейского отряда питерских рабочих с выборгской стороны большевик Яков Богданов, а также триумвират местного ВРК: большевик Михайлович (председатель), левый эсер Миргородский и анархистка Мария Никифорова, она же в будущем атаманша Маруся, она же пресловутая Мурка. Но и это было еще не все. Рядом с ними стоял человек, совершенно четко опознанный энергооболочкой как Нестор Иванович Махно20 - герой, а может быть, и антигерой Гражданской войны.
Мы с Коброй переглянулись (сходили, понимаешь, за хлебушком), архангел внутри меня зашевелился, выходя на предстартовую позицию (аж затесалась темечко), а энергоооболочка перешла в ипостась тактического планшета. И это же настроение передалось бойцам и воительницам разведывательного батальона, которые разом перестали улыбаться и изготовились к резкому осложнению ситуации, и в тот же момент активировались все наложенные на моих Верных боевые заклинания. Стоящие перед нами люди, в Основном Потоке пролили столько невинной людской крови прежде, чем их угомонили, что я, ни на мгновение не задумываясь, раскрыл порталы и выпустил в воздушное пространство над Александровском ожидавший наготове дежурный эскадрон «Шершней».
Наверное, со стороны это выглядело устрашающе: над моей головой возник вдруг бело-голубой нимб, а у Кобры багровый, наши глаза вспыхнули таким же огнем, алое знамя батальона засветилось собственным светом, распространяя вокруг себя волны Благородной Ярости, и кавалерист-де-вицы в седлах и бойцы десанта на броне БМП превратились в разъяренных фурий. Дополнили картину «Шершни», которые в ожидании приказа зависли на малой высоте над привокзальной площадью и угрожающе поводили стволами своих скорострелок. От неожиданности за револьвером потянулась только атаманша Маруся, остальные же, включая Махно, от изумления застыли будто статуи самих себя, хотя никакого стасиса я на них не накладывал. Кобра одним плавным движением спрыгнула с седла, а я на ладонь подвыдернул из ножен свой меч - лезвие его полыхнуло вспышкой неземного света, заставив всех присутствующих зажмуриться. Наша Гроза Драконов взмахнула ногой - и револьвер товарища Никифоровой, кувыркаясь, улетел в серые зимние небеса, брякнувшись где-то посреди железнодорожных путей.