Наказать и дать умереть - Матс Ульссон

Под конец я повернул к Эве свой ноутбук и поставил восьмиминутный фильм, который демонстрировал Шеннон Шей и Бренде Фарр.

– Я убежден, что женщина на экране не кто иная, как Юстина Каспршик, и все больше убеждаюсь в том, что мужчина – известный, но предпочитающий держаться в тени бизнесмен Герт-Инге Бергстрём, – подытожил я и замер, откинувшись на спинку стула.

Эва Монссон долго не отвечала. Ей понадобилось около получаса, чтобы просмотреть все материалы.

Но и потом она молчала, оглядывая кипы бумаг на столе и пустые пластиковые чашки. Наконец сняла очки и встала.

Эва Монссон повернулась, взяла с полки увесистый том – полагаю, телефонный справочник города Мальмё, – обошла стол и плотнее прикрыла дверь. После этого подошла ко мне, размахнулась и с силой обрушила телефонный справочник мне на голову. Точнее, стукнула наотмашь, в правое ухо. Следующий удар пришелся в левое, потом по затылку.

– Чертов сыщик!

Эва Монссон положила справочник и оперлась руками о стол:

– Какого…

– Я только хотел…

Не дав мне договорить, Эва отвесила еще две оплеухи. Ухо горело.

– Ты что, полицейский? Думаешь, это игра?

– Нет, я так не думаю.

– Я-то вообразила, что мы работаем вместе, – продолжала она. – Что мы должны делиться информацией друг с другом. А ты за моей спиной решил поиграть в полицейского! – Она еще раз ударила меня телефонным справочником, прежде чем швырнуть его на пол. – Ты врал мне с самого начала!

Я мысленно возмутился: врать и не говорить всей правды далеко не одно и то же.

– С кем ты встречался в Мальмё, когда убили польку?

– Я забыл, как ее звали.

– Значит, с женщиной?

– Да, а что в этом удивительного? Мужчины и женщины иногда встречаются…

– Почему у тебя был гитарный футляр, если ты не играешь на гитаре?

– К убийству Юстины Каспршик это не имеет отношения.

Она фыркнула:

– А если я проверю твою электронную почту?

– Ноутбук перед тобой.

– В этом нет смысла искать. Или ты считаешь меня дурой? – Она покачала головой.

– Я ввязался в это не потому, что захотел поиграть в полицейского, – оправдывался я. – Сначала мне было любопытно, я думал сделать статью или даже несколько статей. Но со временем… дело захватило меня, и мне показалось, я смогу найти убийцу. Я до сих пор в этом уверен, тем не менее ты права: я не полицейский. Я не знаю, как это делается. И потом, ты ведь сама говорила, что у вас и без того полно проблем, есть расследования куда более актуальные, чем убийство Юстины Каспршик и Ульрики Пальмгрен. Собственно, это мой новый друг Арне Йонссон настоял на нашей с тобой встрече и разговоре.

Я не врал, но, как всегда, не говорил всей правды. Умолчал о том, что Бергстрём – а я уверен, это был он, – посылал мне письма по электронной почте, что он подложил в мой почтовый ящик в Сольвикене черно-белую фотографию, а потом прислал сережку, принадлежавшую Юханне Эклунд. Не признался я и в том, что сейчас мной двигало не столько любопытство, сколько желание остановить убийцу, в том числе и ради собственной безопасности.

Эва Монссон снова надела очки и погрузилась в бумаги.

– Уж не надеешься ли ты, что мы бросим все и побежим арестовывать Герта-Инге Бергстрёма?

– А что вам мешает это сделать? – удивился я.

Эва сняла очки и улыбнулась:

– К сожалению, не получится.

– Разве вы не можете вызвать его на допрос?

Она покачала головой:

– Не на основании того, что ты здесь наговорил. Все это не более чем ряд случайных совпадений.

Я не отвечал. Щека и ухо все еще горели.

– То есть вы отказываетесь остановить убийцу?

– Нет, но мы не можем хватать людей только потому, что некий Харри Свенссон вообразил себя вторым Коджаком[63].

– И девушку с бензозаправки, скорее всего, убил он. Не забывай об этом.

– Тебя это, похоже, тоже не слишком волнует, иначе давно бы рассказал мне все.

Она была права.

– Но у вас должна быть связь с Интерполом, – продолжал я. – Бергстрём наверняка действовал не только в Южной Африке. Может, где-нибудь еще пропадали женщины, как Катя Пальм, или кто-то порол розгами автостопщиц… Бергстрём, похоже, много путешествует.

– Лично я впервые о нем слышу.

– Я тоже ничего о нем не знал, пока не обратился к «Гуглу». И тут оказалось, что он владелец множества предприятий…

– Это не преступление.

– Но почему… Разве ты не видишь общей картины?

– Я вызову тебя на допрос, если не угомонишься.

– Ты меня подозреваешь? – Я подвинулся к столу и принялся собирать свои бумаги. – Думаю, тебе они больше не нужны.

– Нет, оставь.

– О’кей.

– И фильм. Или у тебя на него эксклюзивное право?

– Пришлю его тебе на мобильный.

Она кивнула. Я вяло улыбнулся:

– Знаешь я читал, что полицейские прикладывают телефонный справочник к лицу допрашиваемого, а затем уже бьют, чтобы не оставлять следов. Но твой метод…

– Оставь свои дурацкие шутки, – перебила меня Эва. – Ты можешь быть милым и остроумным, но это не мешает тебе врать.

– Что ты собираешься делать?

– Понятия не имею.

– Будешь держать меня в курсе?

– Я ничего не решила.

– Хорошо… Прости, я вел себя как идиот.

– Можно сказать и так.

– Я сам позвоню тебе, если ты не против.

Эва скривилась, а потом поднялась и проводила меня до выхода.

– Что у нее было на голове? – спросила она.

– У кого? – не понял я.

– У польки.

Она улыбнулась, а я пожал плечами.

Вне сомнения, это был сигнал к примирению.

Я почему-то не сомневался, что Лизен Карлберг закажет салат. Однако в ресторане в Сканёре, где мы встретились, она попросила стейк с луком. Я так растерялся, что заказал себе тыквенный суп. Надо сказать, я терпеть не могу супы, если они не французские и не прибыли последним самолетом из Марселя. И уж тем более ненавижу тыкву.

Когда официантка поставила перед нами по бокалу лимонной воды со льдом, Лизен Карлберг внимательно посмотрела на меня.

– Не хочу показаться бестактной, – заговорила она, – но вы всегда так выглядите? Такое впечатление, что у вас свинка.

– Был у стоматолога, – ответил я. – Воспаление корневого канала. Мне положили обезболивающее.

– Разве вы лечите зубы не в Стокгольме?

– Это было срочно.

Она кивнула, будто удовлетворившись моим объяснением.

День выдался хмурый. Выглянувшее солнце зашло за тучи. Поэтому мы сидели в уютном внутреннем зале с высокими свечами на столах.

Мы встретились с Лизен в галерее «Гусь», и она предложила пообедать в ресторане «Йестес». Похоже, она была здесь постоянным посетителем, потому что знала весь персонал, а официантку назвала по имени, Перниллой.

То, что я успел прочитать о Лизен, оказалось правдой: образованная и воспитанная девушка из богатой семьи. При этом я не заметил ни высокомерия, ни надменности. Она была длинноногой, как фотомодель, но не такой тощей. Пышные светлые волосы коротко острижены. Узкие коричневые брюки заправлены в более светлые сапожки. Ослепительно-белая блуза и зеленый жилет удачно диссонировали с красным жакетом. Лизен чем-то напомнила мне американскую актрису Гвинет Пэлтроу – никогда не знал, как правильно произносится ее имя.

Тыквенный суп оказался совсем не плох, но когда я увидел, с каким аппетитом Лизен поедает говяжий стейк и картошку с жареным луком, чуть не предложил ей поменяться тарелками.

Мы немного поговорили об искусстве, которое продается, и я высказал мысль, что назвать его искусством можно лишь с известной долей условности.

– Как посмотреть, – заметила Лизен. – То, что для одного искусство, другому может показаться бессмыслицей. Вас, насколько я поняла, Рауль Шекль не впечатлил?

– Меня впечатлили цены. А такие картины, мне кажется, я бы смог намалевать и сам.

– Однако не намалевали. Если мне предлагают девяносто пять тысяч за черное полотно, с какой стати мне отказываться?

Я согласился.

– У вас, наверное, много картин в доме?

– Совсем нет, – возразила Лизен.

– Но такого не бывает. А фотографии, газетные вырезки?

– Да… Боксеры и все связанное с боксом.

– Это тоже искусство, – философски заметил я.

Лизен позвала официантку:

– Мы хотим кофе, Пернилла.

Когда Пернилла принесла кофе, Лизен перевела разговор в другое русло:

– Вам, я слышала, тоже порезали шины?

– Да, но есть еще кое-что.

На этот раз я сумел изложить свою длинную историю быстро и доходчиво, поскольку лишь час назад рассказывал ее инспектору Эве Монссон. Тем не менее, прежде чем я замолчал, мы дважды успели наполнить чашки.

Лизен, казалось, не верила ни одному моему слову, а когда я под конец выложил на стол фотографии Герта-Инге Бергстрёма, у нее вытянулось лицо.

– Вы узнаете этого мужчину? – спросил я, хотя это было излишне.

Глаза Лизен Карлберг наполнились слезами.

– Что… что за бред… – прошептала она. – Он был таким…