Наваждение – книга 2 - Пола Волски

Элистэ не стала ждать, что будет дальше. Подобрав юбки, она поспешила к шару и доложила:

– Прошли.

– В корзину, – приказал Дреф. – Шар готов к взлету.

– Шар-то готов, юноша, – согласился дядюшка Кинц. – Но не знаю, готова ли Глориэль. Мне кажется, ей требуется еще минута-другая.

– Для чего, дядюшка?

– Собраться с мыслями, как я полагаю.

– Так объясните ей, что у нас не осталось времени.

Дреф помог Элистэ забраться в корзину, что было не так-то просто: раздувшийся шар рвался вверх, дергал и раскачивал корзину.

– Нет, дитя мое. Нам нужно считаться с настроением Глориэли. Я, видимо, требовал от нее слишком многого, поэтому она у меня такая норовистая и порой склонна упираться по мелочам.

– Упираться?

– Если ее рассердить, она, чего доброго, опрокинет корзину, сбросив нас на землю с высоты в три тысячи футов. Только не поймите меня превратно

– она вовсе не зла от природы, всего лишь немного капризна.

– Но, дядюшка Кинц, мы…

– Тише, дорогая моя. Глориэль требуется ублажить, поверь мне. – Кинц погладил Чувствительницу, и та засияла мигающими огоньками, переходящими в розоватое свечение. – По-моему, она немного боится – не совсем в себе уверена. Ей нужно время, чтобы обрести веру в себя. Пойдем ей навстречу и чуть-чуть подождем.

«Взять бы молот да хорошенько стукнуть по этой проволочно-шестереночной примадонне», – подумала Элистэ, но у нее хватило ума промолчать. Она посмотрела на Дрефа. Тот был, как всегда, невозмутим, но Элистэ почувствовала его нетерпение и нервно забарабанила пальцами по перильцам корзины.

Минуты три-четыре они прождали в молчании, и тут в кустах замелькали фонари и послышались грубые голоса экспроприационистов – они наконец добрались до дома.

– Дядюшка! – в отчаянии взмолилась Элистэ.

– Тише, детка.

Кинц прижал ладони к полированной сфере Чувствительницы, наклонился и ласково прошептал:

– Глориэль, моя милая. Мы надеемся на тебя. – По всей видимости, он нашел верный тон, ибо Глориэль осветилась теплым пульсирующим светом и разразилась мурлыкающими пощелкиваньями. – Благодарю тебя, моя дорогая. Ты очень добра. – Кинц распрямился: – Нам повезло. Глориэль разрешает взлетать.

«Очень мило с ее стороны». Вслух, правда, Элистэ ничего не сказала.

– За дело, дети!

Они мигом отцепили канаты. Собратья как раз выбежали из-за дома, когда последние путы были сброшены и огромный темный шар бесшумно взмыл к звездам, сопровождаемый криками и злобными воплями, донесшимися откуда-то снизу. Два или три выстрела взорвались карнавальными хлопушками, но Элистэ не обратила на них внимания. Земля как по волшебству проваливалась куда-то вниз. Элистэ летела по воздуху, летела легко и бесшумно, словно избавившись от тела с его весом. Она впервые ощутила столь невероятное чувство свободы. Ее переполнял восторг, она не решалась поверить, что это происходит на самом деле. Девушка смотрела вниз, на купающуюся в лунном свете затененную землю, и на какое-то время забыла обо всем на свете.

Холод заставил ее очнуться от восторженного забытья. Словно вернулась зима. Элистэ дрожала и стучала зубами, хотя рядом горело пламя, которое Дреф и Кинц подкармливали пучками соломы. Пламя взметнулось, и она подумала, что шар тоже должен рвануться вверх, но если он и рванулся, то Элистэ этого не ощутила. Внизу проплывали, разворачиваясь, поля и холмы Фабека, погруженные в сон деревеньки и фермы; корзина же с путешественниками, казалось, неподвижно висела между небом и землей.

Но они летели, и с огромной скоростью. Далеко справа уже слабо обозначилось скопление огоньков – то был Граммант. Ветер уносил шар в юго-восточном направлении; при таких темпах они к утру могли бы долететь до границы с Эрестом. «Не так уж и плохо», – подумала Элистэ. Теперь, когда Дреф и дядюшка Кинц с нею, хорошо бы сбежать из Вонара и зажить себе спокойно и мирно в какой-нибудь дальней стране. Элистэ такой выход казался вполне приемлемым, но, к сожалению, мужчины никогда бы с нею не согласились, и, что еще хуже, Глориэль могла совладать с любыми ветрами.

Дядюшка Кинц поглаживал Чувствительницу, что-то нежно ей нашептывая. Глориэль светилась, мигала, мурлыкала. По ее стеклянным рожкам пробегали яркие вспышки, подчеркивая семейное сходство с ее знаменитой кузиной Кокоттой. Вдруг она испустила пронзительное голодное жужжание, вспорола воздух тремя или четырьмя сетчатыми лопастями; послышался хриплый свист. Глориэль издала могучий выдох, и пущенный ею воздушный поток направил шар на юг, к Шеррину. Шар дернулся, ветер ударил в лицо, засвистел в ушах.

Они легли на нужный курс, и волшебство свободного полета рассеялось. Элистэ огорченно вздохнула.

Шар летел быстро, несмотря на многочисленные помехи. Каким образом Глориэль выбирала правильное направление, никто не знал. Возможно, ориентировалась по звездам, возможно, по ландшафту внизу, а может быть, путь ей указывали огни и вехи скрытых измерений. Как бы там ни было, она ни разу не ошиблась; шар, не отклоняясь, летел точно на юг, что подтвердили наблюдения Дрефа за звездами. Шли часы, земля проносилась под ними, словно увлекаемая могучим потоком. Элистэ, спасаясь от холода, закуталась в одеяло и занялась огнем – поддерживала и гасила. Ибо пламя в железной жаровне надлежало подкармливать соломой и деревянными чурками, тогда как многочисленные язычки огня, высыпающие подобно сыпи на шелковой оболочке шара, следовало тушить с помощью мокрых губок. О том, что случится, если позволить язычкам разгореться, лучше было не думать: чудовищный взрыв, головокружительное падение. Элистэ и не думала. Она механически выжимала губки, промокала шелк, так что у нее заболели руки, и совала в жаровню все новые пучки соломы и чурки. Дреф занимался тем же, а дядюшка Кинц у них за спиной общался с созданием своих рук. Внимание пожилого кавалера, видимо, льстило Глориэли, ибо в ответ она старалась изо всех сил, не давая себе ни передышки, ни отдыха, и гнала шар на юг сквозь ночь и мрак. Порой они попадали в поток попутного ветра и тогда скользили вперед легко и плавно. Порой же им приходилось прибегать к услугам Чувствительницы, и тогда огромный шар медленно волокся по небу, будто каторжник с прикованным к ноге ядром.

– Вы не подумывали, сударь, придать шару другую форму?

Элистэ обернулась и увидела, как Дреф изобразил руками эллипс; если Кинц ему и ответил, она не услышала.

Вопреки неблагоприятным ветрам Глориэль уложилась в рекордно короткий срок. Путь, что дилижанс проделывал по дорожной слякоти за восемь дней, шар одолел менее чем за ночь. Они мягко приземлились на безлюдном поле милях в двух северо-восточней Шеррина за час до рассвета. Якорь зацепился с первого раза, корзина опустилась горизонтально, и они даже не почувствовали толчка. Однако пока путешественники выбирались из корзины, шар окончательно испустил дух и горой шелка упал им на плечи. В нескольких местах ткань загорелась. Огонь быстро погасили, но оболочка сильно пострадала и нуждалась в основательном ремонте, так что шар пришлось бросить. О том, чтобы бросить Глориэль, не могло быть и речи. К счастью, Чувствительница оказалась небольшой и не очень тяжелой. Ее упрятали в парусиновую сумку, которую Дреф взвалил на плечо, и все двинулись по полю к ближайшей дороге. На небе светили звезды, к тому же у путников были фонари, и они легко дошли до ворот улицы Латной Перчатки в юго-западной городской стене.