Голодная гора - Дафна дю Морье

Тим пошел к лошадям, чтобы их успокоить, а Генри склонился над простертой фигурой человека, лежащего под каретой. Второй экипаж остановился вслед за ними; Том и Герберт, поняв, что произошел несчастный случай, подбежали, чтобы помочь.

– Что случилось? Кто-нибудь пострадал? – спросил Том.

– Какой-то идиот выскочил из-за кустов и попал прямо под колеса, – ответил Генри. – Тим ни в чем не виноват. Счастье, что он не опрокинул нас в канаву. Сними фонарь с кареты, Герберт, посмотрим, что с ним.

Вдвоем с Томом Каллагеном они вытащили несчастного из-под кареты и положили на спину у дороги.

– Боюсь, что у него сломана спина, – тихо сказал Том. – Давай расстегнем ему воротник и повернем лицом к свету. Генри, по-моему, нужно усадить Кэтрин и твою тетушку в другую карету и отправить их домой в Клонмиэр. Это зрелище не для нее. Герберт, позаботься о дамах.

– В чем дело? Кто это? – спрашивала Кэтрин, выходя из кареты. – Бедняга! Позволь мне ему помочь, Генри, ну пожалуйста.

– Нет, дорогая, я хочу, чтобы ты ехала домой. Делай то, что я тебе говорю, – сказал Генри.

Поколебавшись секунду, Кэтрин взяла под руку тетушку Элизу и пошла ко второму экипажу.

– Поезжайте, – крикнул Генри, махнув рукой кучеру, – мы тоже скоро приедем.

Теперь к ним подошел Эдвард, а за ним Билл Эйр.

– Как это неприятно, – сказал Эдвард. – Он не умер?

– Боюсь, что умер, – сказал Том. – Колесо проехало как раз по голове… Надо положить его в карету и отвезти в амбулаторию, а потом разбудить доктора. Молодого, не старика Армстронга. Впрочем, он все равно ничего не сможет сделать. Я не узнаю, кто это может быть. Никогда не видел этого человека в Дунхейвене. Ему, пожалуй, лет сорок пять, волосы рыжие, с сединой. Посвети нам еще, пожалуйста.

Они еще раз посмотрели на лицо мертвого человека. Оно было сильно обезображено, однако, несмотря на это, было в нем что-то – может быть, волосы или широко открытые голубые глаза, – что показалось Генри знакомым, подняв в душе целый рой воспоминаний.

– Боже правый! – медленно проговорил он. – Это же Джек Донован.

Братья посмотрели друг на друга; старый Тим подошел поближе и в свою очередь осмотрел мертвого.

– Вы правы, сэр, – сказал он. – Это он, точно. Я слышал, он вернулся из Америки, но сам его еще не видел. И надо же, явился домой, напился и прямо под колеса моей лошади…

– Это тот самый человек, о котором ты мне рассказывал? – спокойно спросил Том.

– Да, – ответил Генри. – Какая ужасная неприятность! И зачем ему понадобилось возвращаться домой?

– Что толку гадать? – сказал Том. – Нужно отвезти его в деревню. Кто его ближайшие родственники? У него, кажется, есть тетка, миссис Келли? А старый негодяй Денни Донован, у которого была лавка, кажется, его дядя?

– Да, сэр, – ответил Тим. – Денни его дядюшка, только он постоянно пьян, так что нет смысла его будить. Но у него есть сын, Пэт Донован, тот, у которого ферма. Джек, наверное, там и живет.

– Все это можно выяснить завтра, – сказал Том Каллаген, – а сейчас нужно доставить беднягу в амбулаторию.

Надо же, как не повезло, думал Генри. Такой прекрасный вечер и так скверно закончился. И почему должно было случиться, что именно Джек Донован, возвратившись из Америки, решил окончить свою жизнь таким образом? Пусть бы он попал под колеса какого-нибудь другого экипажа. Генри не испытывал ни малейшей жалости к этому субъекту, это был негодяй, каких мало, туда ему и дорога, но то, что он умер под колесами его собственного экипажа, и тем более после празднования, которое только что состоялось, казалось Генри особенно неприятным и тревожным. Он в этом не виноват, и никто не виноват, кроме самого Джека Донована, но дело не в этом. Произошло несчастье. И оно разбередило прошлое, вызвав в памяти многое такое, что лучше было бы забыть…

Было уже далеко за полночь, когда Генри вместе с братьями вернулись в Клонмиэр. Тело Джека Донована было доставлено в амбулаторию, туда же, разбудив, привезли доктора. Он сказал, что Джек, вероятно, умер на месте, и Тим, конечно, не виноват, поскольку очевидно, что Джек был сильно пьян. Доктор вызвался съездить утром к Пэту, двоюродному брату Джека Донована, и сообщить ему о случившемся. То же самое обещал сделать Том Каллаген.

– Тебе незачем заниматься этими делами, старина, – сказал он Генри. – Я здешний пастор, и мне не впервой делать такие вещи, даже если Донованы и не принадлежат к нашей церкви. У тебя в доме множество гостей, и ты должен думать о них.

В замке было тихо и темно. По тонким лучикам света, пробивавшимся между шторами в спальне Кэтрин, Генри понял, что она не спит и дожидается его. Он боялся, что ее слишком расстроит это происшествие. Черт бы побрал этого Джека Донована, хоть он уже умер. Братья пошли спать, а Генри остался внизу, раздумывая о том, не следует ли сочинить для Кэтрин какую-нибудь историю. Впрочем, это бесполезно. Он никогда ей не лгал. Он постоял у парадной двери, глядя через залив на Голодную Гору. Она лежала в тени, а луна, освещавшая остров Дун, казалась бледной и холодной. Пятьдесят лет тому назад его дед, должно быть, стоял на этом же самом месте, вся будущая жизнь лежала перед ним, а в кармане у него – контракт на постройку шахты. А что будет еще через пятьдесят лет? Его собственный внук, возможно, сын Хэла, тоже будет стоять здесь под луной и смотреть на залив и на покрытое шрамами обезображенное лицо Голодной Горы?

Он повернулся и пошел в дом, тихонько поднялся по лестнице и осторожно открыл дверь в комнату Кэтрин. Она сидела на кровати, ожидая его; ее длинные волосы были заплетены в две косы, как у девочки. Она была бледна и встревожена.

– Я знаю, что этот человек умер, – сразу же сказала она. – Я поняла это в тот момент, когда ты велел мне ехать домой.

– Да, – сказал Генри. – Он умер.

Он рассказал ей о том, как все было, как они отвезли пострадавшего в амбулаторию, как разбудили доктора, а потом, когда она спросила, кто это был, он нерешительно помолчал, интуитивно чувствуя, что это причинит ей боль, так же как причинило боль ему самому.

– Это был Джек Донован, – сказал он наконец. – Он, по-видимому, вернулся из Америки.

Она ничего не сказала; он пошел к себе, чтобы раздеться, и когда вернулся в спальню, она уже погасила свечу и лежала в темноте.

Он лег рядом с ней, поцеловал ее и почувствовал, что ее лицо мокро от слез.

– Не думай об этом, – сказал он. – Ужасно неприятно, что так случилось, но доктор говорит, что он умер мгновенно. Ты же знаешь, это отпетый негодяй, и если бы он снова поселился здесь, от него были бы только одни неприятности. Прошу тебя, родная, перестань о нем думать.

– Дело не в нем, – отозвалась она. – Я плачу не о Джеке Доноване.

– О чем же тогда? – допытывался он. – Скажи мне, пожалуйста.

С минуту она молчала, обнимая его за шею, а потом проговорила:

– Я плакала потому, что вспомнила Джонни, какой он был потерянный и несчастный. Я могла сделать для него гораздо больше, чем сделала.

– Какие глупости, – сказал Генри. – Что ты могла для него сделать?

Ну конечно, это Джек Донован воскресил старую трагедию. Со смерти Джонни прошло уже двенадцать лет, и Кэтрин никогда о нем не вспоминала. И вот теперь она лежит рядом с ним, в его объятиях и плачет горькими слезами. Он почувствовал, впервые в своей жизни, непонятный укол ревности. Как это странно, как тревожно, что Кэтрин, его любимая жена, всегда такая спокойная, терпеливая и сдержанная, плачет как ребенок по его умершем брате, хотя прошло уже столько лет.

– Черт бы побрал всю эту историю! – выругался он. – Это она так на тебя подействовала. Чего бы я ни дал, чтобы этого не случилось… Кэтрин, родная моя, ты ведь любишь меня? Больше всего на свете, больше детей, больше Хэла?

Грандиозный ужин на руднике, приветствия и аплодисменты, веселое празднование, а потом этот ужас, этот несчастный случай на дороге, – все было забыто, ему хотелось только одного: получить ответ на свой вопрос. Если он усомнится в Кэтрин, он не может быть уверен ни в чем. Не останется ни надежды, ни смысла жизни.

– Ты ведь любишь меня? – повторял он. – Любишь?.. Любишь?..

4

В этом сезоне Генри решил не нанимать дома в Лондоне. Во-первых, оба доктора, и новый молодой и старый, дядя Вилли, сказали, что это будет слишком утомительно для Кэтрин. А вторая причина заключалась в том, что Генри хотел сам надзирать за работами в замке. Дело в том, что секрет, о котором он объявил на праздновании пятидесятилетия в марте, заключался ни больше ни меньше в том, что он консультировался со знаменитым архитектором, и тот, по его просьбе, подготовил проект нового фасада замка.

– Не могу себе представить, как отец и тетушки теснились в этих комнатушках, – говорил он. – Тетя Элиза рассказывала мне, что во времена дедушки они не могли приглашать гостей больше чем на один день.

Он улыбнулся жене, разворачивая план, который дал ему архитектор, радуясь, словно мальчик, при виде новой игрушки.