Дети выживших - Сергей Смирнов

— Ар-Угай сдерёт с меня кожу, как с Хуар-раго. Или бросит в горящий Ров, как Верную Собаку…

Амнак насторожился:

— Верная Собака погиб, и его бросили в ров мертвым…

— Да, — подтвердил Тухта. — Мертвым. Совсем мертвым. Был. Пока его не бросили в ров. И тогда он поднялся и побежал из огня.

Амнак покачал головой, погладил усы.

— Ар-Угай злой. Он хочет править всеми улусами, и потому хочет, чтобы мы поймали Хумбабу. Он возьмет ее в жены и станет Великим кааном, отцом Каан-бола…

Тухта открыл глаза.

— Перед тем, как огонь съел губы и язык Верной Собаки, он успел сказать:

— Пощади каан-бола. Да, так он сказал. Я слышал. А из огня не лгут.

Амнак откинулся, его лицо, красное в свете догорающих угольев, приняло озадаченное выражение.

— Ой-бой, Тухта! — сказал он. — Ты знаешь так много, что уже должен умереть!

— Ты тоже знаешь немало, Амнак, — сказал Тухта. — Степь разделилась. Ар-Угай хочет стать кааном, Камда тоже хочет стать кааном. Разве не так? Разве он не послал тебя взять Хумбабу, чтобы привезти к себе и сделать наложницей?

— Камда хотел другого, — покачал головой Амнак. — Он хотел стать царем Аххума, а Хумбаба стала бы царицей.

— Ой-бой, Амнак… — покачал головой Тухта с горькой усмешкой. — Ты тоже знаешь так много, что жить тебе осталось ровно столько, сколько займет дорога от этого перевала до стойбища Камды в Цао.

Они помолчали, каждый думал о своем. Небеса были мутны от облаков, и где-то в горах тоскливо перекликались волки.

— Сидящие у Рва берегут нас, Тухта, — серьезно сказал Амнак. — Думаю, не спроста. И еще я думаю вот что: если есть в степи честный человек, так это Каран-Гу.

Тухта подумал, вытер уголек, попавший в глаз.

— А Шаат-туур?..

— Шаат-богатырь слишком стар. Он годится только в няньки маленькому каану. Да и в няньки уже не годится: руки его трясутся, когда он поднимает лук, и стрелы летят мимо цели, жужжа, как веретено.

Тухта снова подумал. Кивнул:

— Ты прав, Амнак, кровник Камды из урочища Дикой Собаки. Я — кровник Ар-Угая из урочища Алсу. Думаю, нам надо породниться.

Амнак поглядел на уголья и сказал:

— Кровники темников не могут пролить крови друг друга. Но мы можем породниться, не проливая крови.

Он освободил халат на груди, взял пылавшую с одного края головешку и приставил ее к груди — там, где сердце.

Тухта взял ту же головешку, поворошил ею в костре, и, когда появилось пламя, тоже прижал ее к своей груди.

Потом они обвели за костром черту и пересыпали уголья в нее, будто в ров. И сели рядом, у рва, глядя в темные спины гор, которые смутно вырисовывались в небе.

— Вы, Сидящие у Рва, свидетели: мы хотим добра хуссарабам.

Тухта подозвал собаку, спавшую неподалеку, умело схватил ее за загривок, откинул голову. Амнак чиркнул лезвием.

Черная кровь зашипела на угольях.

Они легли у рва, за кругом стойбища. Глядели вверх, и тихо продолжали ставший таким интересным разговор.

— Будет лучше, если мы приедем к Каран-Гу не с пустыми руками.

— Ты хочешь, чтобы мы привезли мальчишку?

— Да, — сказал Амнак. — Но не того, о котором ты думаешь. Если мы похитим, увезем каан-бола, Каран-Гу велит надеть наши затылки на острые колья. Нет, мы должны захватить того, что кто хочет стать Великим кааном, кто уже убил Верную Собаку и хотел убить Хумбабу и ее дитя.

Тухта шевельнулся. Это была умная, хорошая мысль. Каран-Гу давно недолюбливает заносчивого Ар-Угая. Каран-Гу может казнить Ар-Угая, а может и созвать Большой Курул для выбора нового каана.

Тухта улыбнулся. И крепко заснул.

Лагерь тоже спал, и за всю эту долгую ночь ни звука не донеслось из сотен шатров. Но каждый в шатре знал, что Амнак и Тухта стали побратимами Сидящих у Рва.

Арманатта

— Нам нужно уходить из Арманатты, госпожа.

Бараслан сидел на ковре, на полу, подогнув ноги под себя. Сейр и Карша тоже сидели на ковре, и лишь Харрум, с виноватым видом сославшись на большие ноги, предпочел сесть в деревянное аххумское креслице.

— Здесь небезопасно, — добавил Бараслан. — Моих воинов Ар-Угай разбросал по своим сотням. Теперь у меня в подчинении только полусотня, как было когда-то в Кейте. Эта полусотня не сможет защитить тебя.

— Я могла бы уехать. Хоть нынче ночью, обманув стражу или подкупив ее. Путь к реке свободен. На реке можно сесть в лодку и переплыть на тот берег. Оттуда совсем близко до Зеркальной долины.

Домелла повернулась и взглядом остановила служанку, которая неторопливо расчесывала её смоляные длинные пряди волос. Служанка поднялась с колен и удалилась.

— Но как быть с каан-болом? — спросила Домелла.

— А разве он не захочет поехать с матерью? — спросил Сейр.

Он сидел неестественно прямо, высоко подняв седую голову с двумя шрамами на висках и сложив руки не на коленях, а на груди.

— Мальчик своенравен, — мягко возразил Харрум. — Его воспитывали как каана, и внушили слишком много призрачных надежд.

— Кто его воспитатель? — спросил Сейр.

— Шаат-туур, — ответила Домелла. — Этот старик уверяет, что помнит меня маленьким сосунком.

— Тогда… — Сейр обвел всех немигающим взглядом, — Тогда нужно уговорить Шаат-туура. Или он любит Ар-Угая больше, чем Домеллу и каан-бола?

— Нет, — Бараслан хлопнул себя по коленям. — Клянусь, он любит каан-бола как родного внука. И он не доверяет Ар-Угаю!

— А кто ему сейчас доверяет? — спросил Сейр и улыбнулся мрачной щербатой улыбкой.

Ночи в Арманатте тихие, как могила. Улицы освещают лишь звезды да луна. А в пасмурную погоду стражники должны ходить с факелами, но им лень покидать уютные комнаты в башнях. Да и не от кого сторожить жителей Арманатты: грабителей нет, убийц нет, даже мелкие воры не водятся. Арманатта — город столичный, тут живут лишь каан, его приближенные и подчиненные им войска.

Стража не ходит по улицам не только потому, что ленится, но и потому, что улиц в новой столице только две: одна главная и идет вдоль реки, вторая пересекает ее. Стража сидит в башнях на четырех концах и ей виден каждый прохожий.

Правда, телохранители Ар-Угая и Шаат-туура могут ходить, когда им вздумается; для остальных выходить на улицу после второй стражи запрещено.

С заходом солнца прекращаются работы, рабочих уводят с пристани, где разгружаются барки с лесом, камнем, веревками из конопли. Уводят с недостроенных зданий. Проверяют по счету, выстраивая перед бараками на окраине, и запирают на ночь. Возле темных барок остаются стражники и команде запрещено спускаться на берег.