Хаосовершенство - Вадим Панов

— Хотите, я расскажу, что делал здесь, уважаемый Ляо? Я ведь пришел в Храм не только для того, чтобы ваши шпионы засекли толстого мужика с мемуарами Урзака под мышкой. У меня было дело.

— Расскажите. Возможно, это важно.

— Я тесал камень, уважаемый Ляо, — поведал Грязнов и кивнул на разбросанные инструменты.

— Ссадины на ваших руках. Я помню.

— Я тесал тот самый камень, который был душой Храма. Тот самый камень, который был смыслом. Камень, с которого говорили с богами. Я тесал его, придавая новую форму. — Взгляд и голос Кирилла стали гордыми. — Мне было позволено сделать это, уважаемый Ляо. Именно поэтому вы встретили здесь только меня: Макс осквернил бы церемонию своим присутствием, а Он почувствовал бы сильную боль. Он до сих пор крепко связан с Последним Храмом.

— Камня нет, — заметил китаец.

— Его увезли буквально перед вашим появлением.

— На Станцию?

— Ага.

— Там будет новый Храм?

— Новый Храм уже существует, а там, на Севере, будет Станция. — Стакан Грязнова вновь опустел, и он вновь его наполнил. — Но вы отвлеклись на прагматичные вопросы, уважаемый Ляо, а у нас не так уж много времени. Подумайте над моими словами, над тем, что я только что рассказал.

— О новом Храме?

— О том, что я тесал душу этого Храма. А потом увез ее отсюда.

Генерал огляделся.

— Вы…

— Храм умирал много столетий, уважаемый Ляо, но сегодня это свершилось. Я прекратил его жизнь и вытесал зерно, из которого вырастет новый колос. Я, уважаемый Ляо, простой парнишка, родившийся в бедной русской деревне. Я стал одним из тех, кто вновь запустил колесо. Согласитесь — это великая честь.

— К чему вы это говорите, Кирилл?

— Посмотрите вон туда. — Грязнов махнул рукой в сторону врат, через которые китаец вошел в Зал Богов.

Ляо обернулся и вздрогнул: арка исчезла. И скульптуры, что ее охраняли. И стены. Была лишь тьма. Черная, беспросветная тьма, медленно пожирающая камень Последнего Храма. С другой стороны тоже, но чуть дальше. И с третьей! И с четвертой!

— Мы знали, что вас нельзя погубить силой, уважаемый Ляо, поэтому и пригласили вас сюда в этот час. В момент окончательной гибели Традиции. В безвременье. Потому что в безвременье не существует понятия «бессмертие».

Старик вскочил на ноги.

— Ты тоже погибнешь!

— Еще вина?

— Мерзавец!

Смерть подкралась слишком неожиданно. Еще несколько минут назад он был велик и непобедим. Во всяком случае — необыкновенно силен. И вот опустилась тьма. Душа покинула Храм, и все исчезает, на глазах превращается в черное ничто. То, что удерживало Последний Храм между Верхним и Нижним, исчезло, а в Средний мир он не вернется. Он растворится в нигде и никогда.

— Я не хочу!

— Неужели вы мало пожили, уважаемый Ляо?

— Я не успел так много сделать…

— Вот здесь я с вами согласен — это грустно. — Кирилл одним глотком почти осушил стакан. — В отличие от вас, я успел все.

Китаец бешено посмотрел на Грязнова. «Убить его?»

Насладиться перед смертью хоть маленькой, но победой? Почувствовать свою силу и принять неизбежное с достоинством победителя?

— У нас есть около часа, а у меня припрятана еще одна бутылочка вина, — с дружелюбной улыбкой сообщил Кирилл. — Присаживайтесь, уважаемый Ляо, и я расскажу вам все, что вы хотите знать. Расскажу, против кого и против чего вы боролись все эти годы.

АВГУСТ

— Внимание! Эшелон 639-с, платформа 12, погрузка завершена! Повторяю! Эшелон 639-с, платформа 12, погрузка завершена! До отправления поезда осталось две минуты!

Двери вагонов закрыты, усталые железнодорожники отправляют финальные подтверждения, диспетчер открывает семафор, и эшелон медленно тянется прочь. А платформа вновь заполняется людьми и грузами — совсем скоро подойдет следующий состав.

— Внимание! До прибытия эшелона 652-с на платформу 12 осталось одиннадцать минут! Внимание…

С самого начала строительства Станции администрация Шарика отдала под нужды «Науком» добрую треть железнодорожного сектора, серьезно «подвинув» остальных клиентов. На большее корпорация претендовать не могла, иначе бы Анклав попросту встал, поэтому компенсировала недостаток мощностей все возрастающей интенсивностью их использования. Последние четыре месяца поезда на Станцию и в новую промышленную зону «Науком» отправлялись буквально один за другим, вагоны загружались «с колес», без перегрузки на складах Шарика, выплачивались гигантские сверхурочные, и Ремневу казалось, что тяжелее уже и быть не может. Он отвечал за формирование эшелонов, распределял грузы и людей, улаживал бесконечные споры, конфликты, ругался или «шел навстречу» и мечтал лишь о том, чтобы этот хаос поскорее закончился. Но после случившихся в Москве беспорядков, работы в очередной раз прибавилось. Теперь «Науком» отправлял не только грузы, но и людей, завербованных беженцев с Болота, которым обещали в северном промышленном районе работу, жилье, а главное — безопасность. Основную массу людей сажали в вагоны прямо на Колыме, однако пропускной способности идущих в промышленную зону веток не хватало, поэтому часть потока перенаправили в Шарик, превратив жизнь Ремнева и других сотрудников железнодорожного сектора Транспортного узла в кромешный ад.

— Тридцать мотоциклов?

— Да, — скромно подтвердил Зяблик. — Ровно столько.

— Где вы там гонять-то будете, а? — осведомился Ремнев.

— Как раз там и будем, — хмыкнул байкер. — Всё лучше, чем на внедорожнике.

— Тридцать не пропущу! — Железнодорожнику очень не хотелось прикидывать, куда запихнуть неожиданно возникшую технику.

— А ты и не должен пропускать, — спокойно ответил Зяблик. — Твое дело — сделать пометку, что мы грузимся, отвалить в сторону и не мешать. Ты видел сопрово-диловку из «Науком»? Так давай исполняй.

Ремнев вздохнул.

Тридцать мотоциклов, куча багажа, орущий в клетке кот и несколько десятков байкеров в живописных кожаных шмотках. Парни и девицы. Откупоренные банки пива, татуировки и нахальные взгляды прилагаются. У некоторых байкеров огнестрельные ранения — судя по всему, ребята поучаствовали в болотной заварушке. Документы, как ни странно, не липовые. Эшелон 652-с, пункт назначения — промышленная зона «Науком».

К платформе медленно подтягиваются вагоны, погрузку объявят минуты через полторы, нужно определяться…

— Мотоциклы оформляйте как багаж, — распорядился Ремнев. — Приедут следующим эшелоном.

Попытался распорядиться, потому что…

— Ага, — кивнул Зяблик. — Идея понятная, но мы против.

— Какой еще следующий эшелон?! — заволновались его приятели.

— Он смеется?

— Дайте ему пару таблеток!

— Парень, ты в своем уме?

В обычном случае Ремнев давно вызвал бы наряд безов и объяснил разошедшимся самокатчикам правила поведения в общественных местах, однако документы затянутой в кожу банде подписал вице-президент «Науком», ссориться с которым простому железнодорожнику было не с руки.

Пришлось вступить в переговоры.

— Чем не нравится идея? Следующий состав целиком грузовой, место для ваших «табуреток» найдется. А я тебе выдам большую и красивую квитанцию…

— Ты видишь, какой здесь бардак? — осведомился Зяблик.

— Я в нем работаю, — вздохнул Ремнев.

— А там, куда мы едем, бардак еще хуже, — рассудительно продолжил байкер. — Твое дело маленькое — запихнуть нас в вагоны, а там, в зоне «Науком», нас надо разгрузить и перенаправить. Там все на ушах стоят, и мы не станем рисковать мотоциклами.

— Сейчас такое время, что имущество должно быть на виду, — хмыкнул стоящий позади Зяблика крепыш.

— Разве у тебя не записано, что мы с багажом?

— Кто-нибудь, дайте ему в репу!

Однако Ремнев чувствовал, что ехидные и обидные фразы выкрикиваются без напряжения, байкеры прекрасно знали, что оспорить их документы железнодорожник не сможет, и откровенно дурачились, ожидая неминуемой победы. И дождались.

Эшелон 652-с был смешанным, что позволило Рем-неву с честью выйти из положения. Он вывел на экран коммуникатора схему поезда и быстро поменял наполнение нескольких вагонов:

— Займете четырнадцатый, это пассажирский, и пятнадцатый — грузовой. — Погрузка еще не началась, поэтому внесенные железнодорожником изменения привели всего лишь к легкой неразберихе на платформе. — При желании сможете ходить и любоваться на свой гараж.

— Отлично! — повеселел Зяблик. — Вагон для «вагона» — то, что надо! Вы хороший человек, господин Ремнев.

— Грузите железяки, ждать вас никто не будет.

* * *