Драконий берег - Екатерина Лесина

Нет, не в этом дело, а в голове. В драконе.

Никуда он не делся. И трещина та же. Только дракон сейчас кажется нестрашным. Он маленький, ладонью накрыть можно.

Дурнота накатывает… защита… и предупреждения нет. А та, вторая, колонна, вполне целая. Но когда-то рядом с ней стоял ящик с розами. Темно-красными.

– …Спорим, ты зассышь? – Берт забрался почти на самую вершину яблони и, вцепившись в сухую ветку, покачивался.

– Не зассу, – Томасу отчаянно хочется быть таким же храбрым.

И он лезет следом.

Правда, яблоня похрустывает. Она давно усохла, а молния и вовсе рассекла ствол надвое. Яблок тут никогда-то не было, и дерево стояло ни мертвое и ни живое.

Как этот дом.

Получается, Томас был здесь? Но почему он не помнит? Или помнит? Тогда каштаны стояли в цвету и пахло медом. Тяжелый запах, резковатый, куда хуже тех духов, что папаша из Тампески приволок, чтобы мать не ругалась. А она все равно ругалась. Она хотела не духи, а шубу.

– Я с тобой! – Томас спешит, но не успевает. Фигура старшего брата будто растворяется в пыли, а на губах остается горький вкус обиды.

Опять.

А ведь Томас не маленький. И вообще, вот расскажет… не расскажет. Конечно, Берту попадет, но своих ведь не выдают.

Не предают.

Томас тоже хочет играть в разведчиков. А вместо этого останавливается посреди улицы, пытаясь понять, где он.

Может, поэтому и не помнит?

Душный запах цветущих каштанов не отпускал Томаса. А ступеньки… всего двенадцать. Надо же, угадал… выходит, сосчитал тогда? Давно.

Дверь вот новая. Та, старая, была темной.

– …Принеси розу Эшби, тогда и поверю, что ты и вправду взрослый, – Берт уже лежит на ветке, обхватив ее и руками, и ногами. Он собирается на ночную рыбалку, потому как все знают, что ночью рыбалка круче всего.

Особенно у Дальних камней.

А Берт знает, как к ним пройти. И Томас хочет с ним, но Берт не возьмет.

– Я папе расскажу!

– Ага, расскажи, – Берт почти падает, но в последний момент просто делает кувырок, будто обтекая ветвь. – Тогда и я расскажу. Думаешь, не видел, как ты за Бетти Грин подсматриваешь?

– Неправда!

Краснота поднимается снизу. И вовсе он не подсматривал.

– Правда, правда… сиськи трогал? – деловито интересуется Берт.

А Томас мотает головой.

Он не подсматривал. Но кто виноват, что Бетти Грин имеет дурную привычку загорать нагишом? Нет, она, конечно, прячется, на берегу хватает укромных мест и местечек, но просто так получилось…

– Потрогай в следующий раз. Мягкие, как булка.

– Иди ты…

– Я серьезно, Томми, ты молчишь – и я молчу.

Ходить к Дальним камням отец запрещал. Даже днем. А уж ночью и вовсе запирал дом, только Берт взрослый. И ничего не боится. Берт спустился по плющу.

– А если я самой Бетти расскажу, что ты за ней подглядываешь? – на смуглой физии появляется предвкушение. – Представляешь, сколько писку будет?

– Не надо. Я… я принесу.

– Розу?

– Розу.

– Сегодня? – Берт все-таки спрыгнул на землю, приземлившись ловко, как кошка.

А совесть сдавила горло Томаса.

Он не виноват. Он был ребенком и не виноват. Но совести не докажешь, у нее свое представление о том, что есть вина. Томас ведь мог пожаловаться родителям.

И Берта бы выдрали. Заперли. Сделали бы что-то, что помешало бы пойти к тем самым камням… пойти и не вернуться.

– Сегодня, – ответил Томас шепотом.

Память разворачивалась.

А дом молчал. И Томас, постучав в дверь, присел на ступеньки. Слегка было жаль костюма, который непременно изгваздается в пыли, но память… она, оказывается, хранила многое.

Траву. Пыль. Стрекот кузнечиков. И то знакомое уже ощущение чужого взгляда. Оно появилось еще там, на аллее…

– Привет, – дверь все-таки открыли, и на пороге появилась Уна.

Босая. И в длинном цветастом платье, которое было все равно слишком коротким для нее. Подол заканчивался где-то над щиколотками, позволяя разглядеть и узкие ступни с аккуратными пальцами, и косточки над ними, острые и темные.

Щиколотки цвета гречишного меда.

– Привет, – на нее было приятно смотреть.

И на платье это – желтая ткань, мелкий цветочек. Кружево по подолу узкой полосой.

– Кофе хочешь? – Уна протянула кружку и села рядом.

– Замерзнешь.

Она лишь пожала плечами. Вытянула ноги.

– Откуда?

Белый шрам начался над щиколоткой и поднимался выше, исчезая под подолом чужого платья. А теперь стало очевидно, что шилось оно не на Уну.

– Что? А… как-то на стекло упала… неудачно.

– Этот твой…

– Этот мой, – согласилась она и сделала глоток. – Тогда он еще казался нормальным. И потом утешал. Бинтовал. Я думала, шить придется, но как-то оно само заросло.

Только шрам получился грубым, заметным.

– Как его убили? И… он был уже мертвым, когда… ну… голову…

– Понятия не имею. Сегодня прибудут эксперты, пусть они и выясняют.

– А ты… сюда?

– Да.

– Ника проверить?

– Вроде того.

Рукава у платья были короткими и пышными, они собирались над локтями, и худые руки Уны торчали из них. На коже выделялась россыпь мелких шрамов.

– А это…

– Драконы, – Уна погладила запястье. – Это Сапфира. Она много болела, была капризной и вредной. Вредной так и осталась… малышня часто ранится. Или ранит друг друга. Или вот егерей. Дети же.

Она сказала это спокойно, будто и вправду ничего удивительного. Дети же.

– Со взрослыми в этом плане безопасней. Они чувствуют свою силу. И знают, что люди… другие. Драконы разумны. Понимаешь?

Томас кивнул.

– Не понимаешь. Но они и вправду разумны, просто иначе. И с ними спокойно. Когда Билли напивался… то есть когда я понимала, что сегодня он нажрется, то оставалась в пещерах. Там тепло и в целом неплохо, только жестковато. Но я принесла одеяло. Малышне понравилось. Правда, прожило пару дней всего, разодрали в клочья…

– Дети?

– Дети, – Уна пожала плечами. – Ник не тот, кого вы ищете. Если бы Ник хотел убить Билли, он бы его убил. Но вот все это остальное… не для Ника.

– Я никого не собираюсь обвинять.

…Он добрался до дома. И долго прятался вот там, за разросшимся кустарником, всматриваясь в белую громадину, пытаясь понять, есть там кто или нет.

А потом решился.

– Это хорошо. Ник мой друг. И я буду его защищать.

– Даже если он виновен?

Уна не ответила. И кофе забрала. Выпила сама в один глоток, поморщилась:

– Местная кухарка меня ненавидит. Иначе не варила бы такую пакость. Вот когда Ник дома, так она старается, а как он уезжает, хоть ты не прикасайся. Чистой воды отрава. – Уну передернуло.

– Я как-то в детстве сюда пришел.

– И я пришла, –