Том 14. Критические статьи, очерки, письма - Виктор Гюго

И даже тогда, когда человек из народа слушает великие произведения один, а не вместе с толпой, он тоже прекрасно воспринимает их. Он полон честной наивности, здорового любопытства. Невежество подобно аппетиту. Этот человек близок к природе и потому способен на святое волнение, внушаемое истиной. У него есть тайное свойство — понимать поэзию, — о котором он сам не подозревает. Народ достоин того, чтобы его учили всему. Чем божественнее светильник, тем больше подходит он для этой простой души. Мы хотели бы, чтобы в деревнях были кафедры, с которых крестьянам объясняли бы Гомера.

Слишком много грубой материи — это болезнь нашей эпохи. Отсюда известное отяжеление.

Нужно вернуть в человеческую душу идеальное. Где взять идеальное? Там, где оно есть. Поэты, философы, мыслители — вот урны, в которых оно хранится. Идеальное есть в Эсхиле, в Исайе, в Ювенале, в Алигьери, в Шекспире. Бросьте творения Эсхила, Исайи, Ювенала, Данте, бросьте творения Шекспира в глубокую душу человечества.

Влейте Иова, Соломона, Пиндара, Иезекииля, Софокла, Еврипида, Геродота, Феокрита, Плавта, Лукреция, Вергилия, Теренция, Горация, Катулла, Тацита, святого Павла, святого Августина, Тертулиана, Петрарку, Паскаля, Мильтона, Декарта, Корнеля, Лафонтена, Монтескье, Дидро, Руссо, Бомарше, Седена, Андре Шенье, Канта, Байрона, Шиллера, влейте все эти души в человека.

Влейте все души от Эзопа до Мольера, все умы от Платона до Ньютона, все энциклопедии от Аристотеля до Вольтера.

Так, излечив временную болезнь, вы навсегда укрепите здоровье человеческого духа.

Вы излечите буржуазию и положите начало народу.

Мы только что говорили: после разрушения, освободившего мир, вы совершите созидание, которое заставит его расцвести.

Какая цель! Создавать народ!

Сочетать философию с наукой, постепенно насыщать факты всем возможным количеством абсолютного, последовательно реализовать утопию всеми способами: посредством политической экономии, философии, физики, химии, динамики, логики, искусства; мало-помалу заменить антагонизм согласием и союз единением; добиться того, чтобы на месте религии был бог, на месте священника — отец, на месте молитвы — добродетель, чтобы вместо одного поля была вся земля, вместо многих языков — слово, вместо закона — право; чтобы движущей силой был долг, гигиеной — труд, экономией — мир, основой — жизнь, целью — прогресс, верховной властью — свобода; чтобы слово «народ» означало «человек», — вот необходимые упрощения.

И на вершине всего — идеальное.

Идеальное — это то нерушимое, что присутствует в движущемся прогрессе.

Кому же принадлежат гении, если не тебе, народ? Они твои! Они твои сыновья и твои отцы; ты их порождаешь, а они учат тебя. Они пронизывают твой хаос лучами своего света. Детьми они пили твой сок. Они трепетали в едином чреве — человечестве. Каждая из пройденных тобою ступеней, о народ, это перевоплощение. Только в тебе нужно искать глубокую связь с жизнью. Ты — великое лоно. Гении рождаются тобой, таинственная толпа.

Так пусть же они к тебе вернутся.

Народ! Создатель, бог отдает их тебе.

КНИГА ШЕСТАЯ

Прекрасное на службе у истинного

О умы! Служите людям! Приносите пользу! Не изображайте белоручек, когда нужно созидать и делать добро. Искусство для искусства может быть прекрасно, но искусство для прогресса еще прекраснее… Грезить о грезе — это хорошо; грезить о светлом будущем человечества — еще лучше. Ах, вам нужны мечты? Ну что ж, мечтайте о том, чтобы человек стал совершеннее. Вам нужны грезы? Вот они: идеальное. Пророк ищет уединения, а не одиночества. Он разбирает и разматывает нити, которыми человечество опутало его душу; он не разрывает их. Он уходит в пустыню, чтобы думать; о чем? О множестве людском. Не к лесам обращается он, а к городам. Не на травы, клонимые ветром, смотрит он, а на человека; не на львов рычит он, а на тиранов. Горе тебе, Ахав! Горе тебе, Осия! Горе вам, цари! Горе вам, фараоны! — вот крик великого отшельника. А потом он плачет.

О чем? О вечном плене Вавилонском, от которого когда-то страдал Израиль, а в наши дни страдают Польша, Румыния, Венгрия, Венеция. Он бодрствует, этот добрый и сумрачный мыслитель, он ждет, он подстерегает, он ловит каждый звук, он смотрит, чутким ухом прислушивается он к тишине, вперяя взор во тьму, готовый каждую минуту броситься на злодеев. Попробуйте поговорите с ним об искусстве для искусства, с этим отшельником, преданным идеалу. У него есть своя цель, он идет к ней, и цель его — совершенствование. Он посвящает ей себя.

Он не принадлежит себе, он принадлежит своему призванию. Он взял на себя огромную заботу — привести в движение род человеческий. Гений создан не для гения, он создан для человека. Гений на земле — это бог, отдающий себя человечеству. Каждый раз, как появляется великое произведение искусства, это бог дарит людям частицу себя. Великое произведение — это разновидность чуда. Отсюда происходит вера в божественного человека, свойственная всем религиям и всем народам. Ошибаются те, кто думает, что мы отрицаем божественность мессий.

При современном состоянии развития социального вопроса все должно стать общим делом. Единичные усилия сходят на нет, идеальное и реальное действуют заодно. Искусство должно помогать науке. Эти два колеса прогресса должны вращаться одновременно.

О поколение новых талантов, благородная плеяда писателей и поэтов, легион молодых, живое будущее моей родины! Ваши отцы любят и приветствуют вас. Смелее! Отдадим себя безраздельно. Отдадим себя добру, истине, справедливости. Это прекрасно.

Некоторые рьяные поклонники чистого искусства, движимые целью, не лишенной, впрочем, достоинства и благородства, отвергают эту формулу — «искусство для прогресса», отвергают «прекрасное-полезное», боясь, как бы полезное не обезобразило прекрасного. Они дрожат при одной мысли, что нежные руки музы могут огрубеть, как у служанки. По их мнению, слишком близкое соприкосновение с реальным может привести к искажению идеала. Они боятся, как бы божественное не опустилось до человеческого. О, как они ошибаются!

Полезное отнюдь не ставит пределов божественному, оно поднимает его. От соприкосновения божественного с человеческим неожиданно рождаются великие произведения. Если рассмотреть полезное, с одной стороны, само по себе, а с другой — как элемент, способный сочетаться с божественным, то мы обнаружим несколько родов полезного; есть полезное, исполненное нежности, и полезное, исполненное возмущения. Нежное, оно утоляет жажду несчастных и создает социальную эпопею; возмущенное, оно бичует злых и создает божественную сатиру. Моисей передает Иисусу жезл, которым он высек воду из скалы, и этот же самый царственный жезл изгоняет торгующих из храма.

Как! Искусство придет в упадок оттого, что оно станет шире? Нет. Оказав одной услугой больше, оно будет еще прекрасней.

Но мы слышим возмущенные крики. Пытаться излечивать язвы общества, вносить поправки в кодекс, обличать закон во имя права, произносить такие отвратительные слова, как «тюрьма», «надсмотрщик», «каторжник», «проститутка», контролировать регистрационные книги полиции, ограничивать число освобожденных от налогов, исследовать заработную плату и безработицу, пробовать черный хлеб бедняков, искать работу работнице, ставить бездельников с лорнеткой на одну доску с лентяями в лохмотьях, ломать перегородку невежества, открывать школы, учить читать маленьких детей, обрушиваться на постыдное, на подлость, на ошибки, на пороки, на преступление, на несознательность, проповедовать многотиражные издания букварей, провозглашать, что солнце светит для всех, добиваться улучшения пищи для умов и сердец, кормить и поить, требовать разрешения проблем и обуви для разутых — до всего этого нет дела небесной лазури. А искусство — это небесная лазурь.

Да, искусство — это лазурь; но с высоты этой лазури надают лучи, от которых зреет рожь, желтеет кукуруза, округляется яблоко, золотится апельсин, наливается сладкий виноград. Повторяю: одной услугой больше — и прекрасное становится еще прекраснее. Да и как может оно унизиться? От того, что небо помогает зреть свекле, поливает картофель, взращивает люцерну, клевер и траву, сотрудничает с землепашцем, виноградарем и огородником, у него не пропадает ни одной звезды. О! Безграничность не презирает полезное, — а разве оно теряет что-нибудь от этого? Разве молнии, зажигаемые в тучах широким животворным потоком, который мы называем магнитным или электрическим, становятся менее ослепительными оттого, что он соглашается указывать путь судну и неизменно обращает к северу маленькую стрелку, вверенную ему, этому бескрайнему водителю? Разве заря становится беднее, разве у нее меньше пурпура и изумрудов, разве она уже не так чарует, не так величава и ослепительна оттого, что она заботливо прячет на дно цветка ту каплю росы, которой пчела утолит свою жажду?