Конъюгаты: Три - Люминис Сантори

Чутьё подсказало Никите, что сеньорита могла оказаться одна-одинёшенька в густолесье и повернул назад, объездив вхолостую далёкие окрестности. Он молча открыл ей двери авто и кинул ей шерстяной плед и термос с горячим чаем.

Далила имела наглость молчать с ним дольше положенного. Это было редкое исключение. Агний верил, что это один из строжайших постулатов, который он должен неукоснительно соблюдать: не игнорировать, когда она задаёт вопрос, заговаривает с тобой. Не вести себя так, как будто здесь никого нет. Она это ненавидела. Но с Калитой редкостно могла себе позволить молчанку и питать свою гордость.

Старик не сердился за это на неё.

Что поделаешь, со всяким бывает. Хорошо, что вернулся.

Глава 57

Калита дал Далиле чистую сменку, чтобы не простудилась, и она переоделась в машине. Чтобы ей ничего не мешало, Никита притормозил у обочины и про себя думал, что не любит ночевать не дома.

А сегодня, видимо, придётся. Хрисанф просил проследить за детьми. А теперь и с ней надо будет повозиться.

Мимо проехал открытый автобус, откуда на них обрушился дикий потрясающий ор вперемешку с громким хохотом, песнями и непрекращающимися "Ура!"

— Господи, что это было?

— Забыла? Сердце лета.

— А?

— Вот так вы становитесь скучными стариками. И всё, что вам остаётся в лучшем случае: пилить без конца друг друга.

— Эй, только ты на меня бочку не кати!

— А ты не могла бы перестать…

— Доставать твоего любимчика?

Калита терпеть не мог всякие страсти, поэтому заткнулся. Далила ценила это его качество, но всё ещё дулась за то, что он заступается за него, а не за неё.

— Кто это были?

— Ночь Нептуна, Иван Купала и т. д. Слышала, наверное, когда-нибудь.

— Чёрт. Я совсем отрубилась.

— То-то и оно.

Кирсанов не понимал, то есть порой не хотел понимать. Но Кузьма, в принципе, знал, как легко отвлечь её на что-нибудь несущественное, которое кажется пустяковым, но в последствии, в общем-то, очень даже неплохим. Хрисанфу это тоже было известно, но его мозг частично выключался и начинал биться в унисон с прямыми волнами жены, так что обвинять его в нерасчётливости было бы наивно: с близкими всегда так.

Далила погрузилась в ничем непримечательное с виду раздумье, пока Калита развивал скорость. Она гладила складки хлопковой длинной рубашки и мягкой цветастой юбки из штапеля, присматриваясь в огни на озере, всё отдаляющимся в светлой тёплой ночи.

— Остановись!

Никита резко затормозил и выкатил к обрыву, откуда открывался замечательный вид на Мунди.

— Мы ездим кругами?!

— Как ты догадалась?

— Да я прошла пешком больше, чем ты колесишь!

— Колесю-с.

— Почему?

— Как помню, ты любишь закаты и небо в такие часы.

— Не виляй!

— Как угодно-с. Поехали.

— Стой.

— Да.

— Отвези меня туда, вниз. Что это там за свет? Я отсюда плохо вижу без очков.

— Студенты переправляются на остров на лодках в соответствующем образе и состоянии.

— Они пьяны?

— Для настроения. В этом возрасте невозможно напиться так, как это бывает, когда пустишь бороду посерьёзнее. А девушки в белые простыни завернулись и тянут плотик с их нептуном. На головах венки.

— Пойдём туда!

— Нет уж, уволь-с. Мне эта какафоня неинтересна. У вас канал показывает, где ночной эфир об океанах? Мы не пропускаем-с.

— Предатель. Кидала. Проваливай тогда.

— С преудовольствием.

Однако он подбросил её к берегу и, просигналив на прощание, оставил на произвол судьбы, как говорится.

Шумная молодёжь уже была далеко, но пляж не пустовал. Здесь купались и отдыхали те, кто опоздали на экспресс, или наоборот не в силах были расстаться с прекрасным озером и продолжали окунаться в его воды, откладывая поездку домой.

Далила непринуждённо спряталась за просвечивающим кустиком и напялила всё ещё влажный тот самый напрягший супруга купальник. Сердито и упрямо даже надела, и вошла в прибрежный лягушатник. Стояла самая жаркая пора, водичка была, как парное молоко. Чуть душно было, но в то же время свежесть природы придавливала к земле выхлопы и прочие вредности, выводя на поверхность еле видимый полупрозрачный туман, от которого на коже выступали капельки, а волосы у кудрявых людей так и шли пружинками.

Арсушка, наверное, стал бы тут одуванчиком.

Кирсанова потрогала свои мокрые виски и затылок. Рядом бултыхались дети примерно в диапазоне от шести до одиннадцати лет. Она различила среди этой кутерьмы сына той самой Люси, от которой пошло всё насмарку в их с мужем свидании. Мальчик был крупнее сверстников, в отличие от мамы, довольно симпатичный толстячок. Мать разговорилась с какими-то семейными, которые припрятались под сеточное шапито и ели куриные шашлыки с безалкогольным пивом. Её сынок в основном тусовался с другим ровесником, поменьше ростом, тоже немного плотного телосложения, но не пухляш, так, в пределах нормы. Далила невольно слушала, о чём общается ребятня вокруг неё. Разумеется, уж кого-кого, а её этот слой населения не стеснялся, и, видимо, считал чем-то таким, через которое можно перемахнуть, как через забор, потянуть за косу, как за хвост мимошедшей коровы и проявлять прочий произвол, будто она предмет мебели окружающей среды, а не тётка, которая вполне может их отругать и отшлёпать. Кирсанова могла, да. Но и до этого с ней детвора особо не церемонилась. Так было и в молодости, и когда была бездетной, и в настоящем.

— Эй, Коля, а у тебя есть отец?!

Только малолетки могут спрашивать такие каверзы, со смехом может, но без задних мыслей. А если даже со злобой, у взрослых так не получится.

Николай, отфыркивая воду из носа и рта, матернулся девчонке, дразнившей его, нападая целым фонтаном, и бросил другу.

— А он этого. Того. Умер давно уже, короче говоря!

— Аа. Понятно!

Далила насупилась, выпятила губы и посмотрела на некультурного пацана, как учительница начальных классов на ученика, который вырвал страницы с классного журнала.

До чего же неприятный невоспитанный ребёнок. Что это за, блин, родители. Ночи напролёт гуляют, и отпрысков своих таскают с собой. Безответственные и дикие какие-то.

Как будто сама не оставила свою ораву, если не с чужими, то с другими людьми.

Ну, за моими малышами их сёстры присматривают. Да они уже десятые сны видят. И Калитка к нам поехал. Не о чём беспокоиться. А эти? Простудиться же могут. Уже пять часов подряд купаются, наверное.

— Сулус, а твой папа кто? Где он?!

Некультурный мальчуган весело приподнял на лоб простые пластиковые очки на резинке для ныряния и чуть ли не радостно заявил.

— А я из пробирки! Дешман пробирка! Не знаю, кто мой отец!

— Аа.